завернул окоченевшее тело несчастного в плащ и взвалил его на плечи, будто пастырь, несущий одинокую овцу. По тайному пути, известному лишь Братству Воров, он добрался до ближайшего постоялого двора.
Войдя в продымлённый зал, он освободил на одном из длинных столов место для избитого человека, чья кровь вновь разогрелась. Разбойник отозвал в сторонку трактирщика, давно ему знакомого и прошептал: — Вот, я сберёг несколько серебряных монет, которые мы у него забрали. Возьми и заботься о нём, покуда он не поправится. Что до меня, я должен убраться подальше, прежде чем моё отсутствие обнаружат. Может быть, я вернусь весной.
Тяжёлая деревянная дверь выпустила его в суровую горную ночь и трактирщик подошёл к столу, где лежала распростёртая фигура. Когда трактирщик перевёл взгляд с искалеченного тела на серебро в своей руке, его глаза заблестели ярче, чем просто отражением жаркого пламени очага. Подозвав одного из своих работников, он велел ему отнести этого человека, уже очнувшегося, в заднюю комнату, где трактирщик о нём позаботится.
Оставшись наедине с беднягой, он выхватил из своего фартука железный нож и быстро перерезал тому горло. Пинком распахнув заднюю дверь, он не стал тратить времени впустую, вышвырнув труп на кучу мусора. Прошло не так уж много времени до того, как стая шакалов учуяла запах и набросилась на труп. Трактирщик посчитал это прибыльным днём и милостью своих богов.
Такую историю рассказывают в Симране. Правда ли это? Я не знаю.
Грешником был Муфастос, хотя, не каким-нибудь гнусным преступным типом и не хищником среди своих собратьев. Но этот старый нечестивец игнорировал Богов Симраны. По правде говоря, боги даже не утруждались замечать такие мелочи. Какая разница, поклоняется им простой смертный или богохульствует? В любом случае, их это совершенно не затрагивало. Иногда добродетели и грехи целых цивилизаций удостаивались божественного внимания, хоть и не без некоторой досады. Но отдельные люди? Они льстили себе, полагая, что их букашечьи заботы хоть сколько-то интересны Тем Кто Свыше. Подобные вещи оставались на откуп низшим полубогам и духам.
И те приметили, сколь мало смертный Муфастос в действительности тратил сил на необходимые дела, хоть в своём скромном домишке, хоть на работе. Само собой, Гортрулла, его многострадальная жена, с лихвой восполняла недостаток божественного негодования. Например, пристрастие Муфастоса к вину намного превышало его любовь к жене и она это знала, в конце концов бросив его и вернувшись в свой фамильный дом. Муфастос заметил её отсутствие, только лишившись регулярных обедов и завтраков. Он лишь восхитился, как же долго она смогла терпеть его сумасбродства. С другой стороны, больше ему не придётся выносить нытьё жены и отсутствие такового почти компенсировало нехватку еды.
Без того, кто заботился бы о его нуждах, здоровье Муфастоса быстро пошатнулось. Его ленивые повадки лишь ухудшали дело. Наконец старый бездельник слёг в постель, покинутый и заброшенный, трясущийся в лихорадке, не знающий, как избавиться от всё растущего и растущего жара. Когда он ощутил, что теряет сознание, его последней мыслью стало, что, по крайней мере, в бесчувственном забытье станет полегче.
Но, ожидая этого он ужасно ошибся, ибо сразу же, без промедления, обнаружил себя за тяжёлой работой, пыхтящим и потеющим, с жутко болящими от усталости руками, когда вгрызался киркой в жилу горной породы! На кратчайший миг он ощутил, будто находится там, где и следует, и что привычен к работе. Но потом осознал нелепость этого и шокирующую непривычность. Он не привык к такому труду — да к любому труду! Как же его занесло в эту ужасную кабалу?
Муфастос был не одинок. Длинная цепь соединяла его лодыжку с другим человеком, занятым тем же делом. Этот парень выглядел не лучше самого Муфастоса. Если он и долго трудился, это явно не помогло ему нарастить мускулы. Он окликнул новоприбывшего.
— Растерялся, друг? Поначалу с каждым так!
Муфастос покосился на грязные черты того человека, скрытые покровом тени. Он собрался ответить на приветственные слова соседа, когда его ошарашило внезапное отступление мрака. Это была вспышка огня из дальнего мрачного прохода, не настолько яркая, чтобы заставить прикрыть глаза, но внезапно Муфастос разглядел то, что его окружало: пещеру, её неровный пол, усеянный валунами и всевозможными каменными обломками. Это была копь, глубоко в земле — или под землёй. Но это он уже понял, по кирке в руках. Что ленивый увалень, вроде него, делает здесь?
— Мы работаем на него, — объяснил другой рабочий, указав на верх пещерной стены. Там, в выдолбленной нише, располагалась статуя (в рудничной штольне?), изображающая существо, в целом человекоподобное, но обладающее многочисленными конечностями, как видно, позаимствованными у множества видов животных: крабьи клешни, свернувшиеся щупальца, звериные лапы и человеческие руки, хотя с переизбытком суставов. Этот тролль щеголял собранием клыков и бивней, заполняющих широкую пасть, над которой торчал тупоносый хобот и три выпученных глаза, один повыше двух других. Голову со покатым лбом венчал целый лес разнообразных рогов и шипов. Эти детали стали видны лишь на миг, прежде чем вновь вернулся мглистый полумрак, но бедняга Муфастос увидел более, чем достаточно, чтобы растерять всё своё остроумие!
— Это же — Друумальгатот, Король Мёртвых или нет?
— Верно, он, и это место украшают его образы, чтобы напоминать нам, кому мы служим — словно мы можем забыть!
— Как твоё имя, друг? — спросил Муфастос, быстро оглянувшись через плечо, в опасении, что его безделье заметят.
— Моё имя? Не помню, оно было таким длинным. И твоё меня не интересует, поскольку здесь это не имеет значения.
— Я не стану спрашивать, что это за место, но зачем мы копаем?
— Не знаю, но, может, есть грешники похуже нас и, наверное, они страдают в огне в каком-то круге поглубже и, возможно, мы добываем топливо для того огня. Но наверняка я не знаю.
При новой вспышке огненного отсвета Муфастос снова глянул на нишу со статуей ужасного Хозяина Ямы и вздрогнул, увидев или решив, что увидел, как один из глаз обратился на него. Так что он прервал бессодержательную беседу с сотоварищем-рабом и вернулся к своему занятию — крушить скалу.
Возможно, было к лучшему, что течение времени здесь еле замечалось. Муфастос, всю свою жизнь чуждый любой работы, ждал, что быстро свалится от изнеможения, но этого не случилось. Вместо этого он трудился под непроходящим бременем мучительной усталости, которое не облегчало, но и не мешало его работе. Беспросветный труд в шахте время от времени разбавлялся появлениями загадочных фигур
