— Смотри ж ты, ещё двое близнецов появилось!
— Трое. Участковый, как две капли воды на поручика Шарапова похож.
— Это кто? Объяснил.
— Подумать только…
— А ещё, атаман, у тебя вторая станция Куберле появилась, в семи вёрстах отсюда. И они широкую автономию просят.
— Да ну. Ладно, поехали службу тебе налаживать. ЦУ только раздам. И сейчас зэка одного подвезть должны, — Шатров посмотрел на часы.
— Мудрёно говоришь, товарищ полковник.
— Поехали, злыдень. И как я такого терплю? Трогай на восток, мытник.
Атаман шифровался до самой новой таможни. Перед дефиле между Кавказской горкой и Кедровым холмом расположилось двухэтажное здание из тёмно-красного кирпича, на котором была вывеска — «Южная таможня Донского края». На современном русском языке.
— И каково тебе, Борн, такое пристанище?
— Полный пипец! Откуда оно взялось?
— Боженька ноне, э, испёк. Почесался, и вытащил мобильник, стал снимать. Здание было с узкими окнами и с зубчатыми бойницами поверху. Дверь из стали заградила нам путь.
— И как мы, атаман, внутрь попадём?
— Что, Борн, не терпится свой кабинетик заиметь? — спросил змей-искуситель — Шатров.
— Ну да.
— О, вуаля! Подъехала «Нива». Из неё вылезли два жандарма, козырнули Шатрову, и вытащили из машины невзрачного человечка в арестантской робе, с ножными и ручными стальными браслетами. Арестанта довели до двери таможни, вручили баул с отмычками, и раз — дверь открылась.
— Лёва Задов, «работать» умеет, — сам себя похвалил зэк, и его повезли обратно в Ростовский чертог. «Работал» Задов в Ясной уже во второй раз. В первый раз в ДК он вскрыл несколько сейфов.
— … вот тут можно расположить пограничных начальников. Тут залу ожидания. Там кабинеты подчинённых. Во, а это твой кабинет. Тут, в приёмной, соску посадишь.
— Ну, ты, атаман, и переопылился.
— Разговорчики. Усёк, что где расположить?
— Премного благодарен, господин полковник!
— Язва! Закрывай богадельню. Запасные ключи нашли в небольшой комнате на первом этаже. Шатров в правлении снова раздал ЦУ, и я его повёз домой.
А дома, во дворе, стоял уазик, «Нива» исчезла. Борисов сидел под виноградником и довольно смотрел на советский джип.
— Вот махнулся. Как раз для работы самое оно.
— С доплатой?
— Не, Аресов меня обещал на самолёте прокатить.
— Что?
— У них, Борн, самолёт есть — Ан-3. И техники валом. И вокруг сплошь чернозём, это Аресову главный агроном их сказал.
— У Шатрова голова заболит от этих «красноармейцев».
— Да, ещё Макс заезжал с техником с «М-фона», эсминец смотрели.
— И как?
— Пипец. С носа до кормы. Электроникой напичкан, и представляешь, композитная броня стоит. А у капитана голова болит от Максика.
— Представляю, что он ему изрекал.
— Вот смотри, зуб динозавра казаки мне привезли. Чем займёмся?
— Теперь моя очередь хвастаться, — и повёл разговор о таможне…
— Всё, герр таможенник? Пойдём атамана натаскивать вождению на автомоторе. Ездили, пока не стемнело, «Парк Юрского периода» ещё посмотрел. Жуть. И баиньки.
Прошёл месяц. Не скрою, за это время мы прочно вросли в общество станицы. Мы делись информацией. С нами делились. Мы ходили на посиделки, к нам тоже ходили. Я здорово вот продвинулся во вспоминании моего французского. Николаич, правда, подкалывал, что я работаю в третью смену с этой Жаннет, преподавателем Ростовской гимназии. А что, я ж просто совмещал полезное с приятным. И остальные дела у меня шли хо-ро-шо. Таможня работала на самообеспечении. Вот. А ещё я с Ромкой в «солдатики» играл. На компьютере и так, его наборами. Прошли почти все великие битвы прошлого. И пацан выдавал такие нестандартные решения, как победить, что поражался его уму и смекалке. И режим дня у нас устаканился. После работы у нас были водные процедуру на берегу залива.
