Тэймэй после смети матери. И всё, что я могла сделать здесь и сейчас, это дать им выплакать собственные многолетние задавленные эмоции.
Я впервые задумался, каково было бездетной Ольге в компании бесконечно рожающих женщин. Два полюса одной беды.
— Ты как?
Эмпатка криво улыбнулась лишь одной половиной лица.
— Жить буду. Но пропустить через себя столько за раз… это всё равно что смешать самогон с вином, пивом, текилой, абсентом и выжрать ведро этого пойла разом через трубочку. Гарантировано вырвет. То есть откат будет жёсткий.
Ольга вопросительно смотрела на меня, ожидая вопросов. Я же думал, может, стоит перенести процедуру. Ведь дня два у нас точно были в запасе до возвращения легионов.
— Не-е-ет! Умерла так умерла, — отозвалась эмпатка. — Говори уже. Ты же меня искал. Так что нечего тянуть кота за яйца! Я в норме. Бывало и хуже.
— Ты их ещё должна контролировать?
— В принципе, они скоро переключатся на умиление младенцами и утешатся надеждой на лучшее будущее. Так что могу оставить их под присмотром Светы.
— Тогда пойдём.
Ольга пожала плечами и молча последовала за мной. Потрясающее доверие. Ни тебе вопросов, ни возражений. Этим она мне импонировала так же, как и мои женщины. Света с Тэймэй в начале наших взаимоотношений ещё пытались перетягивать одеяло на себя, но со временем полностью доверились мне, признавая моё неоспоримое главенство в семье.
В подземелье нас вела тонкая рассветная нить путевого заклинания. Самый короткий путь к чужому ковчегу мне показывал мой. Вот уж как я удивился, когда получил согласие от ковчегов на свою авантюру. Я, конечно, надеялся, что они захотят полакомиться чужой божественной магией, но особых иллюзий не питал. Судя по постепенно собираемой информации, сволочами и снобами они были ещё теми.
* * *
Ольга молча следовала за Михаилом и боялась спугнуть собственные ощущения. А эмпатия подсказывала, что впереди идущий мужчина смог договориться о чём-то таком, что могло помочь ей. Ситуация была рисковая, но здесь уж пан или пропал. Сама Ольга готова была рискнуть всем ради своей заветной мечты. После общения с пленницами инкубатория она была опустошена до предела и даже позволила себе поддаться общему настроению, дабы стравить излишек принятых в себя эмоций.
Вскрытие застаревших душевных ран, выдавливание гноя ненависти и боли и рубцевание по живому давались ей нелегко, ведь травили по самому больному. Потому она храбрилась перед Михаилом, но шла, искренне веря в этого мужчину. Если у него выйдет вернуть ей то, что обещал маленький оракул, то она пойдёт за ним до конца в любом статусе, который его устроит. Такие мужчины — редкость. Она поняла это раньше и сейчас лишь получала подтверждения этому. Не предаёт. Борется до конца. Защищает. Не даёт пустых обещаний.
Они спускались пролёт за пролётом по лестницам вниз. Каменные ступени, тусклые светильники по дороге, гулкие шаги, отдающие эхом в тишине — Ольга не замечала ничего, видя лишь спину Михаила.
Когда он остановился, эмпатка чуть не врезалась в него, едва успев затормозить. Каменная плита, перекрывавшая ход в тупике, вдруг принялась уходить в пол, открывая вид на круглый зал с розоватым камнем посредине и футуристическим саркофагом с каким-то гелем рядом.
«Будто в космофантастике регенерационная камера», — мелькнула у Ольги мысль и тут же исчезла, изгнанная голосом Михаила. Он взял эмпатку за ладони и подвёл к саркофагу.
— Помнишь. Я говорил, что наложенное одними богами проклятие могут снять другие боги? Я смог договориться с местными. Но есть шанс, что это выжжет твою магию и впустит чужую. Если ты не готова так рискнуть, то мы сейчас развернёмся и уйдём.
Ольга не сразу смогла сконцентрироваться на его словах. Местная магия давила, прибивая к полу, распластывая и требуя впустить в себя. Рискнуть эмпатией, но получить желаемое? Почему-то всплыли картины «слияния с Рассветом», которыми делились все без исключения женщины инкубатория. Возможно, Ольгу сейчас должно было ждать нечто похожее. Было ли ей страшно? Нет! Страшно было жизнь за жизнью проживать вот так, пустой и чутко чувствующей чужую материнскую любовь.
— Я согласна, — и Ольга опустила руку в гель. Магия или нет, но девушка принялась раздеваться. Пусть не будет преград. Пусть вытравливают всё до тла. Пусть вырвут с корнем.
Обнажённая она забралась в саркофаг с помощью Михаила, тот старательно смотрел ей в глаза, выискивая хотя бы тень сомнения, но видел лишь одну самоубийственную решительность.
* * *
В нос ударил смрад разлагающихся тел и дым погребальных костров. Жужжание мух над трупами и карканье воронья красноречиво напомнили о том, что здесь несколькими днями ранее гремела страшная в своей жестокости битва.
Дюжина мужчин и женщин в серебристых балахонах, скрывающих их лица, шли по полю брани. Ступни утопали по щиколотку, каждый шаг сопровождался чавканьем кровавой жижи. Тысячи непогребённых изломанных тел лежали чуть ли не сплошным ковром. Ветер трепал опалённую ткань на штандартах, а где-то совсем рядом раздавались всхлипы, напоминающие сдерживаемый детский плач.
Ходоки остановились у края огромной воронки, уходящей глубоко в землю. Они подняли головы, разглядывая каменные столбы, к которым были прикручены цепи с кандалами. На кандалах раскачивалось нечто, больше напоминающее кусок окровавленного мяса. Кожа с тела была содрана и реяла тут же на верёвках между соседних столбов. Руки и ноги несчастной отрубили, а затем огромными металлическими скобами снова сцепили с телом, словно части куклы-марионетки. Живот женщины был вспорот, а у её ног лежало разрубленное тело младенца с необрезанной пуповиной.
— С-с-суки! — зашипела Найада, всей своей женской душой ненавидя тех, кто сотворил подобное с ребёнком. Это всё равно, что разорить кладку и уйти безнаказанным. Такое не прощали. Можно убить родителей, но дети безвинны.
И она запела. Кристально чистый голос переливами разносился над полем битвы, заглушая всё вокруг. Следом вступили остальные голоса ходоков. Были среди них и женские, и мужские. Гимн очищения набирал силу, пронизывая время и пространство.
Это была их земля. Это была их магия. Это была их воля.
Из крови ввысь потянулись серебристые змейки, сперва тоненькие, похожие на паутинки, оплетая изувеченные тела ребёнка и женщины. Змейки утолщались и извивались, танцуя лишь одним им ведомый танец. Вскоре женщина с ребёнком оказалась в живом коконе. А затем песня достигла пика, и все серебристые красавицы с блестящей чешуёй принялись впиваться в тело женщины и ребёнка, высасывая из них чёрные кляксы.
Чешуя на змеях стала меркнуть, теряя свой блеск и цвет. Спустя пять
