Королева страдала. Король искренне недоумевал. Он ли недостаточно обходителен с любимой супругой? Он ли не старается исполнить любое ее желание, любую прихоть? Он ли не... Покрывая очередную карту лаком, слегка переборщил от расстройства, и она треснула в двух местах от жара камина. Трещина проходила по 181-му градусу долготы и 73-му - широты, как раз по тому месту, где от морозов лопаются термометры и каждый выдох тут же осыпается искристым инеем на бороду, пока она не превращается в сосульку, что весьма неприятно. Опечаленный король попытался даже представить себе неминуемую катастрофу, которая из-за его небрежности разразится на далекой земле. Он полагал, что это неизбежно, ибо всякая мелкая история вроде той, что случилась с картой, непременно аукнется трагедией во времени и пространстве.
Ему толковали о другом. Объясняли и объясняли, что в постели с супругой должно быть так, как и должно быть в постели с женщиной, и королевское ложе в этом смысле ничем не отличается от крестьянской кровати. Напрасно объясняли. Людовик не желал ничего знать про постели, будучи уверенным, что все это плохо завуалированные придворные интриги, подталкивающие его к постыдным деяниям, и предлагаемые ему экзерсисы недостойны монарха. Втайне он подозревал, что наследники престола рождаются исключительно по высочайшему повелению, только не знал в точности, каким должен быть текст королевского указа, а спросить не у кого было, да и некогда. С утра до вечера сидел над картой при неверном освещении канделябра, что чревато было невпадением Волги в Каспийское море или Миссури в Миссисипи. Этого он никак не мог допустить.
Королева писала в Вену к матери несчастные письма. Семь лет надежд и отчаяния. Семь лет в положении заброшенной куклы. Но что могла поделать мать? Чем помочь? Взять Людовика-зятя за шиворот и потащить в альков к дочери? За благородное интимное дело взялся брат Марии-Антуанетты, австрийский император Иосиф. Бросил своих фавориток, примчался в Париж и предельно откровенно поговорил с дремучим «картографом». Как монарх с монархом. Тот скрепя сердце поверил. Поверив, немедленно приступил к штурму твердыни, давно ожидавшей возможности капитулировать.
Получилось не сразу. Но получилось. Позднее гордый собою король признался своей тетке: «Оказывается, это совсем недурно. Сожалею, что так долго не знал о подобном способе развлечения». Сказал - и поспешил склеивать два полушария, на которых обреталось беззащитное человечество.
Обоюдная утрата девственности после семи лет непорочной супружеской жизни стала фактом государственного значения, о чем посланники официально уведомили свои правительства. Франция ликовала. К сожалению, Людовик решил, что достигнутого на этом новом поприще вполне достаточно, и предпочел не злоупотреблять трудно обретенным мужеством. Прекрасная королева вынуждена была разрешить личную драму иными доступными ей способами и с головой окунулась в безудержный разгул Трианона.
Целомудрию парижан это не показалось пристойным, и они отправились репетировать революцию к стенам Бастилии. Получилось сразу. Потом был Тюильри. Дальнейшее известно. Миссури перестала быть притоком Миссисипи, а Волга развернула свои воды вспять. Но Людовику отрубили голову не за это. Выждав девять месяцев, казнили Марию-Антуанетту.
Кровавый мятеж черни назвали Великой французской революцией. Через несколько лет рубили головы самим революционерам.
Комментарий к несущественному
Альковные традиции дома Романовых пытался пресечь в самом зародыше Петр. Особых способов к этому не ведал, но искал их недолго. Любовника первой жены Евдокии Лопухиной - генерала Степана Глебова посадил на кол посреди специально сооруженного эшафота. Четырнадцать страшных часов на четырнадцать поколений вперед отмучился царицын фаворит, пока не испустил дух. Первопроходцу Голгофы такие муки не могли привидеться ни на тайной вечере, ни в страшном сне. Не возымело.
Второй своей жене, Екатерине Алексеевне, уличенной в подобном, Петр прислал отрубленную голову ее любовника - камергера Виллима Монса. И что? Очень скоро, не успев никому завещать престола, Петр скончался в адских болях и воплях, слышимых даже на прилегающих ко дворцу улицах.
«Счастье не так слепо, как его себе представляют», -высказалась спустя сорок лет Екатерина, когда узнала от Алексея Орлова, что с окаянным супругом Петром благополучно покончено. И кликнула Григория Орлова в опочивальню.
Игры брачного периода
Не только в светских салонах, но и в кабаках, на ярмарках, на толкучем рынке народ свободно судачил о том, что число милых дружков матушки Екатерины, кои через ее опочивальню в чины и фавор великий вышли, уже за три сотни перевалило, и конца процессу прелюбодеяния пока что не видно. Фавориты, по сути дела, правили Россией - что братья Орловы, что братья Зубовы, что иные соискатели царских милостей. Про Потемкина уже и говорить нечего.
