Верховный Главнокомандующий тихо, не показывая вида, но глубоко наслаждался эпизодом. Только считанные люди во всем мире могли позволить себе столь изысканное удовольствие и, к тому же, правильно его оценить. Вот она где, истинная роскошь. Тощая, длинная девчонка, затянутая в глухой черный комбинезон без всяких украшений, но новый, безукоризненно чистый, отутюженный и подогнанный по фигуре, отлично понимала где находится, с кем и перед кем говорит, но не боялась, похоже, ничего. И не робела в его присутствии.
– И что бы вы предприняли, если бы… присутствовали?
– То, что положено честному гражданину при встрече с беззаконием. Настояла бы на отказе в выполнении явно незаконного распоряжения. Мы просто не имели права его выполнять. Предложила бы действовать через официальное руководство завода, Совнарком и наш наркомат.
– А если бы товарищ Мехлис продолжал настаивать?
– На фронте трусов, паникеров и распространителей панических слухов расстреливают. На режимном производстве во время войны – саботажников и вредителей. В обычных случаях эти категории преступников положено задерживать и помещать под стражу. В случаях особой опасности деяния и невозможности пресечь преступную деятельность иным способом допустимо применение оружия. В данном случае речь идет о материальной части полнокровной истребительной авиадивизии, укомплектованной по штату, и деяние по первому эпизоду можно расценивать только как особо опасный саботаж. Или злостное вредительство.
Она намеренно повторяла слово "вредительство" снова и снова, не без оснований рассчитывая, что оно, как минимум, вынудит наркома оправдываться. Так или иначе. Даже если не удастся добиться тяжелых оргвыводов или хотя бы просто напугать этого бешеного пса с ядовитой слюной в смрадной пасти.
– Неужели выстрелили бы? – В голосе Вождя слышался неподдельный интерес. Такого не ожидал даже он. – И оружие есть?
– Гражданские законы, равно как и воинский устав, написаны для того, чтобы их исполняли буквально. А оружие у нас имеет право носить весь руководящий состав начиная с мастеров. И звеньевые, работающие со спецконтингентом. У нас на многих работах занято слишком много людей, которым терять нечего.
Сталин помолчал около двух минут, глядя в стол и разжигая трубку. Пауза стала почти нестерпимой.
– Покушение на жизнь и здоровье руководителей партии, органов советской власти и правительства, – тяжелая статья, товарищ Морозова. И высказанные вами обвинения слишком тяжелы, чтобы огульно ими разбрасываться. Для этого нужны самые веские основания.
– Мне не удалось найти иных объяснений таким разрушительным действиям. Возможно, они есть, и тогда хотелось бы их знать. Чтобы не делать ошибок впредь.
Ах ты засранка… Отлично ты все знаешь. Как и то, что об истинных причинах подобных выходок в этой стране тебе не скажет правды никто. Даже он. Потому что слова эти непроизносимы.
– Ми знаем Льва Захаровича Мехлиса, как искреннего, прямого работника, всем сердцем болеющего за порученное дело. Предлагаю считать, что в данном случае Лев Захарович руководствовался горячим желанием помочь фронту в самый трудный момент. Имело место… известное нэдопанимание всех последствий этого распоряжения. Вопросы?
– Можно?
Вождь кивнул, и Карина задала‑таки свой вопрос. – Чем, в плане последствий, такая безответственная некомпетентность так уж принципиально отличается от вредительства?
– Товарищ Морозова. Есть мнение, что мы разрешим вам любыми законными методами пресекать выполнение явно вредных распоряжений. Если, конечно, вы потом сможете это… доказать. Все свободны… А вас, Морозова, я попрошу задержаться еще ненадолго.
– Так застрелила бы, женщина?
Она ненадолго задумалась, эта пауза и произвела на Вождя наибольшее впечатление, и сказала больше любых слов, а потом честно ответила.
– Все‑таки нет. Александр Иванович мог пострадать. А им рисковать нельзя, он не какой‑то там дивизии, он целой армии стоит. Двух армий. Трех!
– А так, – он внезапно заглянул ей прямо в зрачки, словно уколол тяжелым взглядом, – выстрелила бы?
Он не ошибался, не мог ошибиться: такие жесткие, равнодушные глаза бывают только у убийц. При этом не так уж важно, что она, скорее всего, на самом деле не убила ни одного человека.
– Почему нет? Трудно найти другого такого человека, чтобы так же было ни капельки не жалко. Вы знаете, что не было ни одного случая, чтобы его вмешательство принесло хоть какую‑то пользу. А вред, по слухам, страшный…
– Не все так просто, Морозова. – Задумчиво прговорил Сталин. – Не все так просто. Ты еще слишком молодая, чтобы понять, поэтому просто поверь: такие тоже бывают нужны… А кого‑нибудь другого – застрелила бы?
– Не знаю. Других как‑то не за что.
– А если – будет за что? – Настойчиво продолжал он, как будто хотел выяснить что‑то для себя важное. – Как с наркомом?
– Да.
– Кого угодно?
– Да.
– За единственным исключением?
– Бессмысленный вопрос. Да.
– С единственным?
На этот раз она задумалась чуть дольше. И эта пауза тоже кое‑чего значила.
– Пожалуй, с двумя.
Он некоторое время испытующе смотрел на нее, а потом резко оторвал взгляд. Устало махнул рукой в знак того, что аудиенция закончена.
…А ведь она не врала, когда говорила про два исключения. Не подлизывалась и не пыталась подладиться под него, Сталина. Потому что ей нет нужды врать и подлизываться. Она просто не видит в этом никакой выгоды для себя. Нет, – поправил он сам себя, – это неправильно. Не "не видит", а не ищет. А досто‑ойная смена растет, нечего сказать. Следующие поколения неизбежно идут дальше нас. Поэтому нет ничего удивительного что им приходится так стараться.
Когда, – не в тот раз, спустя какое‑то время, – Мехлису удалось поговорить со Сталиным наедине, он, наконец, смог дать волю своему возмущению. Перед этим ему довольно долго не удавалось найти подходящий момент, казалось даже, что Коба избегает его. Вождь, – очевидно, по забывчивости, – не предложил ему сесть, но, как будто, был в неплохом настроении. Он слушал старого соратника, – и молчал. Минут через пять жестом предложил сесть, – и молчал. Слушал, кажется, не без любопытства, – но молчал. А потом мягко прервал на середине фразы.
– Лев, – проговорил он добродушно, – ты дурак и говно. То, что ты ТАКОЙ дурак и говно, единственная причина, по которой мы тебя не расстреляли. И если ты, говно, еще раз сунешься на 63‑й завод, мы тебя тоже не будем стрелять. Тебя пристрелит эта Морозова. Я разрешил. Но она пристрелила бы тебя и без разрешения. Иди.
Именно этот нелепый эпизод этот имел то следствие, что Беровичу присвоили статус, равный статусу наркома, и никакой Мехлис больше не мог ему приказывать даже и с формальной точки зрения.
Вторым следствием было развертывание полномасштабного производства "АГ‑5". Небольшое количество этих грузовиков производилось на 63‑м заводе до конца войны. Основное производство, до января 1944 года составившее 492 тысячи автомобилей, было развернуто, отчасти, на ГАЗе, отчасти, в виде модификаций, в Ульяновске. Технология была передана на данные предприятия на правах ЛИЦЕНЗИИ (на полном серьезе!!!) отлажена и доведена специалистами 63‑го по системе, полностью исключавшей ее нарушение. Кроме того, за этим велось постоянное и нешуточное наблюдение. Не помогали ни скрежет зубовный производственников, ни папуасские хитрости, ни крикливые жалобы руководству. Изгадить автомобиль так и не удалось, до самого конца производства "АГ‑5" в 1951 году. Наряду с поставляемыми по ленд‑лизу "студебеккерами" он стал основным грузовиком фронта. Небезынтересная книга Т. Осмолова "Эх, дороги…", эти, своего рода мемуары фронтового шофера, провоевавшего в автомобильных батальонах трех армий два полных года, является прямо‑таки балладой в честь "пятерки". Признанием в любви и панегириком в одном флаконе. Трофим Иванович готов молиться на нее и утверждает, что ни на одном другом грузовике не пережил бы тех переделок, в какие приходилось попадать на долгих фронтовых дорогах. Достаточно сказать, что она защищала от автоматных и винтовочных пуль, не сминалась при лобовом столкновении или падении в кювет, не горела и практически не ломалась. Легкий тканый корпус при широких колесах и двигателе 128 лошадиных сил, с одной стороны, обеспечивали исключительную проходимость, а с другой – позволял по хорошей дороги развивать скорость 80 км/час и держать ее довольно долго. Всего по сентябрь 1951 года, на нужды народного хозяйства и армии, а также на экспорт и помощь братским странам было выпущено 1 631 000 грузовиков этой модели. Прекращение выпуска, в основном, связано с окончательно устаревшей системой управления, утомлявшей водителя, и слишком уж аскетичными условиями кабины. Еще более важным обстоятельством было то, что моторостроение в СССР продвинулось к этому моменту НАСТОЛЬКО, что прежний двигатель, при всех его достоинствах, стал чистой воды динозавром. Выпускать его дальше было просто‑напросто стыдно, а с новым мотором не имело смысла выпускать прежнюю модель.
