Вечерело, но света из окошка хватило, чтобы в подробностях рассмотреть приключившуюся картину. Улыбающийся Саня, вальяжно развалившийся в кресле, полотняные брюки расстегнуты, - а рядом, на стульчике, Настя, державшая в руке его напряженный член. Вполне, кстати, одетая. Когда дверь открылась, она обернувшись, улыбнулась гостье мягкой улыбкой, не содержавшей ни капельки смущения. Карина, покраснев, выбежала и закрыла за собой дверь.
Она совершенно спокойно восприняла бы картину намертво сцепившихся на кровати голых тел в обрамлении разбросанной одежды: непьющий Саня баб вовсе не чурался, как бы ни наоборот, тем более, что выбор - был, а обид - не было. Но то, что она увидала только что, по какой-то причине проняло ее всерьез. Почему-то пришло в голову, что, приди она еще минутой позже, могла бы увидать что-нибудь и еще более интересное.
Помнится, что когда-то, лет шесть-семь назад, она услыхала от озабоченных подруг возбужденное шушуканье о такого рода делах. Тогда ее, помнится, вырвало, Да не раз: уже все вроде бы, а как вспомнит, - так опять. Но лет с тех пор прошло все-таки порядочно. Поди, - усмехнулась про себя собственной мысли, - и сама бы исполнила, как смогла, если б попросил. Не как любовница или влюбленная женщина, а как человек, обязанный ему буквально всем. Его человек. Самураи в старой Японии. Вассалы в средневековой Европе. И она.
Конец у гнусной, но все-таки сказки тоже был, как положено, сказочный. Вроде бы и удачный, но при этом как-то очень в духе основной части повествования, а оттого - двусмысленный. Каудильо, - совсем как ей некоторое время тому назад, - сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Но он, в отличие от Насти, все-таки отказался вопреки всякой очевидности. Когда события достаточно назрели, горничная бесследно испарилась из гостеприимного дома Варгасов, материализовавшись на базе республиканцев. Среди них даже далеко не все знали, что вооружают, снабжают и обучают их люди, родившиеся очень далеко от Пиренейского полуострова. И особые ударные группы, на которых лежит специальная миссия, тоже состоят из них. Понятное дело, Стрелецкая загодя подготовила почву, подав полковника в качестве потенциально очень ценного источника информации. Так что тот не смог скрыться из пылающего Мадрида, когда дело было уже сделано и сопротивление стало бесполезным. В тот вечер, когда должно было начаться, Настя переоделась в черный комбинезон, не стесняющий движений, собрала волосы в косу, упрятав ее в семислойный черный шлем, утянула щиколотки шнуровкой высоких ботинок на каучуке. Подсумок с тремя магазинами по сорок патронов, еще два - в карманы специальной куртки с множеством карманов, гранаты, пара ножей, "КАМ - 42" в руку. Все. Пошел. Снарядившись, она почувствовала себя совсем другим существом, нежели когда-либо прежде. Ей не раз приходилось носить этот наряд для ночных дел и прежде, на тренировках и в реальных операциях, но теперь это было совсем, совсем другое дело. На улицы смятенного Мадрида вырвалась смертоносная черная тень, демон-убийца, сама воплощенная смерть. Потом в суеверном Мадриде ходили целые легенды. Говорили, что даже мельком увидевшие ее потом жили не больше недели-двух. Да еще мало ли что.
Не стоит рассказывать подробности Пиренейской Стратегической наступательной операции, она вошла в учебники всех военных академий, скажем только, - катастрофа оказалась столь неожиданной и сокрушительной, что сопротивления практически не было, а во всеобъемлющую облаву попали практически все основные фигуры, включая самого каудильо. И полковника Варгаса с семейством - тоже. По странному совпадению, как раз группе Стрелецкой он и попался. Все сбылось так, как и было задумано! Красная Кавалерия прискакала и спасла ту, кто не щадя жизни, - и прочего, - прокладывал ей дорогу. Здравствуй, Родина! Там все изменилось, стало как-то попроще и почеловечнее, без прежней зверской дури, неизбежные проверки она прошла без сучка и задоринки, получила целый ряд высоких правительственных наград, "накопившихся" за время пребывания на нелегальной работе, ей даже вернули в полное ее распоряжение родительскую квартиру в Москве, - и списали в запас без ясной формулировки причины. Взяли соответствующие подписи, выдали зарплату со всеми надбавками за эти годы, - сумма образовалась более, чем солидная, - и положили пенсию в размере оклада капитана ГБ. Все положенные льготы, распределители, базы, все - кроме допусков и использования в профессиональном качестве. И удивилась, как же мало это ее расстроило. То есть вообще никак.
