сотни лет, и ты говоришь, что не знаешь, чем занимался?
Он качнулся назад, удивленно глядя на меня. На его лице
отразилось странное смешение эмоций, и, в конце концов, черты
исказились от изумления.
— Думаешь, я вел учет завтракам и светским визитам? Кому такое
интересно? — спросил он с легкой усмешкой. — Всё это ужасно
скучно.
— Ты так считаешь? — резко спросил я. — Ты же вел такой образ
жизни. — Я поднялся и поправил края повязки. — Теперь ты готов
лечь спать?
Он покосился на меня и задержал взгляд на несколько мгновений.
— Нет. Думаю, нет, — наконец произнес он.
Сдаваясь, я вскинул руки.
— Ну и чего ты от меня хочешь?
— Поговори со мной. Просто поговори.
— Бога ради, о чем?
Он тряхнул головой.
— Без разницы. О чем хочешь. Расскажи, что ты делаешь в
обычные дни, когда я не прихожу и не отрываю тебя от работы. Что
угодно.
Я вздохнул и сел на кровать, он расположился рядом. Медленно,
неуверенно, я заговорил. Я рассказывал ему, что сплю целыми днями
– совсем как он – потому что работы больше всего по ночам. Я
сбивчиво описывал ему своих постоянных клиентов, в основном тех,
кто мне нравился и нескольких, которые, как я думал, повеселят его.
Но легче не стало – наверное, потому что я был напряжен, сбит с
толку его странной просьбой. А он нетерпеливо ерзал на постели,
словно не мог удобно устроиться. Я даже подумал, что он собирается
продержать меня весь день, пока я не потеряю голос, пересказывая
самые банальные мелочи.
К моему облегчению, опасения были напрасными. С
приближением рассвета он утомился, но стал более нервным. В конце
концов, дойдя до конца очередной истории, я не стал начинать новую,
а посмотрел на него.
— Достаточно? — мягко спросил я. — Могу я теперь идти?
— Да. — Он перекатился на бок, подальше от меня. — Довольно.
Я оставил его спать, и подумал, что сегодня его просто охватило
странное настроение. Но на следующей неделе он пришел снова,
пригвоздил меня к стене и, прорычав: «Поговори со мной, Арьен»,
впился клыками в моё запястье.
И я говорил, каждую неделю, пока это не стало такой же
привычкой, как ежедневный спуск по лестнице в салон, или как мои
постоянные прогулки за свежими булочками в пекарню на окраине де
Валлена. Клыки Майкеля в моей плоти; его руки, крепко
удерживающие меня на месте, в то время как тело пытается выгнуться
под ним, сопротивляясь боли; его грохочущий голос в моих ушах, раз
за разом требующий: « Поговори со мной», пока я не выдавал что-
нибудь, пришедшее в голову, хоть что-то, что смягчало его странное
настроение и позволяло мне расслабиться – всё это стало частью
моей жизни.
Я рассказывал ему об ужасной скуке, сопровождающей ожидание
клиентов; о моей дружбе с Элизой; о том, как нетерпеливо она требует
от меня рассказов о моем клиенте-вампире; о том, как она жульничает,
когда мы играем в шашки; о том, что я знаю все её приемы, но всё
равно позволяю ей мухлевать, потому что она напоминает мне одного
друга детства. Я выкладывал ему всё, что думал о собственной жизни,
но невысказанного всё равно оставалось неизмеримо много, хотя я
выговаривался ночь за ночью, неделю за неделей. А он был всё таким
же ненасытным, и, когда поток моих слов казался ему медленным, он
обрушивал меня на первую попавшуюся поверхность и снова
требовал: « Поговори со мной! »
Отчаявшись и оцепенев под силой укуса, я глядел поверх его
плеча в открытое окно, за которым утренняя заря начала смывать
краски с неба. Чтобы унять его, я, запинаясь, начал описывать ему
уголок моста, который был виден из окна, как его фонари озаряют
ночную темноту и отражаются в водах канала. Но это раздражало его
только сильнее.
Так что я не стал продолжать и начал лепетать что-то о том,
насколько иначе мост выглядит днем, когда его освещает солнце, а
нагретые камни сохраняют тепло ещё несколько часов после заката.
