в пах и печень. Пастырь пристально смотрел на меня. И вдруг мы оба одновременно расхохотались, и я порезал-таки шею об копье, но не почувствовал боли.
-- Молодые многого не понимают,-- вновь донеся до меня голос перса.-- Они спрашивают, как мог великий Царь, который властвовал над царями и странами, потерять свою жизнь т а к...
-- Как? -- спросил я.
-- Как простой воин.-- Тут перс потянулся ко мне через стол и добавил: -- В бесполезной битве с невежественным народом. Безрассудно и даже глупо... если не знать воли Ахурамазды.
Я усмехнулся. Этот перс тоже был молод и многого не понимал.
-- Ведь ты знаешь правду, Кратон,-- в третий раз повторил он, заметив мою усмешку.
И тогда гордость моя пропала, и я понял, что сам не понимаю слишком многого. Я знал Пастыря, знал, как он смог умереть, но не понимал, как смог он подчинить страны от одного края мира до другого. Каким образомстраны и цари подчинились тому, кто не имел в сердце ярости льва, а в поступках и делах быстроты и зоркости орла, тому, кто был сыном миролюбивого отца и братом брата, который вовсе не жаждал власти.
-- Мне нужно время,-- сказал я персу, скрывая смущение.
-- Сколько? -- спросил перс.
-- Месяц. Или два,-- ответил я наобум.
-- Хорошо,-- довольно кивнул перс.-- Два месяца ничего не значат для двух тысяч лет. Потомки немного подождут. Я привез достаточное количество пергамента и лучших египетских чернил. Пиши на арамейском. Теперь о плате за труд. Когда ты, Кратон, закончишь работу, ты получишь шесть тысяч дариков.
И вновь мое сердце едва не выскочило из груди на стол, превратившись в скифское блюдо. Шесть тысяч дариков! Этого золота хватило бы нанять целое войско, лучших беотийских или спартанских гоплитов, захватить с ними какую-нибудь не слишком людную область, основать город и спокойно властвовать на своем куске земли до конца дней.
-- Почему ты не пришел ко мне хотя бы десять лет назад? -- с тяжелым вздохом упрекнул я перса.-- Тогда бы взял хоть драхмами, хоть кизикинами*.
-- Именно по этой причине,-- хитро прищурился перс.-- Десять летназад у тебя не осталось бы времени на великую работу. Ты бы выпрашивал большой задаток, а потом растранжирил-бы его в суете. Вот! -- И на столе появился кожаный кошелек.-- Две тысячи. Для начала хватит. Не пей много, Кратон.
-- Это говоришь мне ты! -- вспылил я.
-- Нет. Так просила Азелек,-- остудил он меня.
На другое утро в моем доме появились два пергаментных свитка, каждый толщиной в полувековой кипарис, и два кирпича сухих египетских чернил. Уксусу для их разведения также хватило бы на писцов всех сатрапий.
Перс простился и уехал, сказав, что появится вновь ровно через два месяца, на закате.
На следующее утро я принес обильные жертвы всесожжения у храма Аполлона Дидимейского*, и жрец сказал мне, что жертвы благоприятны. Однако еще в продолжение целой недели я не смог написать ни строчки и только бродил по берегу моря в отчаянных размышлениях, призывая себе на помощь и Аполлона Мусагета, и разом всех муз.
И вот однажды я заметил какое-то копошение среди прибрежных камней. В воде плескался крохотный щенок и отчаянно карабкался на сушу. Наверно, кто-то решил утопить его и, может статься, -- не одного, а целый выводок, а этот новорожденный силач сумел выбраться из мешка и теперь изо всех бился за свою жизнь. Я зашел по щиколотку в море и подцепил его концом посоха. И в тот же миг догадался, почему так легко подчинились Пастырю цари и государства всех четырех сторон света. Вернувшись домой, я обмакнул палец в молоке и напоил щенка, а уж потом обмакнул в чернил кончик тростника.
Я решил рассказать потомкам о том, что видел и слышал, не обременяя их своими рассуждениями и выводами. Пусть они найдут в моих воспоминаниях свою собственную правду -- такую, которая, возможно, не доступна и мне самому. И первый мой рассказ будет о том,
КАК Я СОБИРАЛСЯ УБИТЬ ЦАРЯ ПЕРСОВ КИРА
И КАК КИР СПАС ОТ СМЕРТИ МЕНЯ САМОГО.
Первым делом потомки, конечно же, спросят меня:
-- А кто ты такой, Кратон, и откуда взялся?
Моего отца звали Исагор. Он был одним из богатых торговцев Милета и происходил из древнего ахейского рода. Мой отец умер, `когда мне было всего восемь лет от роду.
Моя мать, Афрена, была родом из Сирии, по крови набатейка. Она рано умерла, и я совсем не помню ее. Говорили, что она была необыкновенной красавицей. От нее мне достались темные волнистые волосы и карие глаза.
Два года за мной присматривал попечитель из магистрата, а потом меня забрал в свою школу Скамандр.
И ныне Милет славится своими школами и учеными людьми, а в ту пору мой родной город, как небесный факел, освещал знаниями и мудростью весь мир.
Великий Фалес, который постиг тайны чисел и звезд и с легкостью предсказывал затмения светил, заметил у меня способности к геометрии. Знаменитый технит Демодок простл отдать меня в свой гимнасий, а искусный врач Каллисфен считал, что, раз я с детства легко различаю по запаху все вина и масла, то из меня несомненно выйдет прекрасный лекарь.
Однако слово Скамандра имело наибольший вес. Он сказал, что ему нужен такой юнец-полукровок, как я, и магистрат молча повиновался.
Хозяин своей таинственной школы, Скамандр, не водил знакомств. Его остерегались, как духа из царства теней, но уважали. Ведь именно благодаря стараниям его предшественников и самого Скамандра Милет, в отличие от соседних эллинских городов Ионии, никогда не подвергался опустошительным нападениям. Они называли себя “невидимыми стратегами” и умели уладить дела с любыми правителями, зная загодя их намерения. В пору моего отрочества Скамандр был главой милетской школы Посланников, которую шепотом называли “школой Болотных Котов”. О силе, способностях и заработках Болотных Котов ходили легенды.
Как только я очутился в доме Скамандра, он приказал мне:
-- Покажи, как собака обнюхивает угол дома.
Я показал, как мог.
-- Теперь прокричи петухом,-- потребовал он.
Пришлось кричать.
Пока я изображал всяких зверей, он подбрасывал на ладони несколько разноцветных камешков и вот, внезапно сжав кулак, резко спросил:
-- Сколько их было и какого цвета?
Услышав мой ответ,
