Самого поучительного в этом «мужицком просвещении» барон, однако, не услышал.
«Потом скажи им, что заставляешь их трудиться и работать вовсе не потому, чтоб нужны были тебе деньги на твои удовольствия, и в доказательство тут же сожги перед ними ассигнации, чтоб они видели действительно, что деньги для тебя нуль, но что потому заставляешь их трудиться, что Богом повелено человеку трудом и потом снискивать себе хлеб... ибо, заленившись, мужик на всё способен — делается и вор и пьяница... Чтоб они видели ясно, что ты во всем, что до них клонится, сообразуешься с волей Вожией, а не с какими-нибудь европейскими затеями»45 А потом... «поработай [на этой „просветительной ниве"] только год, а там дело уже само собой пойдет работаться так, что не нужно будет тебе и рук прилагать. Разбогатеешь ты, как Крез»46 Сожженные ассигнации таким образом окупятся сторицей. Они всего лишь маленькое просветительское, так сказать, капиталовложение, обещающее неисчислимые дивиденды.
Право, впечатление такое, что читаешь инструкции белому человеку о том, как заставить работать туземцев. Пуще всего надлежит следить, чтобы как-нибудь не проникли к туземцам «европейские затеи». Потому что их дело обогащать тебя, «как Креза», а не книжки читать: «Учить мужика грамоте, чтоб доставить ему возможность читать пустые книжонки, которые издают для народа европейские человеколюбцы, есть действительно вздор».47 Да и не будет у мужика для этого вздора времени, если ты сумеешь его убедить, что «Богом повелено трудом и потом [а не чтением] снискивать себе хлеб». И правда, ведь «после стольких работ никакая книжонка не полезет в голову и, пришедши домой, он заснет как убитый богатырским сном»48 Вот
Там же, с. 161.
Там же, с. 161-162.
Там же, с. 168.
Там же, с. 165.
Там же.
и правильно. Поскольку «по-настоящему ему и не следует знать, есть ли какие-нибудь книги, кроме святых».49
Только у бесконечно простодушного и откровенного Гоголя, уверенного, что «действовал твердо во имя Бога, когда составлял мою книгу, во славу Его святого имени, а потому и расступились передо мною все препоны»,50 могла так бесстыдно обнажиться перед нами суть московитского просвещения. Не только отнять у народа человеческую жизнь, но и отрезать ему самую возможность узнать, что существует на свете такая человеческая жизнь, — вот же в чем была, как мы сейчас видели, эта суть. Один из будущих «декабристов без декабря», как называли тогда либеральную молодежь, по тем или иным причинам не проходившую по декабристскому делу, Петр Андреевич Вяземский так выразил эту простую мысль в письме А.И. Тургеневу еще за десятилетие до того, как начал Гоголь писать свои Выбранные места и за полтора столетия до мироновской апологии крестьянского рабства. «Там, где учат грамоте, — писал Вяземский, — там от большого количества народа не скроешь, что рабство — уродливость и что свобода, коей они лишены, такая же неотъемлемая собственность человека, как воздух, вода или солнце».51
Глава третья
Метаморфоза Карамзина ^ ^ ^ ^ q
бурмистру Нам повезло. Мы знаем
о московитском просвещении только по книгам. Но декабристы-то выросли среди этого ужаса. А потом еще и прошли в составе победоносной армии всю Европу, собственными глазами увидев, что народ может жить и по-человечески. И что без московитского просвещения гоголевские мужики могут ведь и впрямь стать свободными людьми. Нам сегодня трудно даже представить себе, как стыдно было декабристам жить с сознанием того, что в Европе это возможно, а в отечестве нет.
Там же.
Там же, с. i8.
М.И. Гиллельсон. П.А. Вяземский, Л., i960, с. 40.
