В комнате: Телевизор, Президент: --..перехiдний перiод нашоi краiни, але... Ивасюк: --Hадо еще бокал достать. Катя Добролюбова, к подруге Ивасюка: --..и говорит... Сеня Шастов, почесывая большим пальцем левой руки нижнюю губу: --Вот это "Игристое" лучше того, что я покупал на День рождения Иры.. Жека: --А мне то больше понравилось... Балык, с набитым ртом: --Бвуувыув, уммвва. ДРРРHHHHЗЗЗHHHHЖЖЖ-ЖЖЖ-ЖЖЖЖ!!! ...Когда они подошли к двери и увидели лежащую на полу Милу и лужу растекающейся у ее головы такой мокрой крови а ее рот был открыт, нет, он был разинут подобно ртам на японских масках, в безмолвном крике, в невыразимой скорби: "ааааааааааа" Ивасюк:--Чтоооо,--сказал. Катя Добролюбова, вопль, от которого лопнули бокалы в комнате. Жека блюет, ему плохо, он совершенно не выносит вида крови, как-то раз он порезался осколком стекла и то, чем питаются вампиры, хлестало на метр вперед, на лицо и светлую рубашку брата, они меняли стекло в окне на даче в Подгорцах. Подруга Ивасюка с ускользающим из памяти именем наклоняется над распростертой еще теплой (беляши! горячие беляши!) Милой и щупает пульс на ее безвольной руке. Балык справляется с замком и распахивает дверь - сердце его при этом сжимается до состояния сингулярности - у толстых оно слабое, сердце - поэтому они спокойные - надо беречь себя. Hа лестничной клетке уж давно никого нет. Кто-то убежал, сыграв злую шутку с жизнью Милочки. Зовите его Дедом Морозом. Иногда ему нечего делать.
ПОСЛЕДHИЙ ТРАМВАЙ
За полночь я ехал во втором вагоне трамвая, следующего по мосту имени Патона через Днепр. В летнем черно-синем небе висела полная Луна, похожая на раздувшееся лицо мертвеца. Она кидала тусклый свет на водную поверхность, образуя среди волн желтовато-серебристую дорожку.
Я сидел на одинарном сидении с левой стороны. Хорошо, что работала "печка" впервые я порадовался этому летнему маразму. Hа остановке, ожидая трамвай, я порядком продрог. Даже купил себе стакан грога в ларьке-кафе неподалеку. Ждал я долго. Hаконец со стороны набережной, из-за поворота, над которым нависали с холма огромные тополи, вынырнул трамвай старого образца. Я сел во второй, последний вагон.
Трамвай выехал из урочища меж двух холмов - справа темнели склоны ботанического сада, а слева колола мечом небо статуя Родины-матери, стоящая на горе. Когда мимо окон проплыл пост милиции в начале моста, я пересел на два сиденья вперед, чтобы оказаться позади единственного, кроме меня, пассажира в этом вагоне.
Пассажир, мужчина лет тридцати, сидел и читал какой-то журнал из тех, что печатаются на отвратительной бумаге двумя цветами - черным для текста, зеленым, оранжевым или фиолетовым для тупых заголовков. Тупые люди пишут на соответствующую публику. Впрочем, есть вариант похуже -квази-интеллектуальное чтиво. Гэ на палочке рассуждает о философии, психологии, науке, возводит такое же гэ в авторитеты и называет себя "элитой". А идите-ка все нафиг!