На удивление, это его утихомирило. Хватка ослабла. Я продолжил, не
желая терять неожиданное преимущество. Я говорил ему о том, что
краска слезает с ограды моста, обнажая посеревшую обветренную
древесину, и это происходит уже не первый год; как все согласились,
что кто-то должен его перекрасить, но никто для этого до сих пор не
пошевелил и пальцем. Ещё я рассказывал ему о заполнивших город
золотых, словно солнце, нарциссах. Недели шли, нарциссы завяли, и я
уже описывал ему бутоны тюльпанов, говорил, что мне больше
нравятся розы – за их запах. Я рассказывал ему, как солнце в полдень
падало на моё лицо, согревая его и подсушивая, отчего кожа
становилась сухой, словно пергамент.
Я говорил обо всём, что приходило в голову, обо всём, что он
наверняка забыл за годы, проведенные во тьме. Я даже, пылая от
досады, сквозь крепко сжатые зубы признался ему, что стал обращать
внимание на разные мелочи, думая: «Майкель захочет об этом
услышать. Я должен запомнить, чтобы рассказать ему».
Неделю за неделей я разговаривал с ним. Я не думал, что в
человеке может быть так много невысказанных слов. А однажды
ночью, вернувшись в свою комнату после его ухода, я обнаружил
алую, словно кровь, одинокую розу на своей подушке, и понял, что не
могу произнести ни слова.
Глава 3
Неделю спустя с приближением ночи я обнаружил, что
набрасываюсь на всех, кто попадается мне на глаза. К вечеру я успел
оскорбить чувства, по меньшей мере, дюжины человек, и девочки,
обычно любившие мою компанию, перестали приглашать меня
посидеть с ними. Так что я решил убраться из салона до тех пор, пока
не успокоюсь. Я вернулся в комнату, захлопнул дверь и в который раз
напомнил себе, что даже щедрая оплата не стоит того раздражения,
которое вызывает общество Майкеля. Я гневно подумал, что он мог бы
выбрать кого-то другого. Но вампир даже не рассматривал прочие
варианты. Несомненно, он бы нашел нужного среди всех, кто был рад
его удовлетворить.
За окном занимался рассвет, и я уже начал надеяться, что
избежал встречи с вампиром, когда дверь распахнулась, и он
бесцеремонно ворвался в комнату. Удержавшись от вздоха, я
поднялся ему навстречу. Дверь осталась открытой, и поверх его плеча
я разглядел, что коридор пуст. Я фыркнул:
— Где же твои поклонники?
Его ухмылка была совершенно порочной.
— Им и без меня есть над чем вздыхать.
Я скептически усмехнулся. В этом мире только вампиры могут с
такой легкостью сводить людей с ума.
Когда я не клюнул на его провокацию, он откинулся на стену,
взглянул на меня из-под полуопущенных век и ухмыльнулся:
— Видишь ли, они о нас сплетничают.
Я поднял голову.
— Девочки?
— Наверное, началось всё с них. — Он пожал плечами, но по
блеску в глазах я понял, что ему нравится это предположение. — Они
рассказали клиентам, которые пересказали женам, а те поделились с
соседями. Слухи ходят по всему городу.
Я сел на кровать и, заведя руки за спину, оперся ими на матрас.
Майкель даже не предложил мне оплату, а я уже развлекаю его. Что,
черт возьми, со мной происходит?
— Слухи? О нас?
— Ну да, я же раз за разом прихожу к тебе. К тебе – и ни к кому
другому. Они уже сочиняют истории о нашем пылком романе и, готов
биться об заклад, я слышал не меньше полудюжины вариантов. — Его
лицо засияло от радости. — Кто-то говорит, что ты холоден ко мне, и я
возвращаюсь, потому что не могу вынести отказа. Другие полагают,
что я был очарован твоим мастерством, что ты сотворил нечто такое,
до чего не додумался никто в Амстердаме, и завоевал моё сердце.
Представляешь?
Он рассмеялся, а я поднялся с кровати и подошел к нему. Когда я
опустился на колени, он резко замолчал и перестал даже улыбаться.
— Что ты делаешь?
— И в чем же правда? — спросил я, обвивая его колени руками.
— Неужели я сделал то, что никому не приходило в голову, и пленил
твоё сердце?
— Не льсти себе, — он попытался отстраниться, но стена за
спиной помешала ему.
— Тогда это вызов? Привлекательность запретного? — Я
скользнул ладонями по его бедрам. — Ты бросишь меня, после того
как окажешься в моей постели?
— Прекрати. — Он убрал мои руки. — Какое ещё «запретное»? Я
никогда не просил тебя ни о чем подобном!