Некоторое, пусть бледное представление об этом дают разве что статьи их конституционных проектов. Читаем у Никиты Муравьева: «Разделение между благородными и простолюдинами не принимается, поелику противно вере, по которой все люди — братья».52 У Павла Пестеля: «Рабство должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно непременно отречься от гнусного преимущества обладания другими людьми».53 И — самое трогательное — читаем у того же Муравьева торжественное обещание: «Раб, прикоснувшийся к российской земле, становится свободным».54Только имея в виду эту бескорыстную преданность декабристов делу свободы, поймем мы смысл реплики Ивана Пущина: «Нас по справедливости назвали бы подлецами, если бы мы пропустили этот единственный случай».55 Или письмо Гаврилы Батенкова из Петропавловской крепости: «Наше тайное общество состояло из людей, которыми Россия всегда будет гордиться. Чем меньше их было, тем больше их слава. При таком неравенстве сил голос свободы мог звучать [в России] лишь несколько часов, но как же прекрасно, что он прозвучал...»56Нам нет надобности входить здесь в детали идеологии декабристов, мы подробно поговорим о ней в третьей книге трилогии.57 Упоминаю я сейчас об их конституционных проектах лишь затем, чтобы показать читателю, как хорошо усвоили они уроки Сперанского. И еще, пожалуй, чтобы дать ему возможность сравнить их негодование по поводу крестьянского рабства с отношением к нему главного героя этой главы Николая Михайловича Карамзина.Он был одним из самых блестящих и просвещенных современников Сперанского, он объехал Европу задолго до декабристов и ничуть не меньше их понимал цену свободы и правового порядка. И тем не менее под влиянием все той же геополитической бури
52 М.В. Довнар-Запольский. Идеалы декабристов, М„ 1907, с. 396.
сэ
Б.Б. Глинский. Борьба за конституцию. 1612-1861, Спб., 1906, с. 184.
М.В. Довнар-Запольский. Цит. соч., с. 396.
Ю.М. Лотман. Карамзин, Спб., 1997, с. 327.
Cited in MikhailZetlin. The Decembrists, NY, 1958, p. 252.
А.Л. Янов. Драма патриотизма в России, выход книги заплонирован на 2008 год.
J
К ^ -Г| И - j
J
Николой Михайлович 1 Карамзин I
в Европе стал он самым авторитетным идейным оппонентом Сперанского, отцом-основателем консервативного национализма и, что важнее в контексте московитского просвещения, не испытывал решительно никаких негативных эмоций по поводу крестьянского рабства.
Посмертная судьба этого человека удивительна. Его репутацию яростно отстаивали — и отстаивают — и «русские европейцы», и «восстановители баланса», и либералы, и националисты. Право, немного найдется репутаций в истории русской общественной мысли, за которые так охотно обнажили бы меч и А.Н. Боханов, ненавидящий «петровский эксперимент», и Ю.С. Пивоваров, уверенный в ценности «русско-европейской цивилизации России, ело-
жившейся у нас в результате реформ Петра».58 И Ричард Пайпс,59 и Ю.М. Лотман.60
При всем том человек этот был не только практикующим крепостником. Он оставил нам документ, свидетельствующий об искреннем его расположении к московитскому просвещению. Я говорю о частном письме, адресованном бурмистру, управляющему одним из его поместий. Вот оно.
«Пишешь ты ко мне, бурмистр, что хотя и приказал я женить крестьянского сына Романа Осипова на дочери бывшего поверенного Архипа Игнатьева, но миром крестьяне того не приказали: кто же из вас смеет противиться господским приказаниям? Думаю, что зто по глупости вашей и для того вам на сей раз спускаю, но снова приказываю вам непременно женить упомянутого Романа на дочери Архиповой... А если вперед осмелится мир не исполнять в точности моих предписаний, то я не оставлю сего без наказания. Всякие господские повеления должны быть святы для вас: я вам отец и судья. Моё дело знать, что справедливо для вас и что полезно... Кликушам объявить моим господским именем, чтоб они унялись и перестали кликать. Если не уймутся, то приказываю тебе высечь их розгами».61
Глава третья
Метаморфоза Карамзина КОНфрОНТЭЦИЯ Нет, в отличие
от дремучего фанфарона, подслушанного Гакст- гаузеном, автор не объявляет себя ни императором, ни тем более богом для своих мужиков, только отцом их и судьею. Впрочем, и он уверен, что господские повеления должны быть для них «святы». И не сказать, чтобы так уж заботился он о судьбе неведомой «дочери Архиповой» (похоже, что он даже имени её не знает). Просто, надо полагать, хотел, чтобы одним потенциальным рекрутом было в его деревне меньше. И решение деревенского мира, противоре-
Ю.С. Пивоваров. Цит. соч., с. 16.
Richard Pipes. Karamzin's Memoir on Ancient and Modern Russia, Harvard Univ. Press, 1959.
Ю.М. Лотман. Сотворение Карамзина, M.t 1987, с. 590.
