- Слушайте, ребята, - сказала Дина, зацепив за локоть Ликера. - Когда я сюда бежала, видела, как группа полицейских спряталась в больнице.
- Да их, наверное, уже выкурили, - предположил Кремень.
- И все же надо проверить, - заинтересовался Ликер. - Веди.
Зашли в больницу - на первом посту, сразу у дверей, перепуганная медицинская сестра. Кремень приставил палец к губам и негромко спросил:
- Полицманы есть?
Та закивала головой и затараторила шепотом:
- Есть, есть. Семь человек. В десятой палате. Разделись, легли на свободные кровати. И винтовки у них. Под одеялами.
- А еще в палате люди есть?
- Да, еще пятеро больных. У одного дизентерия, у другого вскрывали гнойник под коленом.
- А всего-то сколько мест в палате?
- Пятнадцать.
- Что ж делать? - обернулся к друзьям Кремень. - Зайти в палату всем вместе с автоматами - где гарантия, что нас сразу не пристрелят? А мы начнем стрелять - перебьем больных.
- Надо звать подмогу, - предложил Ликер.
- А полицманы эти - так себе были или лютые? - спросила Дина.
- Все яны, як зверы. Чыстыя ваяки, - округлив глаза и показывая пальцами в сторону палаты, зашептала сестричка. - Немцы им указвали, а яны над людзьми здекавались. Асаблива над жидами - катавали, стреляли, били. Страшенныя злодеи!
Ликер и Дина переглянулись.
А еще через минуту двери распахнулись, в палату вошли трое, и автоматы - пальцы на спусковых крючках - на три стороны.
- Руки вверх! Не двигаться! А теперь встать!
И семеро с темными, небритыми лицами, округленными от страха глазами, в кальсонах и рубахах, с вытянутыми к потолку руками встали столбами. Их так и повели на площадь, к месту сбора. Посмеялись же партизаны, увидев такое шествие.
Настроение у всех было приподнятое, - операция удалась. Уничтожено более восьмидесяти немцев и полицейских. Взяты богатые трофеи - оружие, боеприпасы, одежда, продовольствие. И главная цель операции достигнута - от гибели спасены три с лишним сотни человек. Ради их спасения собою рисковали все, а погибло семь партизан. Среди них младший сержант Карим Исмагилов, один из тех солдат взвода разведки, с которыми в конце июня сорок первого Пранягин организовывал партизанский отряд. Из слонимских погиб Степан Блюменфельд.
В августовской ночи на лесной поляне пылали жаркие костры - партизаны пировали, шла чарка по кругу, и каждый делился своим пережитым в бою. Командир подошел к 51-й роте. Улыбаясь, присел рядом с Диной. Все тотчас с каким-то заметным удовольствием задвигались поближе к командиру, с восхищением глядя на него.
- Ну вот, товарищи, и вы крещены огнем. Молодцы. Все молодцы. Я рад за вас. И чтоб ни говорили - неопытны, необстреляны, - а я в вас не сомневался. Смотрел в бинокль, как входили в город под пулеметным огнем, - просто герои.
Все довольно зашумели, заулыбались, радостно переглядываясь.
- Кое-кто, правда, очень спешил, даже цепь обогнал. Надеялся, наверное, в одиночку разбить весь гарнизон, - глянув на Дину, с улыбкой сказал Пранягин. - Все весело засмеялись. Но вообще я очень доволен всеми вами, ребята. Смотрите, какой у нас отряд уже - больше полутысячи человек. Сила! А начинали мы год назад - и двух десятков не было. Люди нас поддерживают - вот и крепнем. А немцев будем бить! И, как сказал товарищ Сталин, победа будет за нами!
- За Сталина, за победу! Ура! - воскликнула Дина.
- Ура! - грянуло под соснами.
Пранягин внимательно посмотрел на Дину. Безусловно, она радовалась с искренней, глубокой верой и убежденностью. И с такой же верой вторили ей пришедшие из Слонима десятки этих мальчишек и девчонок. Им, оказавшимся в глубоком тылу жестокого беспощадного врага, раз и навсегда решившим воевать с этим врагом и в этой борьбе готовым умереть, - но ради победы! - им, этим людям, пережившим неслыханный хаос, подавленность и отчаянье сорок первого года, ощущение безысходности, свойственное попавшим в оккупацию, чрезвычайно важным было знать и верить, что далеко на востоке, за тысячу с лишним километров от них, в далекой, никем из них ни разу не виденной, но дорогой для каждого Москве есть человек, чья воля, ум и характер организовывает миллионы советских людей, а значит, и их, горстку партизан, в полки, дивизии, армии, противостоящие врагу. Этот человек - полководец товарищ Сталин, способный единым взором охватить всю картину на фронтах от Балтийского до Черного морей, от Москвы до Брест-Литовска. Он один способен понять складывающуюся ситуацию и принять верное решение, которое приведет к скорейшему сокрушению врага. Им очень важно было знать, что они - маленькая частичка огромной, единой силы борцов с немецкими фашистами, а у этой нарастающей силы есть твердый и мудрый руководитель. Имя ему Сталин.