Лежали мы с Борисовым на песочке, после трудового дня, и загорали. А я вспоминал, какие события ещё происходили в Донском краю. Это название подкинул нам Николай ll, царство ему небесное, и оно прижилось. А вот семья его уехала в Новую Прагу на ПМЖ. После трёхдневного траура собрались выборные от хуторов, станиц и городов, решали, как жить краю дальше. Избрали Временное правительство — Совет управляющих, и затормозили на рабочем вопросе. Рабочие Главных мастерских Владикавказской железной дороги начали бессрочную забастовку и выступили с экономическими требованиями. Главное требование было дать им 8-часовой рабочий день. А потом начались беспорядки. Ростовские и одесские кореша постарались. Решительный Зворыкин в толпу не стрелял, но задавил этот хаос быстро, установив комендантский час и проведя точечные аресты. Уголовный элемент «проехал» в каталажки, а рабочим дали 8-часовой рабочий день. Потом стала заседать Краевая Дума, с оглядкой на Прагу. Пражские министры тактично попросили царские законы подкорректировать. И пошёл обвал нововведений. Керенский за голову бы схватился, а у нас запросто — за три дня — отменили титулы, табель о рангах, грегорианский календарь, старое правописание, отменили черту осёдлости для евреев, разрешили функционировать всем партиям. Правда по ультраправым и ультралевым, как метла прошлась, бессрочная каторга учреждалась для непокорных граждан. И с Прагой после всего этого крепко задружили. — Ну, вот будем строить гражданское общество, господа. Уря! Особо умные яростно спорили о путях движения вперёд, но после работы, грея в «мозолистой» руке заработанный «тугрик».
В Ясной начался строительный бум. Офицеры Ястребова захотели поселиться в благодатном краю. Рублёв со товарищи отозвались на горячий призыв господ офицеров. Первоначальный капитал они получили оригинально. Провели боксёрские поединки. Красная Армия против Белой Армии. Разгромили два раза с сухим счётом офицеров, и деньги пошли на строительный бизнес. Набрали строителей и стали копать фундаменты будущих офицерских особняков.
— Борисов, как эту улицу назвать? Офицерской?
— Рублевским шоссе! Название прижилось. Веня Чесноков перебрался в Одессу, организовал там ЧОП «Гладиатор» и конную фирму, на паях с Будённым, само собой. Гена Холодов устроился старшим мастером в холодильный цех Валдиса Пельша.
Я сагитировал Зосю работать секретарём на таможне. Вообще таможенное поприще в первую неделю меня чуть не доконало. Первый день с шестью добровольно-принудительными помощниками заставляли мебелью кабинеты таможни. Мебель взял на почте, привезли ещё и два сейфа. Во время перекуров надавал казакам много бесплатных советов, как им жить дальше: — «Станичники, сажайте клубнику, овощи, все, что найдёте из цветов-фруктов; и готовьте комнаты для приёма отдыхающих». И на следующий день получил больше тридцати добросовеснейших работников. Они, правда, во все глаза смотрели, как мы с Борисовым рыли траншею, «отсюда и до обеда». Это я решил устроить уличную колонку для нужд прибывающих. Кинули 30-ть метров пластиковой трубы, и вуаля. Трубу мы на складе на почте нашли. В обед к нам заглянул Парамонов, осмотрел стройку, и выделил несколько ковров, низких диванчиков и шторы с занавесками. Их повесили с участием Зоси. К вечеру приехал архитектор Изварин Пётр Леопольдович, разметил фундаменты под строительство караван-сарая и построек пограничной стражи, потом занялся проектированием яхт-клуба. А вечером рыли ещё траншею от кухни до колодца у Шатрова.
— У вас это просто замечательно получается, господа, — подкалывал атаман.
На третье утро, я встал с внутренним мандражём. Попил только кофе, Эльза положила нам в машину бутерброды. Стал открывать ворота, подошёл какой-то рыжеватый, кучерявый, загорелый парень в студенческой тужурке.
— Вы, господин Богн?
— Я. А что?
— Я Фима Файбишович, студент Лазагевского института восточных языков, габоту пегеводчика ищу.
— И?
— Агабский, пегсидский, тугецко-татагский, — его картавость мне приглянулась.
— Ладно, студент, залезай в машину, разберёмся.
— Пгемного благодаген.
— Слышь, студент, есть хочешь? — поинтересовался Борисов. Студент сглотнул.
— Есть немножко.
— На, жуй бутерброды.
— Пгемного благодаген. Борисов посмотрел, как уплетает бутерброды Фима, и выдал: Слышь, Борн, дай студенту десятку. Дал парню десятку. — Пгемного благодаген. Зося всю дорогу хихикала. Подъехали к таможне.
— Мамма мия! С полтысячи людей, тысячи верблюдов, лошадей, ослов и мулов, столпились перед зданием. Крик, рёв, злые, восточных людей, лица. На этом фоне совершенно утерялись пять конных калмыков.
— Бачка, орда. Мал мала скотина, — младший урядник Ока Городовиков был растерянным, но злым на определения. У меня в голове все инструкции смешались.
— Фима давай толмачь! — прогудел Борисов. У Фимы и картавость пропала, когда он стал «разруливать» проблему.
