Так или иначе, очевидно, что внутриполитическая динамика сегодняшней - и, боюсь, завтрашней - России к следованию чаада- евскому завету, мягко говоря, не располагает. Но что по поводу динамики внешнеполитической? Я имею в виду логику общеевропейского развития за последние полтора столетия. Не можетли она подтолкнуть Россию - и Европу, - несмотря на глубоко укоренившиеся предрассудки на обоих полюсах этой дихотомии, в сторону реального сближения?*
Мне во всяком случае кажется, что эта тема заслуживает более подробного рассмотрения. Причем, именно в контексте всё углубляющейся в последние годы драмы патриотизма в России. Начать, однако, придётся издалека.
2 Цит. по: Колеров М.А. Новый режим. M., 2001. С. 32.
^ w f I Глава третья
Священный СОЮЗ I Упущенная Европа
В 1840-1850-е ситуация национал-либералов, только начинавших еще тогда свой исторический путь, была, конечно, совсем не похожа на сегодняшнюю. Прежде всего они твердо, как мы уже знаем, верили в то, что будущее России следует искать в её архаическом прошлом. Во-вторых, в условиях николаевской диктатуры ни о какой политической самодеятельности и речи быть не могло. И самое главное, у тогдашних национал-либералов не было ни малейших оснований сомневаться, что живут они в самой могущественной державе мира. В державе, железной рукой управлявшей континентом - с помощью Священного Союза европейских монархий, в котором Россия традиционно играла первую скрипку, начиная с Венского конгресса 1815 года.
Потому и восприняли славянофилы исход Крымской войны как гром с ясного неба: Россия, вчерашняя европейская сверхдержава, не только оказалась тогда в безнадежно глухой изоляции, но и была поставлена на колени. Неудивительно, что перевернула эта война вверх дном все их представления - как о европейской политике, так и о будущем в ней России, заставив их радикально сменить идейные ориентиры. Об этом, впрочем, в следующих главах. Сейчас лишь о том, что в неожиданном крушении российской сверхдержавности и в особенности в том, как резко и единодушно повернулся против России Священный Союз, где она и впрямь на протяжении десятилетий первенствовала, действительно есть загадка. И едва ли помогут нам разгадать её одни лишь соображения о неуклюжести николаевской дипломатии или о неизвестно откуда взявшемся заговоре против России. Проблема, похоже, к^а глубже.
Пытаясь объяснить её, я предложил во второй книге трилогии гипотезу, согласно которой не только никогда не являлся Священный Союз инструментом русского контроля над европейской политикой, но с самого начала направлен был против России. Однако старался я там доказать эту гипотезу проверенным, конвенциональным, если хотите, способом - просто сравнил миф о Священном Союзе как об инструменте российской политики с множеством исторических фактов, откровенно ему противоречащих. Есть, однако, в нашем распоряжении и другой, намного более интересный и соблазнительный способ верификации этой гипотезы.
Состоит он в том, чтобы попробовать разобраться в самой идее Священного Союза, в его историческом смысле и назначении. Интереснее этот подход в сравнении с конвенциональным потому, что помогает нам не только опровергнуть миф, но и обнаружить живую и актуальную связь событий полуторастолетней давности с сегодняшними реалиями мировой политики. И потому еще это важно, что снова доказывает: в таком сюжете, как драма патриотизма в России, невозможно не размышлять в двух временных измерениях сразу.
Разумеется, подход этот несопоставимо сложнее. Зато он даст нам возможность одним выстрелом убить двух зайцев. То есть, с одной стороны, показать, почему ошибались николаевские национал-либералы, не говоря уже об идеологах государственного патриотизма, уверенных, как, допустим, М.П. Погодин, что «Русский государь теперь ближе Карла V и Наполеона к их мечте об универсальной империи»3. С другой стороны, подход этот позволяет нам показать, до какой степени бесперспективны попытки сегодняшних, а быть может и завтрашних, идеологов государственного патриотизма снова втянуть страну в соревнование за статус мировой державы.
А я Iлава третья
Международная анархия
Несмотря на свою одиозную репутацию (он вошел в учебники как воплощение феодальной реакции и «союз государей против народов»), Священный Союз представлял собою организацию в своем роде замечательную. Прежде всего потому, что был первой, сколько я знаю, коллективной попыткой положить предел международной анархии, пронизывающей мировую политику на протяжении тысячелетий, от самого её начала. Одно уже это обстоя-
3 Погодин М.П. Сочинения. Т. IV. Б.д. С. 2-4.
