Ознакомительная версия.
Глаза Нормана по-прежнему были прикованы к листу бумаги. Звонивший снова прокашлялся, а
Норман опустил карандаш, не сводя взгляда с рисунка, точно ждал чего-то.
Щелчок. Сигнал, означающий конец записи. Норман вернулся к работе.
Пять минут мы молчали, пока я, наконец, не смогла больше сдерживаться:
- Кто это был?
- Что?
- Кто звонил? Это чья-то шутка – или что?
Когда мама стала знаменитой, нам стали без конца названивать разные подозрительные
личности, даже, как ни странно, заключенные. Очевидно, Кики Спаркс пользовалась у них
популярностью.
- Подбородок вверх, - напомнил он. – Смотри на меня.
Я немного поерзала на стуле.
- Так ты не собираешься мне ответить?
- Нет.
- Ты знаешь, если это хулиганы, то можно сделать что-нибудь, чтобы прекратить эти звонки. –
Говорить с поднятым вверх подбородком было непросто. – Это не так уж и сложно…
- Я и так знаю, кто это,- тихо отозвался он, изучая рисунок и добавляя пару штрихов.
- Правда? Кто?
Молчание.
- Норман.
Он положил альбом на колени и поставил карандаш в банку из-под кофе.
- Послушай, Коли, неужели у тебя нет ничего такого, что тебе не хотелось бы обсуждать?
Он не собирался делать свои слова грубыми, но его тон ясно дал мне понять, что я лезу туда, куда
не просят.
- Наверное, есть, - согласилась я.
- В таком случае ты меня понимаешь, верно?
Я кивнула, он встал и положил альбом на книжную полку.
- Все, мы закончили.
- Ох, да ладно тебе, Норман! – какой же он чувствительный, однако. – Не злись на меня за это, и…
- Нет, - прервал он меня, - я имею в виду, что я закончил с наброском, - он потянулся, напомнив
мне Кота Нормана. – Завтра начнем работать над портретом, в «Последнем шансе», хорошо?
- О. Конечно. Но я ведь могу увидеть набросок, да?
- Нет.
- Но, Норман…
- Спокойной ночи, Коли.
Я не стала испытывать удачу и просто сняла очки, а затем вышла из подвала. Обернувшись в
дверях, я в последний раз на сегодня взглянула на все эти разноцветные объекты, окружающие
Нормана, и на него самого, наводящего порядок в своих карандашах и кисточках, и подумала, что
он вписывается в эту маленькую вселенную как нельзя лучше. Он собрал все эти вещи и дал им
новую жизнь, и теперь они окружили его, став его маленьким миром и частью его самого.
Мы работали над портретом каждый день – до или после моей смены в кафе, а если посетителей
было немного, то и во время. Иногда мы возвращались в его комнату, и он рисовал там. Портрет
был важен для меня, но даже близко не так, как Норман.
Конечно, это очень глупо, но с того первого вечера, когда он убрал прядь волос с моего лица, что-
то изменилось. Может быть, не для него, но для меня – точно.
Все это были мелочи. Например, как мы сидели в тишине, и как в его комнате стало появляться
«место для меня» - стул, на котором я ему позировала, стакан, который он подавал мне, когда я
говорила, что хочу пить, пульт от телевизора, который Норман откопал специально для меня, ведь
сам он никогда не смотрел никаких передач. Уходя, я спрашивала себя, не смотрит ли он на все
эти вещи после ухода, думая обо мне?
Обстановку в его комнате я уже знала, как свои пять пальцев, и портреты Морган и Изабель и
мужчины, стоявшего у машины, словно приветствовали меня каждый вечер, точно добрые друзья.
Сквозь темные стекла очков я оглядывала стены и представляла, как на одной из них тоже будет
висеть мой портрет. А дома я все чаще приглядывалась к портрету Миры и спрашивала себя, как
же буду выглядеть на рисунке я.
С той минуты, как Норман впервые пришел в «Последний шанс» с красками и палитрой
подмышкой, меня охватило ощущение тайны, будто мы с ним знали какой-то секрет, о котором
больше никто не подозревал. Когда выдавалась минутка, чтобы поработать, Норман рисовал
меня, и чаще всего он смотрел на меня рассеянным взглядом, как смотрел бы на яблоко, форму
которого хотел передать. Но иногда я ловила его взгляд и понимала, что он по-настоящему
смотрит на меня, и тогда…
- Эй, Пикассо, – раздраженно кричала Изабель в окошко. – Мне нужны луковые кольца. Сейчас же.
- Конечно, - Норман откладывал кисть и возвращался к готовке.
Показывать рисунок он по-прежнему отказывался.
- Плохая примета, - пояснил он в ответ на мой первый вопрос. – Ты обязательно увидишь его, как
только я все закончу.
