восьмидесятых и попал в подпольный клуб под прикрытием Московского Горисполкома,
где победители награждались дефицитными товарами. Он любил добавлять сочную
103
деталь: от тренировок мозоли на костяшках у него были такого размера, что бросались в
глаза прохожим. Однажды вечером к нему пристали два хулигана, и он избил их так, что
было заведено дело о причинении тяжкого вреда здоровью. Об этом написали в газетах, и
Петр Николаевич, ожидая, что его отыщут и вызовут в суд, неделю стирал мозоли на
костяшках пемзой, уничтожая, таким образом, улики. Правоохранительные органы,
однако, так на него и не вышли.
В начале двухтысячных легенда о бойцовской карьере уже предназначалась только
для клиентов и звучала по-другому. Петр Николаевич приехал в Москву в девяностом
году, подозревая, якобы, о грядущем распаде СССР. Он нашел работу на молочном
заводе, а чтобы подработать, вступил в бойцовский клуб, провел ровно одну тысячу и два
боя, мог бы стать выдающейся звездой единоборств, но завязал, потому что психология
интересовала его больше.
Деталь про двух хулиганов и мозоли на костяшках являлась чистейшей правдой,
все остальное было порядочно разбавлено вымыслом. На самом деле, Петр Абаев уехал из
Алма-Аты с родителями в 1979 году, только-только со скрипом окончив институт. Его
отец, большой специалист в деле молочного производства, был переведен на работу в
Подмосковье. За сына он постарался, чтобы тот по разнарядке попал на подшефный ему
подмосковный завод. Сын увлекался единоборствами, занимался боксом в легком весе и
случайно вышел на тренера-пенсионера, подпольно преподававшего каратэ под видом
турпоходов в выходные. Обучением тренер не ограничивался, он отправлял окрепших
своих учеников на бои. Бои проходили в разных частях Московской и соседних областей,
в глухом лесу. В них принимали участие бойцы разных направлений и веса, и были
разрешены любые приемы, кроме ударов в пах, ладонями по ушам и пальцами в глаза.
Однажды пришло время и Петра Николаевича. Однако после нескольких боев
выяснилось, что он вписывался в традицию плохо. Во время драки Петр Николаевич
впадал в бешенство, как берсерк, и не следил, что творит. Он не использовал
запрещенных приемов, но избивал противников нещадно. В результате доступ к боям ему
закрыли, он разругался с пожилым тренером и ограничился боксом, в котором достиг со
временем разряда мастера спорта. Возможно, оно и к лучшему, думал позже Петр
Николаевич. Он слышал что-то про дело против подпольной бойцовской группировки, в
которую внедрился агент КГБ. Лидеров группы посадили за сепаратизм, рядовых членов
поставили на учет в милиции по месту жительства. Петр Николаевич предполагал, что это
накрыли как раз его старых знакомых.
Этот случай хорошо показывает, до чего бессмысленны многие выдумки Петра
Николаевича. История в первозданном виде, пожалуй, даже колоритнее, чем блеклые
переделки, но он цепляется за выдумки, возможно, потому лишь, что в истинной версии
бои не являлись источником заработка.
В другой странный миф Петр Николаевич почти поверил сам. Якобы, в армии он
заступился за другого рядового перед офицерами, за что шесть офицеров позднее избили
его ногами, разорвав поджелудочную железу и повредив позвоночник. Почему-то его не
комиссовали, и остаток службы он провел в лечебке, на особых условиях, неспособный
ходить без костыля.
По окончании службы, он вернулся в родной Казахстан из неприветливой Бурятии
(где деды заставляли в начале службы бегать босиком по снегу в тридцатиградусный
мороз и где у многих рядовых зимой начиналась цинга, шатались и даже выпадали зубы).
Вернулся он не здоровым парнем, каким ушел, а наполовину инвалидом.
Тем не менее, он не одумался, курил, пил, жил неделями в самодельной хижине
среди гор со своими друзьями и охотился на горных баранов. Нравы среди друзей были
суровые. В частности, любого, приближающегося к хижине, даже своего, они
обстреливали издалека из карабинов, ради интереса, и делали ставки, случится что-нибудь
с мишенью, или нет.
