— А не кажется ли вам, — резко повернулась к нему девушка, — что вы чересчур назойливы?
Ответить Женька не успел: в класс шумно ворвался Серёжка Вьюн. Прямо с порога он метнул сумку с книгами по диагонали через весь класс на последнюю парту.
— Здравствуй, Нина! Женька, привет!
Он перепрыгнул через стул, оказавшийся на его дороге, и подошёл к ним:
— Вы что сентябрём выглядите? Или уже поцапаться успели?
Оба промолчали. Женька только искоса посмотрел на Серёжку, а Нина по-прежнему смотрела в окно, словно разговор совсем не касался её.
— Да вы что молчите-то? — рассердился Сережка, но его внимание отвлек другой ученик, вошедший в класс. — A-а, не хотите говорить, как хотите. Привет, Витек!
Класс постепенно начал заполняться. Женька сел на свою парту, время от времени искоса поглядывал на Нину, но её уже окружили подруги, и оттуда доносились оживлённые возгласы и взрывы весёлого смеха.
«Не на мой ли счёт проезжаются?» — тревожно подумал Женька и попытался по обрывкам, долетавшим до него, уловить смысл разговора. Нет, судя по всему, девчата вспоминали о работе в колхозе, и Женька невольно удивился, как быстро Нина вошла в их семью, словно училась вместе со всеми с первого класса.
Быстрой походкой вошла Ира Саенко, комсорг класса. В руках она держала свёрнутый в трубку лист плотной белой бумаги. Её появление вызвало бурю выкриков:
— Ура! Новая «колючка»!
— Кого прохватили?
— Иринка, покажи!
— Сейчас, сейчас, ребята! Потерпите минутку! Серёжка, быстро за молотком и гвоздями!
— Пулей лечу!
Обрадованный Серёжка — раз его послали за молотком и гвоздями, значит, не его сегодня протащили в «колючке» — в два прыжка оказался за дверью.
— Да не теребите, ребята, сейчас повешу!
Но кто-то уже выдернул свёрток из рук Ирины, передал другому, тот — третьему, и газета, как большая белая птица, запорхала по классу.
— Изорвёте! Отдайте! Разыгрались, малыши!
На помощь Иринке пришли девчата, их было раза в два больше, и газета после шумной возни возвратилась к комсоргу, немного помятая, но целая.
— Вот и я! — влетел с молотком Серёжка. — Давай прибью!
Наконец газета была повешена на своё место, и возле неё сгрудились почти все ученики класса, остались сидеть за партами только Нина и Женька, своим внешним равнодушием хотевший показать, что он выше мелкого интереса.
Но любопытство одолевало, и Женька, выждав немного, чтобы не уронить своего достоинства, медленно вылез из-за парты и подошёл к окружившим газету ребятам. Перед ним расступились.
В центре стенгазеты, гвоздем номера, были две карикатуры. На одной из них возле вагона, из которого выглядывали улыбающиеся мордочки ребят, изображен человек, согнувшийся почти вдвое и державшийся за грудь, на второй — этот же человек под баскетбольным щитом с мячом в руках. Еще не читая подписи, Женька понял, что объектом «колючки» на сей раз был он.
Кровь бросилась ему в лицо, и, чтобы скрыть краску, он почти вплотную приблизился к газете. Там было написано:
Если ехать всем в колхоз,
Сразу у него невроз…
Если ж прыгать на площадке,
Сердце у него в порядке.
Женька круто повернулся. Все смотрели на газету, на классную доску, в сторону, куда угодно, только не на него. Одна Ира Саенко, вызывающе вскинув голову, смотрела прямо ему в глаза.
— Глупо, — проговорил Женька.
Высокий, звенящий голос, готовый вот-вот оборваться, показался ему чужим и противным.
— Глупо, — повторил он, — глупо и… бессердечно смеяться над чужими болезнями!
Последние слова вырвались сами собою и прозвучали неожиданно жалобно. Ирина на секунду смутилась, но тотчас же упрямо вскинула голову:
— А почему у тебя так странно проявляется болезнь: когда тебе нужно — ты болен, а когда не нужно — здоров?
— К сожалению, болезнь не спрашивает, когда ей прийти, ни меня, ни даже комсорга.
Звонок, рассыпавшийся в коридоре, прервал их разговор. Вместе со звонком в класс ворвался Сергеев.
— Чуть не опоздал!
Он плюхнулся на парту рядом с Курочкиным, но тот даже не пошевелился.
— Ты что, всё ещё за вчерашнее дуешься?
Женька снова ничего не ответил.
— Брось, старик, сам же виноват. А впрочем, дело твоё.
Сергеев махнул рукой и повернулся к сидящему сзади Вьюну:
— Серёга, слыхал, как вчера «Спартачок» «примыл» «Динамо»? 3:1. Я только конец репортажа захватил.