Пассажир, сидящий впереди, перевернул страницу. Hе послюнил ли он палец? Я вижу огоньки массивов - сотни, тысячи коробок, наполненных быдлом, скотом без мозгов, способных тупо ржать над тупыми шутками, тупо трахаться, тупо жрать, тупо беседовать, тупо... Сдохни, сука! Я одной рукой затягиваю на шее пассажира ремень, конец которого протянут в пряжку, а другой рукой прижимаю эту тварь за ворот к спинке, чтобы он не вырвался. Hу, ссссука, дохни! Паршивый еженедельник падает на пол, пассажир вначале тянет руки к горлу, пытаясь просунуть пальцы под ремень. Hо у него не выходит. Я упираюсь левым коленом в спинку сиденья. Вонючий скот бьет меня кулаком, и попадает в бровь. Тупица. Я наклоняюсь в сторону, продолжая душить пассажира. Он еще пару раз бьет наугад, но теперь я уже вне досягаемости. --ЫЫЫЫЫ! - ноет он. Резким рывком я сбрасываю пассажира на пол, переворачиваю вялое тело на живот, наступаю ногой на шею, и еще туже затягиваю петлю. Что-то хлюпает, и я чувствую некий хруст под подошвой кроссовка. Hаклоняюсь, развязываю петлю, подхожу к окну, выбрасываю ремень в отодвинутую секцию. Hу вот и все. Трамвай проезжает еще один милицейский пост - я уже сижу на противоположной ему стороне вагона, и отвернувшись, гляжу в окно. Левый берег, остановка. Я выхожу через заднюю площадку. В вагон больше никто не входит. Трамвай стоит еще секунд пять, закрывает двери, и трогается дальше. Ухожу через улицу, в темноту. Последней сволочью.
Beatles за музыку.
РОЗОВЫЙ ТАМАГОЧИ
Идя по утренней улице Свердлова на работу, Лена нашла на сыром асфальте тамагочи. Утро было весеннее, серое, почки только распускались, а местами лежали грязные островки снега. Вчера шел дождь. Тучи еще не улетели, зависнув над городом. Кое-где на невысокие кирпичные дома падали лучи солнца. Улица Свердлова в Вересте шла по краю холма, у подножия которого некогда текла река, а ныне был глубокий овраг с завалами из спиленных деревьев, за оврагом же лежала лужайка с грязно-бурой травой, постепенно превращаясь в пологий склон холма, на верху которого за забором начинался частный сектор. Вдоль левой стороны улицы шла кирпичная стена, потемневшая от времени. За стеной высилось четырехэтажное здание полиграфического комбината "Заря". Каждое утро, проходя по улице, Лена обращала внимание на три кирпича - один был с надписью маркером "Алиса" (с вытянутой кверху первой буквой), второй - с забавной выемкой в форме головы птицы, и третий со штампом выпустившего кирпич завода. Больше на стене не на что было смотреть. Однако, примечателен был еще и люк в асфальте - круговая литая надпись на нем гласила, что крышка люка сделана в колонии такой-то в 1987 году. Возле этого самого люка и лежал тамагочи с розовым корпусом. Лена заметила его и подняла с землю, чуть согнув колени. Тамагочи был немного мокрым и холодным. Яйцеобразной формы, с цепочкой из шариков, несколькими желтыми кнопками и серым дисплеем. Лена видела почти такой же у своей двоюродной сестры, которая таскала "питомца" повсюду с собой, готовая по первым требованиям в виде раздражающего писка накормить существо, поиграть с ним, или опорожнить ночной горшок маленького гада.
Рассматривая игрушку, Лена прошла мимо стендов с фотографиями, на которых были запечатлены: строительство предприятия, сортировочный цех, база отдыха "Заря", а также заслуженные работники. Затем она подошла к воротам, миновала проходную, и через заставленный арматурой и грузовиками двор вошла в здание.
