От вовсе несвойственной ему интеллигентской рефлексии отвлек голос адъютанта.
– Товарищ генерал армии, к вам маршал Шапошников.
Сказать, что такого рода явление было необычным, значило не сказать почти ничего. Это было практически немыслимо сразу по нескольким причинам. То, что старый маршал не вызвал его к себе, не переговорил в сторонке во время очередной встречи в Ставке, а именно явился к нему, было чем‑то из ряда вон выходящим. Это просто случилось впервые.
– Можно?
Как будто бы могло случиться, что Жуков откажет. Как будто у него на это есть право. Как будто Шапошников откажется от своих намерений, если Жуков скажет "нельзя", сославшись, скажем, на занятость. Единственное, что он позволил себе, так это секундная задержка перед тем, как встать с приветствием. Он потратил это мгновение на мимолетный, но очень нелегкий взгляд.
– Здравия желаю, товарищ маршал.
– Здравствуй, Георгий Константинович. Сесть предложишь?
– Могли бы не спрашивать, – в голосе Жукова была слышна едва заметная горечь, – Борис Михайлович. Располагайтесь. Чаю?
– Благодарю. Как‑нибудь в другой раз. – Гость бросил на генерала испытующий взгляд. – Уже знаешь?
– Знаю, Борис Михайлович.
– Переживаешь?
– А я не институтка, чтобы переживать. Я в армии тридцать лет. Да, я действительно думал, что достоин большего доверия, но понимаю, что у руководства могут быть свои причины.
– Если для тебя это что‑то значит, могу сказать, что был против с самого начала. Не против назначения, которое считаю совершенно правильным. Против того, чтобы тебя держали в неведении относительно истинной цели этой твоей операции. И не потому, что это нехорошо и нечестно по отношению к тебе, а только по той причине, что бесполезно, потому что все равно поймешь, а после этого станет не только бесполезно, но и вредно для дела. Они‑то, они никогда не поймут тебя так, как понимаю я. Им казалось, что от тебя можно скрыть подготовку такого масштаба. Я прямо говорил, что не выйдет, но Совет решил так, как он решил.
Жуков помолчал, исподлобья глядя на гостя.
– Товарищ маршал, но вы ведь не для того приехали сюда, чтобы нарушить решение Комитета Обороны и приказ Верховного, а?
– Не для этого, – голос Шапошникова звучал сухо, – и не для того, чтобы утешить тебя в твоих переживаниях. Пока идет война мне, откровенно говоря, плевать на любые переживания. Твои, чьи угодно и мои собственные. Я приехал для того, чтобы по возможности предотвратить возможный вред делу.
– Я буду выполнять приказ ставки со всей доступной мне энергией и в полную меру своего умения. Вверенные мне войска свяжут такие большие силы противника, какие только окажется возможным. Мы делаем одно дело в рамках одного замысла, и я свою часть работы выполню.
– Георгий Константинович, – маршал осторожно вздохнул, – ну зачем вы так? Я о том, что отвлекать‑то можно по‑разному.
– Что вы хотите сказать?
– Ну вы же поняли. Успешный прорыв обороны позволит сковать куда большие силы германца, чем простые атаки, даже самые мощные и настойчивые.
– Вы в курсе, какие силы и средства мне дали на проведение этой операции? И кто мне на самом деле противостоит? И какие резервы они подготовили в глубине обороны, километрах в шестидесяти от фронта? Вы знаете, что противник, судя по всему, хорошо осведомлен о наших планах и готов? Вижу, что информированы. Так что успешный прорыв… под большим вопросом. Поэтому будем делать все, как всегда, а потом еще лет двести будут рассказывать, как Жуков гнал пехоту по снегу на неподавленную оборону.
– Силы и средства, Георгий Константинович, вам дали, может быть, и недостаточные, но незначительными их тем более назвать нельзя. Я это к тому, что в вашей власти использовать их по‑разному.
Ага. Вот сейчас он, кажется, наконец скажет, зачем приходил на самом деле. Оказывается, ему все‑таки было, с чем прийти к… к соратнику, в конце концов. Это все‑таки оказалось самым главным. Интересы дела во‑первых, но, все‑таки, и "товарища выручай" тут тоже присутствует. И бог знает что еще. Потому что ум старого маршала бесконечно далек от старческого консерватизма и неприятия нового.
– Тут с вами испытатель с завода хочет поговорить насчет прорыва. Уж вы примите, уделите толику внимания, настоятельно рекомендую… И вот еще что: не давите вы на человека, мы‑то привычные, а он человек штатский, перепугается, и тогда от него мало будет толку.
Когда рекомендует Шапошников, рекомендации следует выполнять. Это и впрямь может оказаться важно.
– Ну, если вы советуете… Он где?
Испытатель ему, в общем, понравился. Худой мужик в черном комбинезоне, лет двадцать пять‑двадцать семь, заметно прихрамывает, и, как у всех на что‑нибудь годных людей в это время, красные от хронического недосыпания глаза. Наткнувшись на тяжелый, как свинец, взгляд хозяина кабинета, встал по стойке смирно.