Никто на Руси не свят, у каждого свои замыслы и промыслы, но пуще прочих любовников матушки Павел ненавидел именно что Григория Потемкина. Тот уже почил давно 52 лет от роду, а жажда мести не унималась. За что мстить светлейшему князю Таврическому? За то, что в чужой постели обретал поистине царские полномочия? Но если взглянуть на это непредвзято, легко увидеть, что к своим 52 годам Потемкин успел сделать столько, что Павлу не успеть и за сто лет царствования.
Ну что Павел? Выпустил на свободу Тадеуша Костюшко, польского смутьяна. Вернул из усть-илимской ссылки Радищева, русского смутьяна. Аракчеева из артиллерийских поручиков в генералы произвел. Гатчинские капралы-малороссы в силу вошли, бегают по улицам, исполняя высочайшее повеление - истреблять немецкие камзолы, рвать в клочья модные жилеты и круглые шляпы, стричь у прохожих бакенбарды. Оперный театр, что стоял на Царицыном лугу, снесли за одну ночь. Это военный губернатор Архаров царское приказание исполнил, хотя и знал, что театр был создан при Екатерине Великой, обожавшей искусства. Всем обывателям велено писать сообщения о притеснениях и крамолах и опускать оные в особый почтовый ящик, ключ от которого имелся только у императора. А красть и танцевать вальсы было не велено. Равно как носить шубы гвардейским офицерам.
Про все это говорили с усмешкой, зато светлейшего князя Потемкина-Таврического поминали с уважением. Он один трехсот фаворитов Екатерины стоил. И не думать бы об этом Павлу Петровичу, а как не думать? Не в саду кровоточил терновник - в душе. И ветры Мерзлого океана обжигали грудь ненавистью.
Семь лет спустя после кончины Григория Потемкина Павел распорядился выкинуть из склепа церкви святой Екатерины, что в Херсоне, гроб с прахом светлейшего и похоронить его «без дальнейшей огласки, в самом же том месте, в особо вырытой яме, а погреб засыпать землей и загладить, как если бы его никогда и не было». Царь всегда прав и благ: этих разъединил после смерти, тех - соединил...
Не искал император своей судьбы в «рухляди минувшего», откуда щерились на него нахальные фавориты любвеобильной матушки, просто терзало осознание того, что один из них был отцом Павла Петровича. Который из них - это вопрос. Может, и не Салтыков вовсе.
Что Петр не являлся отцом Павла, сомнений не было никаких. Авторитетных свидетельств тому множество. Сама Екатерина отразила в своих «Записках» неутолимую страсть номинального супруга к игре в куклы на брачном ложе. Ну там еще шагистика, прусский мундирчик, голова с кулачок, игра на скрипке, казненные крысы, щекотание фрейлин. Других утешений и забав не знал Петр Федорович.
Царствующая Елизавета Петровна, заждавшаяся наследника от великокняжеской четы, уже и девку подсылала спрятаться под супружеской кроватью Петра и Екатерины, чтобы узнать наконец - когда же? Выходило, что никогда.
- Опять в куклы оне играли, матушка, - докладывала сонная девка. - До полночи матрешек клеили, а опосля...
- Обое, что ль, в куклы-то? - с надеждой вопрошала Елизавета, имея в задней мысли теоретическую возможность плавного перехода от кукол к утехам более значимым.
- Нет, матушка. Одне Петр Федорович игрались...
- Что же княгиня?
- Екатерина Алексеевна до полночи плакали, а опосля...
- Что?
- Храпели.
- Врешь ты все! Ступай!..
После пяти лет замужества Екатерину обследовали доктора - девственница!.. Это обстоятельство породило государственный шок у Елизаветы и сильно напугало Екатерину, очень желавшую хоть сколько-нибудь поцарствовать в будущем. Да много ль тут поцарствуешь с таким-то супругом, коли Елисавет Петровна того и гляди наладит неэффективного племянничка обратно в Голштинию. И по прошествии положенных месяцев родила Екатерина от гвардейского офицера Сергея Салтыкова младенца мужского пола, нареченного...
Не так. Надобно знать Елизавету Петровну, чтобы понять следующие строки из записок фон Бриггена о Павле: «Екатерине понравился прекрасный собой Сергей Салтыков, от которого она и родила мертвого ребенка, замененного в тот же день родившимся в деревне Котлы, недалеко от Ораниенбаума, чухонским ребенком, названным Павлом, за что все семейство этого ребенка, сам пастор с семьей и несколько крестьян, всего около 20 душ, из этой деревни на другой день сосланы были в Камчатку. Ради тайны деревня Котлы была снесена, и вскоре запахали и само жилье...»