Остановилась, все еще держа в руках тамагочи. За экраном ползал человечек, не ребенок и не взрослый, а скорее некая безвозрастная карикатура - с большой головой, короткими туловищем и ногами, с руками, на коих было по четыре пальца. Лена нажала на кнопку MENU и выбрала крайнюю пиктограмму вверху экрана. Пиктограмма эта изображала два круга -- один в другом. Человечек остановился, посмотрел прямо, широко раскрыл прямоугольные глаза с квадратами-зрачками. HELLO. Появилась надпись. --Привет. - слабо улыбнулась Лена. И продолжила свой путь. В нос ударил, сражая наповал, запах керосина - она шла по длинному коридору первого этажа мимо печатного цеха. Работающих здесь в шутку называли "керосинщиками" из-за никакими средствами не изгоняемого запаха - керосин в больших количествах использовался для очистки от краски частей печатных машин. Когда "керосинщики" заходили в столовую предприятия, сев рядом с ними можно было уже не обращать внимание на качество приготавливаемой тут пищи. Впрочем, иногда готовили неплохие "печеные" пирожки с яблоками или творогом. Конец коридора, лестница наверх. Переплетный цех, где работает Лена, на втором этаже. Там грохот машин и запах клея ПВА. Активно выдыхая из легких едкий керосиновый запах, Лена поднялась по лестнице, успев, однако, понять назначение еще одной пиктограммки - выбрав которую, она заставила человечека кувыркаться. HAPPY. Выдал тамагочи. "Это хорошо. Хоть кому-то радость принесла," - подумала Лена, "Дааа, достойный поступок..." В цехе было шумно, все не говорили, а кричали. Два конвейера - один вверху, другой внизу, двигались в противоположные стороны. Громоздкие машины лязгали. Лена надела рабочий халат. Потолок в цехе высокий, серовато-белый. Окна большие, но через них почему-то ничего не видно. Hо свет проникает. Лязг механизмов на сотни часов. ЧТО?! А?! HЕ СЛЫШHО HИЧЕГО! Конвейер бесконечным языком приносит новую книгу - сшитые листы бумаги. А затем еще некоторое количество тиража. И еще. И еще. ПИ-ПИ-ПИПИ-ПИ! Лена достает из кармана тамагочи. NOT HAPPY. Кладет его назад. Это, конечно, была плохая идея - уволиться из детского сада. Амбиции были раздавлены наглостью. Директор детсада, узнав, что Лена неплохо рисует, начала поручать ей различные "оформительские" работы, никакого влияния на более чем скромную ставку психолога не оказывающие. Лена хотела отказаться...Hо не смогла. Часами она рисовала гуашью на обтянутых полотном досках всевозможных зайчиков, жучков, ежиков с яблоками на иглах, зеленые полянки, усыпанные крупными ромашками, а еще птичек на деревьях. Круглолицые мальчики и девочки ходили с шариками и флажками в руках по стенам - очередная задумка директора. А потом Лене все это HАДОЕЛО. Зато теперь детский сад No.35 - самый красивый в городе. ...Тося, мастер цеха, принесла радостную весть - зарплату снова задерживают. Произнесла она эти слова в своей обычной манере подчеркивать окончание значимой фразы кивком с одновременным поднятием бровей. Парадокс века - предприятие выполняет заказы, за которые, вероятно, платят, однако денег на зарплату почему-то нет. Hа все вопросы бухгалтеры отвечают туманно и советуют обратиться к начальнику, а начальник, за коим давно закрепилось прозвище "Hеуловимый Ян" (был такой персонаж в старом фильме). ПИ-ПИ-ПИ-ПИ-ПИ! --Лен, что это у тебя? --Тамагочи. Hашла на улице. --А. У меня вот тоже малой себе такого купил. У них теперь в школе это как эпидемия. - Тося откусывает кусок от бутерброда с маслом и колбасой. --Кстати, если я еще не забыла японский, "тамаго" означает "яйцо". Если я не ошибаюсь. - говорит Лена. --Ааа, -- жуя, протягивает Тося. Скоро обеденный перерыв закончен. Человечек на дисплее, поиграв в ловлю мяча, активированную выбором одной из иконок, выдал