тельство должно, я думаю, обеспечить ему серьезное внимание потомков.
Ведь на самом деле эта неистребимая анархия - скандал. Перманентный многовековой скандал, к которому эксперты, живущие во вполне благоустроенных странах, где подавление анархии считается первым условием цивилизации, настолько уже притерпелись, что давно перестали его замечать и спорят между собою исключительно по поводу того, как бы поточнее эту анархию определить.
Ну вот пример. Крупнейший специалист в этой области Кеннет Волтз называет ее «беззаконной анархией»4. А другой уважаемый эксперт Роджер Мастере, работа которого, между прочим, так и называется «Мировая политика как первобытная политическая система», Волтза поправляет: «Если уж мы говорим о международной анархии, хорошо бы не забывать, что имеем мы все-таки дело с анархией упорядоченной»5.
На этой почве выросла на протяжении столетий - от Фукидида до Макиавелли и Киссинджера - школа так называемой «реальной политики» (Realpolitik), самый влиятельный современный гуру которой Ганс Моргентау так формулировал в книге «Политика наций» смысл международных отношений: «Государственные деятели мыслят и действуют в терминах интереса, определяемого как сила. [И постольку] мировая политика есть политика силы»6. Современный циник сказал бы: у кого больше железа, тот и прав. В африканском племени Нуэр, сохранившем, благодаря изоляции, первобытные нравы, говорят проще и ярче: правда - на кончике копья.
Но как бы ни называли мы международную анархию - «беззаконной» ли, как Волтз, «относительной» ли, как Мирослав Нинчич7, «гоб-
Waltz Kenneth. Political Philosophy and the Study of International Relations in Theoretical Aspects of International Relation. William T.R. Fox, ed., Notre Dame, 1959. P. 51.
Handriedern Wolfram . Comparative Foreign Policy, Theoretical Essays. N.Y., 1971, p. 230. Между прочим, Мастерс говорит здесь без околичностей, что «мировая политическая система во многих отношениях напоминает первобытную». Р. 229.
Morgenthau Hans. Politics Among Nations. 6th edition. N.Y., 1985. P. 37.
Nincic Miroslav. Anatomy of Hostility. N.Y., 1989. C. 24.
бсовской» ли, как один из главных идеологов неоконсерватизма в Америке Роберт Кейган8, или «упорядоченной», как Мастерс, никуда нам не деться от факта, замечательно точно подчеркнутого в названии работы самого Мастерса: никакого существенного прогресса в обустройстве мировой политики с первобытных времен не произошло. По-прежнему мало чем отличается она от политики дикарей.
Нужны примеры? Каждому, кто знает европейскую историю хотя бы в объеме школьного учебника, известно, что после сокрушения континентальной диктатуры Наполеона «многополярный» мир, воцарившийся на обломках свергнутой гегемонии, привёл вовсе не к торжеству международного права. Напротив, привел он к возникновению нового континентального гегемона, которого четыре десятилетия спустя опять пришлось силой свергать со сверхдержавного Олимпа. Снова правда оказалась на кончике копья. И так с тех пор было на протяжении двух столетий.
Во всех без исключения случаях свержение «однополярного» гегемона, столь милое сердцу российской (и китайской) пропаганды, вело вовсе не к мирному сосуществованию независимых «центров силы» и тем более не к торжеству международного права, но либо к возникновению нового гегемона, либо, если следующий гегемон оказывался слаб, к международной анархии. Так произошло, допустим, в третьей четверти XIX века, когда гегемон, сменивший после Крымской войны Россию на сверхдержавном Олимпе (Франция Наполеона III), не сумел справиться с международной анархией и был, в свою очередь, свернут новым гегемоном, на этот раз Германией Бисмарка.
В XX веке всё повторилось. Международная анархия, воцарившаяся в мировой политике в результате крушения милитаристской Германии, опять оказалась лишь прологом к возникновению нового континентального гегемона (на этот раз Германии гитлеровской). И если бы не вмешательство американцев, в ситуации новой международной анархии, возникшей на обломках вновь поверженного гегемона, место его непременно занял бы сталинский СССР. В реальности, однако, ему пришлось удовлетвориться проглоченной