Тогда, вернувшись, она была уверена, что познала Смысл Жизни лучше кого бы то ни было. Само собой разумеется, никаких мужчин: они не вызывали в ней ничего, кроме отвращения. Все, как один, даже явно порядочные и хорошие люди. Никакого секса вообще, - даже вспоминать тошно, и невозможно думать, и забыть бы все, что было, забыть. И можно ничего не делать, ни о чем не думать, ни с кем не общаться. Ничего не читать, - потому что книги вызывали тягостное недоумение или злобу. О чем это? Зачем? Что было - прошло, не было его, наверное, приснилось в страшном сне. Ведь правда уже все? Правда?
То, что это не совсем так, выяснилось через несколько месяцев. Этак, - через полгодика. Разумеется, от сожительства с Варгасами она не испытывала ровно ничего хорошего. Никаких приятных ощущений, а только боль и отвращение. И не могла представить себе, что это - вообще может быть приятным. Не верила, что может нравиться хоть одной женщине. Знала, что это не так, но тем не менее была убеждена, что все кругом врут. Такой вот всемирный заговор. Единственное, - со временем обрела определенную привычку, приспособилась к постылой половой жизни. Выработались даже некоторые реакции физиологического характера, которые помогли ей, наконец, практически не ощущать ничего. Так, легкую щекотку, не мешающую думать о постороннем. Зато теперь, по прошествии долгого времени, в одну прекрасную ночь она проснулась от чудовищного, поглотившего на миг все ее существо ощущения. Спазмы, гасящие сознание, еще продолжались какое-то время после пробуждения, только постепенно слабея. Лицо... пылало огнем, похоже, скорее, от сюжета того сна, что снился перед пробуждением, но после как-то позабылся, а между ног было мокро. Настолько, что она лежала в лужице, словно слегка обмочившись, да только тут-то она точно знала, что это такое. Оргазмы бывают разные, но этот оказался впору качественному нокауту: она не сразу смогла встать, а потом идти смогла только по стеночке, с заплетающимися ногами.
Казалось бы, - ну и что? Дело-то житейское. Первый оргазм во сне - такое нечасто, но случается и с девушками. Так-то оно так, вот только случившееся находилось в недопустимом противоречии с той системой, которую она для себя выстроила. Испытать ЭТО помимо воли и вопреки собственной твердой уверенности, что секс - суть мерзость, было для нее более, чем унижением. Возвращением в дом Варгасов, в допросную, в зловонную камеру к замученной насмерть Тересе. Вторым актом и продолжением пройденного.
Еще более унизительным оказалось то, что у ней возникла вовсе нешуточная потребность в сексуальном удовлетворении. Настойчиво требующая своего, навязчивая, переводящая мысли в определенное русло, и, главное, заставляющее вспоминать кое-что из прошлого. Теперь многое из того, что совсем недавно хотелось только забыть, воспринималось как-то по-другому. Попытки воздержания не имели смысла, поскольку, если она переставала ласкать себя, начинались сны с такими сюжетами, что онанизм был куда как приличнее. В системе координат ее нынешней морали, бывшей соединением несоединимого, химерой в классической трактовке понятия, это могло обозначать только одно: полковник дотянулся до нее из могилы, добившись-таки своего. Сделал какой-то половой наркоманкой. Блядью.
Человек, если он все-таки не умер и продолжает жить, как-то сживается с чем угодно. Сжилась с ощущением своего уродства и двадцатипятилетняя, редкой красоты пенсионерка НКГБ-МГБ, только в процессе этого сживания стала, как это случается очень нередко, еще более, - прямо таки до мозга костей, - циничной.
Вот только мужчин она по-прежнему избегала, а однополая любовь даже не приходила ей в голову. Очевидно, была просто органически чуждой.
Ее спонтанное побуждение соблазнить Беровича явилось неожиданным для нее самой, ничем особенным не мотивированным и не преследовало никаких даже умеренно благих целей.
А вот для Сани после той ночи, проведенной в "гостевой" комнате, все прочие женщины просто перестали существовать. На всю жизнь. Чувство, которое он испытывал к ней на протяжении всей совместной жизни, нельзя назвать любовью, поскольку оно не содержало ни дружбы, ни теплоты, ни нежности, ни душевной близости. В нем не было органически присущего любви счастья. Больше всего оно напоминало непреодолимое пристрастие к какому-то темному зелью. Большая беда, если вдуматься.