Дина выпила, и на ее прелестном лице мгновенно проявилась маска ужаса - ох и жгуч оказался партизанский первач! Из ее глаз посыпались слезы, она не могла закрыть рот, отчаянно махая на свое лицо ладошками. Пранягин негромко засмеялся. Кто-то протянул ей воды.
- Крепкий? - спросил командир.
- Ужас какой крепкий, - приходя в себя, ответила Дина.
- Возьмите луковицей закусите, - по-простецки предложил Пронягин.
- От самогона уже во рту ощущение отравы, а лука я вообще не ем.
- Да что вам, целоваться, что ли? - улыбаясь, удивленно сказал Пранягин, потому что на самом деле не понимал, как это человеку, тем более партизану, не есть лука и какова на то может иметься причина.
- Поживешь в лесу - все будешь есть. И вершки и корешки, - сказал кто-то из бывалых партизан.
- Товарищ командир, разрешите задать вам вопрос,- сквозь нарастающий гомон спросила Дина. - Расскажите, пожалуйста, о себе. Нам, - она широким плавным жестом своей маленькой изящной ручки как бы обвела сидящую вокруг костра компанию, - очень интересно знать про вас, про вашу жизнь. Кем вы были до войны и откуда вы родом. И женаты ли вы?
Молодежь засмеялась.
Пранягин тоже улыбнулся, с недоумением осознавая, что кому-то сейчас интересна его довоенная жизнь, и вдруг вспоминая, что она у него была, и не так уж давно, и была насыщенная, увлекательная, радостная, счастливая. Был он перед войной не «товарищ лейтенант», а веселый, добрый парень из деревенской семьи, жившей веками в большой русской деревне под Казанью. Очень он любил учиться, а потому после школы поступил в Казанский университет на математический факультет.
- А студенческое время, ребята, самое счастливое в жизни, - увлекаясь собственными воспоминаниями и чувствуя себя по-настоящему счастливым от этих хороших воспоминаний, говорил Пранягин, - беззаботное, веселое. И такое это дело интересное - учиться. И каждый день - солнечный. А осенью сорокового призвали в армию - на офицерские курсы. В мае под Минском принял разведвзвод, а в июне, когда под Барановичами полк был разбит, с бойцами своего взвода решили не бежать впереди немцев на восток, а начать здесь партизанскую войну. Спасибо, Дина, что спросила, сразу вспомнились студенческие друзья, родня моя. А то я уж почти и забыл про ту жизнь, довоенную. Вернее, не столько забыл, сколько не вспоминается. Здесь, в лесу, постоянно думаешь о войне и людях, с которыми воюешь. Они стали самыми близкими. Лежишь зимней ночью у костра - один бок жарится, другой мерзнет. В желудке пустота торричеллиева. Одно радует, что свежий воздух кругом целебный, хвойный да звездное небо влечет к философским размышлениям. Как там у Канта - звездное небо над нами да нравственный мир внутри нас. вечные загадки человечества. Иной раз подумаешь - что наши человеческие хлопоты по сравнению с мирозданием, кому они заметны, кому нужны и интересны? А мы, глупые люди, вместо того, чтоб жить мирно, созидательно, все деремся зачем-то, воюем, убиваем друг друга. А ведь время само всем распорядится, само уберет всех и все, что сочтет нужным. Целые народы пропадают и появляются, континенты рушатся, планеты исчезают и вновь рождаются - так к чему же культивируемое в человеческой среде человеконенавистничество по отношению друг к другу? А иногда вдруг, когда глядишь на звезды и хочется, чтоб появилось над чуть светлеющим еще горизонтом созвездие Южного Креста, и вдруг возникает ощущение, что ты уже словно чувствуешь дыхание океана, и кажется, что над головой шумит ветер в парусах, а легкая наша каравелла мчится к неоткрытым, неизвестным еще островам. Такое со мной в детстве случалось, когда я увлекался книгами о морских путешествиях первооткрывателей... А потом оказывается, что ветер шумит в соснах, так и не ставших корабельными мачтами. И главной заботой остается дума о хлебе насущном для отряда и о боеприпасах.
У костра возникла по-товарищески счастливая атмосфера искренности и даже романтичности. И составляющими ее были темнота летней ночи, пламя костра, молодость партизан, доверительный рассказ командира, треск сгораемых сучьев да чуткая легкая грусть, свойственная молодости как предвестница влюбленности.
