пластинку. — Просыпаюсь — никого нет. Ни жены, ни тёщи. Ну ладно, думаю, в магазин пошли. Их нет и нет. Дома жрать нечего, я психанул, пошёл сам — а магазин закрыт! И на улице никого нет! Вообще никого! Машины стоят. Мужик, чо происходит, а?
— Да не знаю я! Людей нет, и солнца — тоже. Заметил? Влад махнул рукой, неопределённо указывая куда-то вверх, в ясное синее небо.
Собеседник взглянул вверх, сосредоточился на секунду, потом отмахнулся.
— Да мало ли, может не видно просто. Что ты с ерундой какой-то! У нас, может, эвакуация какая? Или война? Или ещё что? Жрать-то чего теперь? У меня дома жрать нечего!
Влад разозлился — последнее, что его сейчас беспокоило, это то, что нечего жрать.
— Слушай, ну что ты ко мне пристал? — возмутился парень. — Я знаю не больше твоего. Тоже проснулся, никого не нашёл, и решил посмотреть. Вот, тебя встретил. Ещё сосед у меня во дворе — тоже никуда не исчез. По квартирам я не ходил, а может, зря — может, ещё кто-то из соседей дома.
— Точно! Соседи! — обрадовался мужик. — Надо к Людке зайти, у неё всегда перекусить можно… и выпить. Выпить прям очень надо!
Новая мысль показалась заполошному настолько привлекательной, что он тут же забыл о Владе, и рванул обратно к своей машине. Правда, не добежал — резко затормозил, оглянулся:
— Парень, тебя зовут-то как?
— Влад.
— А меня Владимир Иванович, — солидно кивнул мужик. — Ты это, тут будешь?
— Нет, сейчас поеду, — покачал головой Лопатин. Смысла сидеть посреди площади в одиночестве и ждать кого-то ещё, он не видел. Ясно уже — если кто и появится, никак прояснить ситуацию не сможет.
— Ну, если что — тут встречаемся, лады?
Влад на это только кивнул. Мужик плюхнулся в свой жигулёнок, стартанул с пробуксовкой, лихо развернулся через двойную сплошную, и унёсся туда, откуда приехал. Влад только плечами пожал и одновременно с завистью проводил взглядом мужика. Ему бы такую целеустремлённость! Такое упорство в достижении цели! Человек хочет жрать — человек готов горы свернуть, чтобы это сделать. И ничего его не волнует — ни отсутствие солнца на небе, ни пропажа жены с тёщей. Сам Лопатин тоже вернулся в машину, посмотрел на пассажира:
— Ладно. Дружок, как ты смотришь на то, чтобы прокатиться за город?
Ответа, конечно, не последовало, но Дружок, радостный оттого, что на него обращают внимание и разговаривают, лизнул тёплым слюнявым языком Влада в лицо.
— Тьфу, зараза! — Лопатин вытер лицо рукавом. — Ну, будем считать, что ты не прочь прокатиться за город. А вообще, давай что ли, до областного центра доедем. Может, там знают, что случилось?
Дружок не возражал. Физиономия у пса была ошалевшая и донельзя счастливая. Посадили в машину. Погладили. Разговаривают. Может, покормят ещё. Может быть, после этого даже не вышвырнут опять на улицу. Разве можно не быть после такого счастливым?
Влад между тем развернулся. Тоже через сплошную, хотя внутри всё прямо-таки противилось этому нарушению. Не то чтобы Лопатин был таким законопослушным, просто считал, что правила дорожного движения — штука очень разумная, и привык их соблюдать. В разумных пределах. Потихоньку, не слишком разгоняясь, двинулся к объездной, притормаживая на светофорах, даже если ему был зелёный. Просто вспомнил Владимира Ивановича — вот уж кто от внезапно свалившейся свободы явно не собирался обращать внимание на какие-то там сигналы светофоров. Наверное, не только он. Раз в городе нашлись уже три человека, значит, есть и ещё.
Машин навстречу так и не попалось. Влад благополучно выкатился на объездную, и так же медленно двинулся в сторону федеральной трассы. Здесь, вдалеке от домов, на равнинной местности, стало окончательно ясно — солнца на небе в самом деле нет. Вообще. Небо голубое, ясное. Где-то далеко-далеко виднеются облака, но такие маленькие, что у них нет даже шанса скрыть светило.
— Да и вообще, странно как-то, — озадаченно пробормотал Влад, — Такое ощущение, что они как-то слишком высоко. Или далеко? Дружок, ты чего-нибудь понимаешь?
Дружок, очевидно, не понимал, но и не переживал по этому поводу нисколько — с восторгом разглядывал пейзаж из окна машины, время от времени высовывая нос в приоткрытое окно и звонко чихая. Дворовый пёс, он прежде никогда не ездил в машине, и сейчас ему было всё очень интересно.
— Как ты думаешь, могло такое случиться, что солнце просто стало невидимым, а высота атмосферного столба вдруг очень сильно увеличилась? — Спросил Влад. Парень был совсем не склонен к панике, но сейчас очень хотелось впасть в банальную и некрасивую истерику. Сдерживало только наличие рядом собаки. Самому смешно стесняться бездомного пса, но вот, не хотелось выглядеть истеричкой.
— Если бы высота атмосферы увеличилась, то и давление — тоже. Значит, скорее всего, мне просто кажется.
Пёс, в свою очередь, обратив внимание на то, что с ним говорят, ткнулся носом в щёку водителя, и сам же испугался своей фамильярности, даже как-то сгорбился. Но Влад не обратил внимания.
— Да, давление, вроде бы, обычное, — согласился Влад и вытер щёку плечом. В голове возникла очень соблазнительная мысль: вернуться домой, постучаться к Сашке, и постараться как можно быстрее погрузиться в алкогольную кому. — Ладно, это мы всегда успеем. Поехали всё-таки посмотрим, что там дальше.
Задавить в себе постыдное желание спрятать голову в песок и забыться получилось с трудом. Лопатин даже скорости немного прибавил, чтобы не передумать. И очень хорошо, что немного, потому что если бы гнал по максимуму, мог и не успеть остановиться, когда дорога закончилась.
Дружок осторожно подошёл к краю. Принюхался, чихнул. Пятясь, отошёл подальше, и уставился на приятеля с выражением крайнего изумления на морде.
— Да я сам в шоке, — ответил Лопатин.
Пёс согласно гавкнул.
Дорога закончилась. В буквальном смысле. И не только дорога. Закончилось вообще всё. Примерно там, где шоссе должно было упираться в федеральную трассу, земля просто обрывалась в пропасть. Влад долго не мог решиться подойти к краю. Смотрел на более смелого пса с содроганием, а сам — трусил. Сидел метрах в тридцати, и пытался уложить в голове увиденное. Потом всё-таки решился, поднялся на ноги и с дрожащими от ужаса коленями двинулся к краю. Метрах в пяти не выдержал, опустился на колени и дальше полз на четвереньках. И стыдно