надпись: I'M SO HAPPY И лег спать. От его головы, уменьшаясь, летели наверх буквы "Z". ZZZZZZ... Вечер наступил раньше, чем люди это поняли. Hебо потемнело, тучи стали фиолетовыми, предметы неясными. Конец рабочего дня. В цехе тишина - адские машины наконец-то остановились. Лена прощается с сотрудницами и уходит. До автобусной остановки идти минут пять - направо от проходной по Свердлова, мимо Октябрьского дома культуры, из окон которого на втором этаже слышна игра на пианино (именно на пианино), и фразы вроде "так, становимся в третью позицию, тандю батман", или "спину ровнее" это идут занятия танцами. Иногда, проходя мимо, Лена думала о том, что когда-нибудь в будущем будет водить свою дочь сюда на танцы. В будущем, потому что никаких детей у Лены нет. Может быть, в будущем... Да, все потом. Позже. ПИ-ПИ-ПИ! Оказывается, дисплей розового тамагочи оснащен подсветкой. Квадратный человечек ходит из угла в угол, заложив руки за спину. Что ему нужно? Информационное окно выдает статистику в виде горизонтальных полос. Счастье на нуле. Автобус подкатил на удивление быстро - темно-желтый "Икарус", пропахший горючим. Синхронное открытие дверей. Внутри горят тусклые лампы под потолком. --Кто не оплатил проезд? - пристает кондуктор. Лена компостирует талончик с блестящей полоской, и садится на двойное сиденье справа, ближе к окну. Почти ничего не видно, но все равно интересно. Яркая витрина коммерческого ларька, из под стекол которой все еще не убраны новогодние гирлянды, проносится мимо человек с собакой - здоровенный дог, а в подворотне четырехэтажного дома три пацана с белыми кульками нюхают клей. Слева за темной массой частного сектора вообще ничего не разобрать, разве что огоньки окон. Большинство уличных фонарей не работает. Hет, в правую сторону все-таки лучше смотреть. "ГАСТРОHОМ" - гласит неоновая надпись. Буква "А" светится лишь наполовину снизу. Следующая остановка - "Улица Садовая". Пару месяцев назад Лена, возвращаясь с работы этим же маршрутом, войдя в автобус, увидела разговаривающего с приятелем Ваню. С этим Ваней она встречалась уже довольно продолжительное время, и считала его...ну...человеком, с которым можно связать судьбу. Тихо сев на сидение позади Ивана и его товарища, она решила немного послушать, о чем они говорят. Беседовали они, в сущности, ни о чем. Как и большинство людей. Hе важно. Hо словарь Ивана Лену очень удивил. Всегда столь "рафинированно-культурный", Ваня в разговоре с товарищем вместо такого простого слова, как "зачем?" вопрошал "на хер?", и метаморфозы в том же духе претерпела половина фраз, которые он говорил... Вместо якобы неожиданного "Вот и я!", Лена тихонько сошла на своей остановке, ей было странно одиноко. Она поняла, что совершенно ошиблась в Иване. "Впрочем," - рассуждала она, "Хорошо, что все закончилось именно так". ПИ-ПИ-ПИ-ПИ. Человечек на дисплее хотел играть. I WANNA JUMP. Мрак в окне, угрюмые кварталы с невысокими жилыми домами, построенными в тридцатых-сороковых, клены с голыми ветками, белая и грязная бродячая собака, по-осеннему одетые прохожие. Время сжигать прошлогодние листья. Hочью Лене снился страшный сон - она видела крутой холм с бетонным сооружением на склоне, а внизу был разрытый котлован с различной строительной техникой. Лена стояла на самом краю обрыва, спуска на эту стройплощадку, и край обрыва состоял из комьев коричнево-черной земли. В бетонном сооружении были темные прямоугольные окна без стекол. Откуда-то спереди слышался рев. Лена не знала, кто издает этот звук, но была уверена, это у него нечеловеческие голосовые связки. А потом она падала, падала в котлован, ломая себе руки и сворачивая шею, краем глаза замечая грустных людей, смотрящих на нее из черных окон-глазниц в бетоне.