104
Состояние его здоровья от распутной жизни ухудшалось. У него развился сахарный
диабет, от того, что он гробил алкоголем и без того поврежденную поджелудочную
железу. Хуже того, у него начался туберкулез позвоночника, потому что инфекция
проникла в треснувший после избиения позвонок; тут сказался ночной горный холод.
В один прекрасный день он почувствовал, что скоро умрет, если ничего не изменит
в себе. Тогда он завязал с вредными привычками, перестал бывать в хижине в горах и
занялся бегом. Вначале он бегал по три минуты, плача от боли, но постепенно наращивал
дистанцию. К этому он добавил витаминную диету и упражнение с ремнем, которое позже
стал прописывать своим клиентам. Благодаря упорным занятиям он излечился от
туберкулеза позвоночника, а спустя многие годы полностью восстановил функцию
поджелудочной железы, так что мог больше не ограничивать себя в сладком и алкоголе. В
двухтысячном году он проверил, действительно ли излечился, напившись впервые за
много лет на дне рождения у друга. Все было нормально. Он даже проснулся утром, как
положено, в шесть утра, и отправился на пробежку. Правда, шести километров для того,
чтобы выветрить похмелье, не хватило, и Петр Николаевич пробежал в то утро все
двенадцать, в результате чего не успел позавтракать и сеанс с первым клиентом проводил
на голодный желудок.
Вся история, от начала до конца, могла бы вызвать большое любопытство у
профессионального медика. К сожалению, медикам до самого последнего времени не
предоставлялся случай услышать ее, потому что Петр Николаевич всю жизнь презирал
медицину, избегал врачей, прививок, антибиотиков и стабильно потреблял только два
препарата: активированный уголь и спиртовой раствор йода.
Истинные обстоятельства истории, возможно, станут открытием даже для самого
Петра Николаевича. В армии он однажды затеял драку, не зная, что происходящее видят
офицеры. Те не стали применять дисциплинарных мер, просто встряли и избили обоих. В
лечебке он услышал историю про парня, который выпал из кузова ЗИЛа на полном ходу и
каким-то образом получил разрыв поджелудочной железы. Никто из рассказчиков толком
не знал, что это такое, да и врачи в части, кажется, тоже понимали слабо. Диагноз не был
поставлен вовремя, и парень умер. Потом приезжали разбираться шишки из штаба
военного округа.
Значительно позже, благополучно вернувшись из армии и поступив, стараниями
отца, в институт, Петр Николаевич поначалу не начинал заново спортивные занятия
школьных времен и пустился в распутную жизнь, в частности, посещал с друзьями
хижину в горах, где за скромные деньги были доступны опиум и каннабис, водка,
женщины и патроны. Деньги они, однажды, решили доставать охотой на горных баранов
и продажей туш. Убить, правда, получилось лишь одного. На рынке выяснилось, что это
был не горный баран, а отбившаяся от стада, оголодавшая овца. Ее опознал хозяин. Овцу
пришлось отдать, и весь рынок еще долго смеялся над незадачливыми охотниками.
Однажды Петр Николаевич шел в хижину с друзьями под покровом ночи. Вдруг
впереди поднялся рой вспышек, и по долине разлился грохот выстрелов. Друзья
предпочли побежать обратно, в город. Как выяснилось позже, в ту ночь хижину «взяла»
милиция, так что малина кончилась.
Спустя время, при диспансеризации в институте, Петру Николаевичу поставили
два диагноза: спондилит и триппер. Первый — воспаление позвоночника — оказался
ошибочным, а вот второй — самым что ни на есть правильным. И вылечился от него Петр
Николаевич отнюдь не утренним бегом и физкультурой, а банальными уколами.
Впрочем, даже если бы упражнение с ремнем имело целебный эффект, Петр
Николаевич тогда не смог бы им воспользоваться. Он узнал о нем гораздо позже, из
видеозаписи «Мастера Шотокан Каратэ До». А в годы юности он лишь видел раза два его
более трудный аналог, и не придал значения. Это был фокус, который исполнял один из
сельских пастухов за пачку папирос, предпочтительно, «Казбека». Он смыкал руки на
ремне вплотную, в то время, как мастер каратэ держал их на расстоянии полуметра. Для
