— О! Точно! Так... Ещё горсточку... Всё, хватит. Закрывай крышку. Ну что, будем ждать?
— Да ну их, слишком долго сидеть придётся. Завтра посмотрим.
— Где ты бегаешь? Я тебя целое утро ищу!
— А что?
— Там эти маленькие такое построили! Бежим смотреть!
— Ого! Вот это домик! Почти до крышки достаёт! Так они, пожалуй, скоро наружу выберутся. А ты не смотрел, они внутри уже размножаются?
— Не-а. Надо будет размножение у них как-то простимулировать. Удовольствия добавить, что ли...
— А, вот вы где! А это что ещё такое?
— Ничего!
— Ничего!
— И откуда это ничего взялось? И что за крошки везде валяются? М? Чего молчите? Говорите, не брали СЛОВА? Значит, так: доступ во внешний континуум на две недели отменяю, сидите дома. Благо, заняться есть чем: постройку снести, поверхность от крошек тщательно очистить. Ясно? Чтобы ни единого СЛОВЕЧКА не осталось! А там посмотрим, что со всем этим делать. Тоже мне, строители — такое СЛОВО загубили...
# # #
Уже битый час Господь виновато топтался рядом с девушкой и приговаривал:
— Ну хватит... Ну не надо... Ну пожалуйста...
— Да-а, не надо... — выдавила из себя заплаканная девушка и вытерла слёзы сразу обеими руками. — Как это не надо? Мы же с Адамушкой одна кровь, одна плоть!
— В ребре крови нет, да и плоти, собственно... — опасливо заметил Господь и заранее втянул голову в плечи.
— И что с того? Всё равно я его люблю! А вместе мы быть не можееееееем... — заревела девушка и в отчаянии замолотила кулачками по коленкам.
— Ну да... Моя недоработка, — вздохнул Господь.
— Теперь он... хлюп... с этой дурой глиняной... хлюп... всю жизнь... а со мной... хлюп... ааааа...
— Ты же умная, сама всё понимаешь... — Господь покосился в сторону недолепленной Евы, осторожно погладил рёву по голове и продолжил: — Адаму ведь нужно плодиться и размножаться? Нужно. А с тобой...
Он грустно посмотрел на девушку и развёл руками.
— Даже я не могу из части целого сотворить такое же целое. Ну как я из маленького ребра сделаю большую женщину?
— Ыыыыыыыы...
— Зато ты вон какая красивая получилась, — как бы невзначай заметил Господь.
— Ыыыы... Да?
— Конечно. Резьба по кости всегда эффектнее смотрится, чем гончарное изделие, а миниатюра — это вообще верх мастерства! Это тебе кто угодно... хм... короче, просто поверь.
— Ыы... Это Ты говоришь, чтобы меня успокоить, я знаю!
— Да ты что! — возмутился Господь, добыл из складок хламиды маленькое зеркальце и прислонил его к стеблю ромашки. — Сама посмотри!
Девушка оглядела себя с ног до головы и наконец улыбнулась сквозь слёзы.
— Ну вот, наконец-то... И здесь посмотри... А теперь сюда, голову поверни налево, руку подними... — ворковал Господь, медленно вертя зеркальце вокруг девушки. Та зачарованно следила за отражением и изгибала тело, принимая самые соблазнительные позы. — И вообще зачем тебе этот увалень? Давай я тебе кого-нибудь в пару из ребра вырежу! Вон сколько кусков ещё осталось — на дюжину таких, как ты, хватит, не меньше. И ты с ними тоже будешь одна плоть и кровь. Вернее, одна кость. Сейчас ещё и другое ребро выну, чтобы беднягу не перекособочивало...
Девушка просияла, но её лицо тут же приняло озабоченное выражение:
— А как же Адам? Думаешь, до него не дойдёт, что Ева не из ребра сделанная, а такая же, как и он?
— Нипочём не дойдёт, — решительно заявил Господь. — Я знаю, я ему сам мозги лепил. Он всегда будет думать, что женщина ему обязана своим существованием и поэтому должна подчиняться. Ну что, успокоилась? Давай я тебе подарок сделаю, раз уж так опростоволосился. Одно желание за мной. Загадывай, чего хочешь..
Малышка в последний раз шмыгнула носом и расплылась в улыбке.
— Хочу крылья.
Приёмыш
Под плотной оболочкой раздавалось еле слышное ворчание.
— А я говорю — нет. Ты ещё слишком мал, — через некоторое время перебила его темнота.
Он притих и засопел. Темнота выжидающе молчала.
— Мне скучно. — Он закрыл глаза и обмяк. — Я больше не могу.
— Потерпи. — Голос зазвучал чуть тише. — Осталось совсем немного. Ещё недельки полторы — и я тебя выпущу.
— Я столько не выдержу. — Ему захотелось заскулить, но он сдержался. — Ты же видишь: я достаточно силён, смогу выжить и снаружи.
— Нет, я этого не вижу, — отрезала темнота. — Ты должен вырасти и окрепнуть, тебе надо овладеть разными полезными умениями, надо сделать...
— А почему ты всё время указываешь, что мне делать? — прошипел он зло.
