Читатель, конечно, уже понимает, чем закончилась эта в высшей степени правдивая история.
Да, вы угадали, Агат действительно по чужим документам был вывезен в Италию, но свободного западного мира не понял, дня три пожил в четырехзвездочном отеле со своей хозяйкой и ее обожателем, а при переезде в пятизвездочный - вдруг исчез.
Дама сердца доктора Черви была безутешна, но ровно настолько, чтобы дать возможность провидению самому распорядиться судьбой кота, - ведь если судьбы всего живого написаны на небесах, то, может быть, и не стоит вмешиваться в эти судьбы. Ее больше волновали царапины на руках ее мужа.
Однако всякому читающему наверняка любопытно было бы узнать, а по какому праву автор так легко и вольно распоряжается судьбой не только людей, но и кошек.
Им я хотел бы сказать, что по праву сочинителя, ибо я и сам некогда совершал путешествия за границу на самолете и в одной из таможенных кабинок увидел однажды толстого откормленного бурого кота.
Неужели это тот самый, которого доктор Черви привез и выпустил в России? Да, это был он. С чем я от души его и поздравил. Харчи российской таможенной службы пришлись по душе завсегдатаю итальянской помойки. А русские кошечки, как известно, ценятся во всем мире.
И пусть не упрекнет меня читатель, что я не рассказал самого главного: я сейчас расскажу об этом. Месяца через четыре доктор Черви, заметно помолодевший, вместе со своей женой вернулся в Москву, и московская квартира еще через несколько месяцев приобрела некоторую свою итальянскую завершенность, а чете разноязыких супругов ничего другого не оставалось, как только пестовать в ней свое счастье.
От Милана до Москвы по прямой путь, если, в особенности, пешком удивительно далекий, к тому же очень трудный: надо пройти Австрию и Венгрию, а если не знать дороги, то и Польшу, а к тому же, если еще и не читать газеты, то и Белоруссия с Украиной могут в таком путешествии показаться странами.
И, если бы кот Агат умел говорить, хотя бы как мы с вами, он рассказал бы невероятное количество занимательных и поучительных историй, которые произошли с ним в пути, когда он возвращался.
Но об одной я расскажу сам, ибо Агат поведал ее своей подруге - собаке Штучке, а уж она по секрету сообщила мне.
Когда Агат уже почти вернулся и до Москвы оставалось совсем немного, он, проделавший последние семьсот километров вдоль Минского шоссе, присел отдохнуть на тяжелую от копоти придорожную траву, тут-то вдруг и поразил его непривычный шум, который он без труда узнал, потому что часто слышал его по телевизору. Это был шум тяжелых железных танков. Он поднял голову и увидел, что по дороге, через которую он должен был перебежать, ползли страшные машины.
Будучи по натуре своей, как уже было говорено в начале нашего рассказа, демократом, за что и принужден был некоторое время жить за границей, кот сообразил, что что-то тут не так: не могли же они выползти из телевизора, да и праздника никакого не предвиделось. Он посмотрел по сторонам и увидел клумбу, на которой цветами было выложено число “19”. Возле клумбы стоял человек с лейкой и громко повторял слово: “путч”. Что оно означало, Агат не знал, но решив, что это что-то вроде: “брысь”,и повинуясь скорее инстинкту туриста, чем осторожности обывателя, бросился наперерез танковой колонне, не оглядываясь, помчался в направлении к своему дому.
Увидев черного кота, водитель первого танка естественным образом затормозил. За ним встал другой, третий, десятый, сороковой…
…С того времени прошло много дней. Каждый за это время успел поставить себе в заслугу победу демократии, но мы-то со Штучкой наверняка знаем, кто был тот истинный герой, рисковавший черной шубой в трудный для Родины час.
И неужели не простим его за то, что он по скромности своей ни разу не выступил по телевидению?
…Но мы с вами не будем осуждать Агата и за то, что пройдя три тысячи километров через пол-Европы, голодный, грязный, битый, раненый, все-таки нашел в себе силы забраться на открытую форточку своего московского дома, ну не рассчитал немного, не попал на стул или в кресло, а плюхнулся прямо в брачную постель, в которой наконец угомонившаяся Штучка вновь закатила истерику, но теперь уже радостную, по поводу возвращения из долгой заграничной поездки ее пушистого братика, предпочтившего нищенство в голодной России сытой бездеятельности итальянского боргезе.
Остается один только вопрос: будем ли мы с вами осуждать Льва Мылова, председателя кооператива по торговле кошками и голосами классиков одновременно, который, когда прочитал рассказ о своем питомце, потребовал права тоже совершить вояж за границу с чужим паспортом. Для этого им уже была приобретена кастрюля.