– Начальник группы технического сопровождения от завода № 63 Семенов. Направлен для обеспечения боевых испытаний новой боевой техники.
– У вас пятнадцать минут, Семенов.
– Товарищ генерал армии, разрешите показать, это будет быстрее, у меня техника при себе. А я отвечу на вопросы…
У него был совсем маленький, черный кинопроектор, Жуков никогда не видел таких, и обширное полотнище из тончайшего материала, которое складывалось до размеров тетради, а потом расправлялось без складки. Техник хроманул к стене и как‑то в несколько движений наклеил на нее экран.
Чего меньше всего ожидал Жуков, так это того, что изображение окажется цветным, с глубокими и яркими красками, а звуковая дорожка шла внятно и звучно, без малейшего намека на привычные треск с шипением. Промелькнули с почти неуловимой взглядом скоростью круг, крест, еще что‑то, на мгновение задержалась надпись: "Внимание! Совершенно секретно. Только для высшего руководства!". На экране, плавно колыхаясь на ухабах, катили по бездорожью два огромных танковых шасси, на которых вместо башен было смонтировано что‑то, напоминающее крупные понтоны. Остановка, водитель с напарником, игрушечными чертиками выскочившие из кабины, откуда‑то сзади из доселе невидимых машин горохом высыпались расчеты, негромкий, но глубокий гул, и громадные направляющие, смонтированные в один ряд, поднялись и замерли под углом к горизонту. Тяжелые "блины" опор, упершиеся в землю. Грузовики с огромными, по несколько метров в длину, ракетами, автокран с особой конструкцией "стрелы". Все, как обычно, но что‑то раздражало, и генерал никак не мог взять в толк: что именно? Понятно. Бойцы одеты не в солдатскую форму, а в рабочие комбинезоны, и это режет взгляд, привыкший видеть только солдатские гимнастерки да серые шинели, и, в принципе, ничего другого.
– Теперь, товарищ генерал армии, то, что меня попросили сообщить. Нам удалось сделать особо крупные шашки твердого топлива для ракетных снарядов, топливо тоже отличается особой плотностью, превосходящей все, что было прежде, в… приблизительно в два раза.
– Зачем мне нужно знать эти подробности, – голос генерала был ровным и бесстрастным, – вы отнимаете у меня время.
– Сейчас, товарищ генерал… То, что нам удалось делать шашки с такой точностью, позволили существенно повысить точность стрельбы на большой дальности. На расстоянии в двенадцать километров мы попадаем в круг радиусом в двести метров. Техническая дальность этих ракет достигает тридцати километров, и может быть существенно увеличена… Но там разброс несколько километров
На экране заполыхали ослепительные бело‑голубые молнии пуска, а изображение на экране затянуло сплошной, непроницаемой тучей дыма и пыли.
– Вижу. – С раздражением сказал генерал. – Что‑то вроде очень большой "катюши". Что тут такого, что мне было бы нужно видеть?
– Ракеты сделаны такими большими, товарищ генерал армии, чтобы они несли особые боеголовки. Меньше их никак не сделаешь, не получается. Вот, посмотрите.
Следующий план был выбран очень умело. Склоны холмов, поросших соснами, переходящие в старые, пологие балки, чернеющие безлистным кустарником. Расстояние позволяло оценить масштаб действа. Неожиданно огромная по площади часть земной поверхности вдруг вспыхнула вся разом ослепительно‑белым огнем, так, что изображение даже померкло от непомерной яркости. На фоне исполинских клубов меркнущего пламени высокие, статные сосны казались карликами. Удар достиг тех деревьев, что не были накрыты сразу, взмахнул ими, как тоненькими прутьями, сломал и отбросил прочь. Следом пропуск, показанная с более близкого расстояния картина пепелища. Угли, зола, еще дымящиеся, обугленные обломки дерева, только недавно бывшие лесом.
– Гарантировано уничтожение противника в траншеях, землянках, ходах сообщения, простых ДЗОТах и ДОТах. Возможно, уцелеет часть живой силы на нижних ярусах сложных, многоэтажных блиндажей и ДОТов, но и она, скорее всего, окажется небоеспособной. Залп одной машины накрывает зоной сплошного уничтожения порядка квадратного километра территории. Особая топливная смесь тяжелее воздуха затекает в любые складки местности, при подрыве выжигает кислород воздуха и создает такой перепад давления, что возникает баротравма легких. Боеготовных машин такого рода у нас пять. Пять залпов – это двадцать пять квадратных километров территории, на которой боеспособной живой силы не останется… Ракеты очень дорогие, почти по цене истребителя, но их у нас больше, – лицо Семенова исказила мимолетная судорога, – чем на пять залпов, и сколько‑то мы еще можем успеть сделать. Это первый ролик. Прикажете показать второй?