- Но я хочу посмотреть сейчас! – как и мама, я не умела ждать.
- Сейчас в нем нет ничего интересного, - качал головой Норман. – Работа в процессе, так сказать.
У Нормана были свои секреты. Телефон звонил каждый вечер в одно и то же время – в 10:15.
Норман никогда не брал трубку, а мужчина на другом конце никогда не произносил ни слова и
лишь прокашливался, словно ждал, что кто-то другой сделает за него первый шаг.
Мне хотелось поднять трубку и заставить отца Нормана (а я была уверена, что это он!) поговорить
с сыном, но так и не решалась.
- Норман, - сказала я однажды, когда телефон снова зазвонил, - пожалуйста, ответь. Прошу тебя.
Ради меня?
Он только покачал головой.
- Подбородок вверх.
Когда мы не препирались по поводу телефона, мы слушали музыку, и я, к своему ужасу, даже
полюбила некоторые из его хиппи-песен. Или же я включала телевизор и листала каналы, пока
Норман не начинал комментировать шоу. Однажды я попала на какое-то ток-шоу, куда
пригласили Кики Спаркс, и познакомила Нормана со степ-платформой, своей мамой и ее
премудростями. Норман заинтересовался: он даже отложил кисть и прислушался к рассказу мамы
о «Супер-сжигателе калорий»
- Она молодец, - заметил он, когда мама закончила свою речь и гости студии захлопали.
- Знаю, - кивнула я. – Иногда мне сложно поверить, что она – моя мама.
- О, а мне – ничуть, - он снова взглянул на экран. – В тебе много от ней.
- Не может такого быть.
- Говорю тебе, - он снова взял кисть и вернулся к рисунку.
- Например? – его слова удивили меня.
- Подбородок вверх, - я закатила глаза, но он продолжил говорить: - Например, твое лицо – оно,
как и у нее, в форме сердечка. И то, как вы держите руки, когда разговариваете – кладете на
талию. И то, как ты улыбаешься.
Я посмотрела на маму, блиставшую на национальном телевидении.
- У меня не такая улыбка, - покачала я головой.
- В точности такая, - возразил он. – Ты посмотри на нее, Коли. Она настоящая! Многие люди
хотели бы улыбаться искренне, но у них не выходит, а вот твоя мама улыбается от того, что любит
то, что делает.
На экране какая-то женщина спрашивала маму о побочных эффектах витаминов, и мама
улыбнулась ей в ответ, прежде чем начать говорить. Норман был прав – она не боялась показать
то, что чувствует.
- Ты знаешь, - продолжал он, - мне кажется, я был с тобой уже знаком недели три, когда ты
впервые улыбнулась. Морган сказала что-то, и ты рассмеялась. Я тогда еще подумал, как же это
здорово, что ты веселишься по любой ерунде, каждую твою улыбку нужно заслужить.
Прямо сейчас я не улыбалась. Больше того, я была уверена, что моя челюсть отвисла, стоило мне
услышат его слова, а лицо залилось краской. Норман склонил голову на бок, и я сглотнула,
приводя себя в чувство.
Что тут происходит? Не уверена, что могу объяснить все это.
- Подбородок вверх, - напомнил он, и я взглянула на него, снова и снова вспоминая, как его рука
коснулась моего лица. Теперь я заулыбалась. Подбородок – вверх.
- Совсем скоро, - сказала Мира однажды утром, когда мы завтракали – я ела батончик мюсли, она
- хлопья с шоколадной крошкой. Все мое время было занято исключительно работой в кафе и
портретом, так что встречались мы с ней только за завтраком.
- Что скоро?
Мира подняла газету. «САДОВНИК УСТАНОВИЛ РЕКОРД, ВЫРАСТИВ ОГРОМНЫЙ ТОМАТ» - гласил
заголовок.
- Томаты? – удивленно переспросила я.
- Нет, не это, - тетушка раскрыла другую страницу. – Вот! – она положила газету передо мной. В
углу страницы была небольшая заметка, рядом с колонкой погоды. Маленькая фотография луны,
и несколько слов под ней: «Полное лунное затмение можно будет наблюдать в Колби в 00:32
пятнадцатого августа. Ночь обещает быть ясной, так что день будет идеален для любителей
астрономии»
- А, затмение. Я и забыла совсем.
- Да как же так? – возмутилась Мира. – Неужели ты не чувствуешь, как космос буквально извергает
энергию? Происходит масса странных вещей, грядут большие перемены! Не могу дождаться.
Странные вещи. Я вспомнила Нормана. Большие перемены. Нет, это смешно.
- Если не хочешь что-то менять, можно этого и не делать.
Ознакомительная версия.