— Потому что я тебя кормлю! И ты будешь делать всё, что я говорю, потому что ты мой...
Темнота внезапно запнулась на полуслове.
— Ты. Мне. Не родня, — отчеканил он негромко.
В наступившей тишине ему захотелось свернуться калачиком и спрятаться, но он упрямо молчал.
— Ты сам знаешь, кто поручил мне заботиться о твоей безопасности, — наконец прозвенела темнота.
— А мне-то что? Мне всё равно, — холодея от собственной смелости, проговорил он.
Оболочка чуть заметно вздрогнула и опять замерла. Чувствуя, что назад пути нет, он ожесточённо вгрызся в сочную кисловатую мякоть. Вскоре в толще темноты начало проявляться светлое пятно. Приблизившись к нему вплотную и прорвав жёсткую плёнку, он выглянул наружу и тут же отпрянул — по глазам больно ударило. Лишь через некоторое время он ещё раз просунул голову через отверстие и огляделся. Вокруг было море зелени, из которого выглядывали какие-то жёлтые и красные округлости. Он повертел головой, рассматривая внешнюю сторону кожуры — такую же жёлтую, в тёмно-розовых пятнышках, затем рывком высвободил хвост и пополз по гладкой коре к тому месту, где её касалась ветка соседнего дерева...
...Он в последний раз куснул мягкий бок груши, ощущая, как рот наполняется сладким соком, и с наслаждением глотнул. От удовольствия он даже выгнул спину, цепляясь хвостом за сучок. Затем он обвился вокруг изрядно полегчавшей ветви, просунул голову в петлю из собственного тела и рывком напряг мускулы. Древесные волокна хрустнули, словно кости, черенок с глухим треском обломился, и недоеденная груша сорвалась вниз, зашуршав мышью в траве.
Да, ему на редкость повезло, подумал он. Древо Силы росло рядом с яблоней, их ветви часто соприкасались, и сил у крохотного червяка как раз хватило на то, чтобы доползти до ближайшего плода и прокусить глянцевую кожицу. Живительный сок наполнил его тело мощью, помог вырасти за короткий срок в десятки раз, заставил работать крохотный мозг на пределе возможностей.
И многократно усилил тлевшее в нём яростное чувство.
Шелест листьев дерева, росшего невдалеке, заставил его очнуться. Он торопливо заскользил по ветке, зеленоватым ручейком перелился на яблоню, нашёл глазами знакомый отросток, умостился рядом и изогнул шею, вглядываясь сквозь листву.
Ну да, оно и есть. Это существо странного вида он часто здесь встречал. Сейчас оно обрывало сливы по одной и бросало их в рот, пряча косточки в кулаке.
Вспомнив вчерашнее, он ехидно усмехнулся.
— Тебе ведь приказали не есть плоды ни от какого дерева!
Существо испуганно повернуло к нему голову.
Кончик чешуйчатого хвоста неторопливо поглаживал чуть увядшую кожуру плода. Лёгкие касания раскачивали яблоко, и подгнившее отверстие, похожее на язву, то появлялось, то опять исчезало из виду.
# # #
— ... и будешь томить мясо на слабом огне. Перед готовностью добавишь пару горстей чернослива — только косточки повынимай, знаю я тебя! — и капельку мёду.
— Но ведь...
— Молчи. Потом курочку. Даже две... три, короче. Покрупнее выбери. Оливковое масло с медком размешаешь, розовой водой чуть разбавишь, курочек натрёшь — и в печь! Чтоб с корочкой и душистые. Готовых птичек имбирём и орешками посыплешь, пока не остыли.
— Так я ж...
— Не перебивай старших. На вторую перемену — дичь. Начинишь тушки персиками, по бокам обложишь черносливом, притрусишь смесью из корицы, соли и имбиря, добавишь зелени, а потом всё время жирком поливай, чтоб сочная получилась. На сладкое сам чего-нибудь сообразишь: ну, там, лепёшек сладких с начинкой, груш, фиников, бананов побольше, я сильно придираться не буду. На запивку — красненького. Ещё в ледяную розовую воду выдавишь три апельсина, половинку лимона, и подсласти чуток. Пожалуй, этого будет достаточно.
Исав с шумом втянул слюну и вытер дрожащими пальцами рот. На лице старшего сына блуждала мечтательная улыбка.
— К сожалению, у меня только чечевичная похлёбка, — скорбно проговорил Иаков и потупил глаза.
— Что?! — взревел Исав, сжимая кулаки. — Чечевичная похлёбка?! Я несколько месяцев на поле вкалывал! Днём и ночью! А ты, маменькин любимчик, даже готовить за это время не научился! Да я сейчас сдохну, если кусок мяса не сожру! Что мне твоя чечевица!
Иаков с надрывом вздохнул и развёл руками.
Исав схватился за голову и застонал. Долгое время братья молчали: сердитое сопение Исава перемежалось со вздохами Иакова — каждый громче и дольше предыдущего. Наконец, когда после очередного звука со стороны младшего брата кот, мирно спавший под лавкой, проснулся и вылетел на улицу с диким мявом, Исав не выдержал:
