капнула слезинка. — Ты хороший, и здесь у вас хорошо. Но я должен вернуться к Олечке.
— Зачем?!
— А как же она без меня? Я с ней всегда был, с рождения. Она со мной разговаривала, ещё когда и говорить-то не умела, но я её всегда понимал. Ведь я сам по себе ничего не видел и не чувствовал, а когда она меня в руки брала, так тепло становилось. Я даже картинки в книжках разглядывал, вроде как её глазами, понимаешь? И нянюшкины сказки слышал, если Олечка меня держала. Как ты думаешь, я останусь живым, когда вернусь к ней?
— Это вряд ли, — Мур нахмурился. — В человеческом мире волшебства мало. Оно есть, иначе бы ты не ожил, но это другое. Да не переживай, она тебя забудет. Люди забывчивые.
— Нет, не забудет, я знаю. Ты только не сердись, я тебе очень благодарен. Летать — это счастье. Но как я смогу здесь радоваться, если она там плачет по ночам одна? Уж лучше опять стать глиняным.
Мур хлопнул себя по коленям. Такой несусветной глупости ему ещё встречать не приходилось.
— Спорим, никто тебя там не будет ждать!
Ангел упрямо мотнул кудряшками.
— Нет, будет, вот увидишь. Ты ведь откроешь мне дверь?
— Открою, — Мур прищурился. — Но если ты убедишься, что детёныш не плачет, не ищет, не ждёт тебя, то вернешься со мной обратно. Договорились?
Ангел серьёзно кивнул.
— Договорились.
— Только дверь я открою не прямо сейчас, — сказал Мур.
— Почему?
— Потому что когда там ночь, у нас день. И наоборот. А сейчас вечереет, видишь? Значит там утро, а нам запрещено показываться в человеческом мире, когда светло, чтобы люди не увидели. Так что полетели пока к нам домой. Сначала поужинаем, а потом я тебя на лесные пляски свожу. Тебе понравится.
Чтобы Ангел взлетел, пришлось карабкаться на липкую от смолы сосну, но зато потом долетели прямо до дома, без остановок. Матушка, которой младшие уже всё рассказали, встретила Ангела без удивления. Только головой покачала, глядя на измазанный балахон и слипшиеся кудряшки. Мур, который выглядел не сильно чище, виновато засопел.
— Идите мыться, — приказала матушка. — Иначе за стол не пущу!
В лохани с нагретой за день дождевой водой, они поместились оба. Мур нарочно брызгался, щекотал Ангела, натирал его мылом из душистой травы, пока не полетели пузыри. Ангел сначала грустно улыбался, потом развеселился и придумал, как взбивать крыльями пену, отчего вся вода из лохани расплескалась.
Матушка, наморщив нос, забрала грязный балахон и принесла взамен кусок серебристого паучьего шёлка. Ловко обернула вокруг отмытого Ангела и заколола брошкой с синим камешком в тон бусам.
— Спасибо, — Ангел светло улыбнулся.
Матушка слегка хлопнула его по губам.
— Никогда не благодари. Просто скажи, что рад.
— Я рад, — послушно повторил Ангел. — А почему нельзя благодарить?
— Потому что "спасибо" — это пожелание, чтобы бог спас. А мы не нуждаемся в спасении и не верим в богов. Да и "благодарю" не лучше. Какое благо ты можешь подарить? У нас слова имеют настоящий смысл, малыш. Помни об этом.
Ангел задумался. Было заметно, что он не согласен с объяснениями или не до конца понял матушку, но спорить не стал.
— Можно, я Ангела на пляски свожу? — уже за столом спросил Мур, со значением посмотрев на младших, чтобы не сболтнули лишнего. — А то он назад, к людям, собрался. Думает, по нему там скучать будут.
Матушка понимающе улыбнулась.
— Своди, своди. Глядишь, и дверь открывать не потребуется, сам передумает.
Младшие тут же начали ныть, что тоже хотят на пляски, но матушка на них цыкнула:
— Только вас там и не хватало! Кто дедуле чихун-травы в дупло подсыпал? Теперь сидите дома. И ты, Мик, даже не заикайся о танцах! Сначала домашнее задание сделай. Я проверю!
Мур под столом сунул старшему братцу пуговицу, а младшим — шарики. И утешил, и за помощь расплатился. Теперь можно не ждать какую-нибудь каверзу. Дело-то предстоит серьёзное.
Ангелу хороводы в кольцах светящихся грибов понравились. И проникающий под кожу ритм барабанов, и сладкое пение свирелей, и стремительные лесные танцоры, хотя в темноте он видел плохо. "Оно и к лучшему, — решил Мур. — А то бы испугался". Для него-то все лесные жители выглядели как надо. Но городские гости, случалось, в обморок падали от вида болотников или моховиков.
Крепко держа Ангела за руку, Мур кружился с ним в центральном хороводе — прямо под полной луной. "Пять… десять… пятнадцать… двадцать", — отсчитывал он. Когда дошло до тридцати полных кругов, Мур вытащил Ангела из хоровода. А то как бы не переборщить.
— Какие вы все хорошие! — наплясавшийся до головокружения Ангел обнял тонкую осинку, чтобы не упасть. — А ты, Мур, особенно! Я этот день навсегда запомню! И ночь тоже. Но я должен вернуться.
— Вот упрямый! — Мур отцепил его от деревца и повёл в сторону родного ясеня. — Ладно, открою я тебе дверь, уже можно.
Небо над лесом посветлело, значит, в человеческом мире вечереет. Конечно, лучше бы подождать, пока там наступит полночь, тогда дверь продержится целый час. Но Муру не терпелось разрешить дурацкий спор и завалиться поспать до школы. Ничего, и пяти минут хватит, чтобы Ангел убедился — его там не ждут.
— Наконец-то я её увижу! — Ангел шмыгнул носом. — Я ведь даже не знаю, как она выглядит, моя девочка. Я только её глазами смотрел, и то изредка, а зеркала в детской не было. Скажи, какая она?
— Сам увидишь, — уклончиво ответил Мур.
Он тихонько открыл дверь и прислушался. Дверью этой, между корней ясеня, семья Мура пользовалась с давних времён, и всегда она вела в одно и то же место в мире людей. Но осторожность не помешает. Мур потянул носом и вздохнул с облегчением. Запахи в человеческом доме изменились с последнего раза, но дом был тот самый, никаких сомнений. Сверху слышались весёлые голоса. Взрослые собрались в большой комнате и, судя по запахам, пировали. Это хорошо, значит ничего не заметят.
— Пошли, только тихо.