— Мусор твой «Спартачок», — басом отозвался Сергей Абросимов. — Всё равно призового места ему не видать, как своих ушей! Хорошо, если хоть в первую пятёрку влезет. Вот братцы-тбилисцы — это да! Быть им чемпионами!
— Тбилисцам? Ха! Не смеши меня! Они же только дома играют. А на выезде — одни баранки!
Ребята, слушая их традиционную футбольную перепалку, улыбались или, чтобы подлить масла в огонь, поддакивали то одному, то другому. Один Женька Курочкин сидел молча, глядя перед собой ничего не видящим взором.
— А ты бы, Серёга, спросил вчера у Владимира Кирилловича, за кого он болеет, — крикнул кто-то из ребят.
— Какой Владимир Кириллович? — встрепенулась Лида Норина, не пропускавшая ни одной важной новости.
— Эх, Лида, Лида! — с наигранным сожалением произнёс Сергеев. — Как же это ты! Такую новость — и не знаешь! Владимир Кириллович — наш новый классный руководитель.
И тут же пожалел, что сказал. Девчонки насели на него со всех сторон:
— Кто сказал?
— Где он?
— Когда приехал?
— Вы его видели? Какой он?
Сергеев умоляюще поднял вверх руки, но вопросы продолжали сыпаться градом. Класс напоминал разворошенный муравейник или улей во время роения. Спас Сергеева учитель, вошедший в класс. С минуту постоял он в дверях, ожидая, когда затихнет шум, а потом, ни на кого не глядя, прошёл к столу.
Историю у них вёл Александр Матвеевич, завуч школы, которого между собой ребята называли Верблюдом. Кличка эта родилась давно и, словно по наследству, переходила от старших классов к младшим. Уже забылось, кто и почему так прозвал его: то ли из-за привычки откашливаться и отплёвываться в платок, то ли из-за безразличного отношения к ученикам, но было в нём, действительно, что-то верблюжье, особенно когда он отчитывал какого-нибудь ученика своим скрипучим однотонным голосом, бесстрастно глядя поверх него, поводя из стороны в сторону своей маленькой, немного приплюснутой головкой, вытягивая и без того длинную шею, словно хотел выдернуть её из воротника. Был он сравнительно молод, но почему-то все ученики считали его самым старым в школе.
Женьке Курочкину он был особенно неприятен. Они жили по соседству, и иногда вечерами завуч заходил к ним посидеть, поговорить или, как выражался он сам, «погреть холостяцкую душу у семейного огонька». И Женькина мать всегда любезно встречала его. Правда, о Женькиных школьных проделках он почти никогда не рассказывал, но каждое его посещение таило определенную опасность.
Александр Матвеевич, бесстрастно глядя поверх ученических голов, сухо и нудно излагал очередную тему. Голос его назойливо царапал барабанные перепонки, словно гвоздь по стеклу. Хотелось от него отмахнуться, как от назойливой мухи. Впрочем, в классе на сей раз почти никто не слушал объяснения. Девчонки перешёптывались, и от них к партам, где сидели Серёжка Вьюн и Иван Сергеев, то и дело летели записочки. Но ребята, несмотря на многочисленные кулаки, показываемые им тайком из-под парт, хранили стоическое молчание.
Наконец прозвенел долгожданный звонок. Александр Матвеевич оборвал объяснение материала чуть ли не на половине фразы, сухо назвал страницы учебника — задание на дом, повернулся и ровной походкой вышел из класса, не обращая внимания на поднятый ребятами шум.
Женька протолкался сквозь груду девчонок, сразу же после звонка окруживших их парту, и подошёл к стоящей в стороне Ире Саенко.
— Я требую, — резко произнёс он, — чтобы эта заметка, фальсифицирующая факты, была снята!
Ирина стояла перед ним, перебирая пальцами косу, перекинутую на грудь, — верный признак того, что она нервничала, но голос её звучал спокойно:
— Почему? Разве факты, отражённые в ней, не соответствуют действительности?
— Да, не соответствуют!
— Значит, ты ездил с нами в колхоз, а вчера вечером не играл в баскетбол на школьной площадке?
Теперь в голосе её звучала явная насмешка. Женька был сбит с толку, но решил не отступать.
— Баскетбол — это моё личное дело!
— Ах, личное! В том-то и дело, что у тебя личное стоит всегда на первом месте! Именно это и отражает заметка.
— О чем спор?
К ним подошел Сергеев, освободившийся от нападения девчонок.
Ирина сразу повернулась к нему. В классе давно уже привыкли к тому, что все начинания Ирины, на которые она, кстати сказать, была весьма щедра, безоговорочно поддерживались Сергеевым. Ирина явно обрадовалась его вмешательству.
