потешно поднимая то одну то другую ногу, выбрался оттуда и поспешил на сигнал. В глаза робота Лили
вставила яркие мигающие лампочки, гладкий корпус отражал огоньки. Глянув на доверчивую фигурку,
топчущуюся посреди помещения, мастер Бойм в задумчивости покачал тростью. Пара метких ударов,
бумаги в огонь и никто ничего не докажет. Он и его питомцы доживут остаток дней в покое – если до сих
пор никому не удавалось подключить к механоиду электричество, вряд ли изобретение распространится в
ближайшие двадцать лет. Проще простого – как швырнуть камнем в мальчишку-калеку, насмехаясь над его
неуклюжестью. Борегар Метерлейн сын Гиоры и внук Бецалеля, мастера, собравшего первого из паровых
роботов, умел ценить мужество. Лили умерла, создавая эту игрушку.
Мастер Бойм подхватил малыша на руки, удивившись незнакомому ощущению. Паровые роботы
теплые, как детеныши, а от электрического идет острое, холодноватое покалывание и пахнет свежестью, а
не дымом и ржавчиной. Интересно, что у него внутри? Чуткие пальцы мастера ощупали гладкий корпус,
отыскали клеймо – контур чайки. Кнопка была под звездой. Панель сдвинулась, на пыльный пол упала
пачка бумаги. Бойм почувствовал незнакомую, злую боль в груди – неужели господин коммерсант не врал и
Лили действительно любила его? Нет. Дневник, заляпанный маслом, неровно расчерченный, с вырванными
кое-где страницами. Целая жизнь в тонкой папке.
Бойм открыл наугад страницу в самом начале – и увидел там свое имя. Сын садовника рассказал
десятилетней девочке о человеке с железным сердцем и его потрясающем заповеднике старых роботов.
Отчаянная пацанка выкупила у приятеля немудрящую одежонку и полгода проработала в ангаре, с
замиранием сердца подавая ключи и ветошь, изучая нелегкое ремесло. Вечно занятый отец, наконец,
доискался до правды, выпорол Лили, сдал в пансион. А она пошла учиться дальше.
Аргус Лурье был одним из последних на курсе, выезжая лишь на умении виртуозно заговаривать
зубы профессорам. Сперва он относился к девице презрительно, позволял себе даже посвистывать вслед. Но
затем (о, хитрец!) оценил талант нелюдимой студентки. Нет, любовью там и не пахло – Лили работала за
двоих, чертила, свинчивала, паяла, писала доклады, а Аргус оплачивал стол и квартиру девушки, не
слишком щедро, но достаточно, чтобы она не бедствовала. Прижимистый на деньги, он не скупился на
комплименты, и Лили радовалась, что хоть кто-то в неё поверил. После выпускных экзаменов Лурье не
оставил подругу, подбрасывал ей заказы на весьма странные механизмы – зачем, скажите, нужно
пробираться по водосточной трубе, отслеживать движения силуэта в окошке или тайком записывать
разговоры? Небольшая стипендия позволяла ей заниматься исследованиями, не беспокоясь о хлебе
насущном.
Мастер Бойм прикрыл глаза, представляя себе тесную мастерскую, свет лампы, тонкие пальчики
Лили, перемазанные машинным маслом, большие очки с защитными стеклами, медную лупу на витой ручке
и букетик фиалок в вазочке на подоконнике – единственную женскую слабость, которую она сохранила.
Роботы стали её страстью, её детьми и друзьями. Фантазерка… она учила малышей танцевать польку и
делать реверансы, даже шила им платья.
Потом настала черная полоса. Отец умер – Лили винила себя в его смерти. Пожар уничтожил дом,
повредил мастерскую. Немногие заказчики расползлись кто куда. И в довершение бедствий Аргус пропал –
перестал присылать деньги и отвечать на письма. Возможно, он устал ждать и верить, возможно счел что
Лили больше не принесет пользы. А её изобретение, её детище было почти готово. Из последних сил,
отказывая себе в самом необходимом, Лили проверяла, отлаживала, доводила до ума последнего робота.
Чертежи говорили – электрический механоид превзойдет паровых так же просто, как механизмы взяли верх
над коровами и лошадьми. Последняя запись полна надежды. А дальше – пара неразборчивых, закапанных
липкой микстурой строк…
Вернувшись в ангар, мастер написал четыре письма, разослал по четырем адресам и уселся
неторопливо дожидаться ответа. Господин коммерсант поспел быстро. Сперва он не согласился с ценой за
находку, но роботы отобрали у него револьвер. Пришлось объясниться – Аргус-Август не отвечал на
письма, потому что переусердствовал в… назовем это торговыми операциями и заплатил свинцом там, где
ждали золота. Покровители замяли дело, но поносить неудобные наручные украшения все же пришлось. А
когда он вернулся домой, от Лили осталась лишь пачка писем. Вы уверены, господин Метерлейн, что вам не
нужны… скажем, материальные ценности? Деньги, знаете ли, открывают любые двери. И где гарантии, что
я получу документы и чертежи? Слово мастера? Да, слово мастера.
Провожать гостя Бойм не стал. Убивать его тоже не стал – проклятые обстоятельства, судьба как
говорят на востоке. Этот чванный болван невиновен. В мастерской зазвонили часы – словно колокола в
память о времени механизмов. Впрочем, паровоз прогресса разгоняется долго – хватит времени и дожить и
пристроить питомцев. Ведь теперь он не одинок. И уверен – роботов берут в рай.
Пожелтевшая карточка отдыхала в нагрудном кармане.
Сказка блошиного рынка
…У меня в руках сокровище
У меня полны ладони разноцветного стекла…
Тикки Шельен
Грету звали торговкой сказками. «Торговка» громкое слово – у порядочного торговца должна быть
тесная лавка, заставленная товаром, лоснящийся усатый приказчик или сдобненькая приказчица, толстый
кот у порога и колокольчик над дверью. А у Греты был полог, пестрый коврик – и всё. Она плела шкатулки
из желтого камыша, лепила глиняные кувшинчики, вырезала и клеила сундучки из обломков старинной
мебели, шила мешочки из обрезков атласа и бархата. День и ночь сновала по городу, просиживала юбки на
отмелях, ошивалась на барахолке, бродила по заброшенным садам и даже лазала в крепость, не пугаясь ни
призраков, ни чумы. Чего только ни находилось у Греты – монеты со стертыми профилями, ржавые
гвоздики из подков, погнутые колечки, самоцветные камешки, спелые орехи, обкатанные морем пестрые
стекла, ягоды можжевельника и рябины, крохотные розовые ракушки, птичьи перья, крылья стрекоз и
змеиные шкурки. И всё шло в дело.
Торговка сказками расстилала свой коврик на площади ближе к закату, когда все порядочные
продавцы сворачивали лотки, а покупатели торопились домой. Случалось, она неделями впустую жгла
свечи, но рано или поздно, тайно или в открытую к ней приходили люди. Грета не назначала плату –
сколько не жаль отдать, столько и ладно. Она лишь просила выбрать – мешочек, шкатулку, резной сундучок.
А затем, проворно двигая пальцами, собирала сюжет – из обломков желтого кирпича, веточки новогодней
елки, несверлёной жемчужины, наконечника ржавой стрелы, что убила когда-то величайшего из злодеев,
халцедонов из тех, что сами собой зарождаются в мокром песке от света полной луны. Когда последний
осколок хлама занимал свое место, Грета перевязывала филактерию голубой лентой и отдавала владельцу.
Чтобы начать, достаточно было дернуть за шелковый кончик.
О чем получится сказка, окажется длинной или короткой, страшной или веселой – не знал никто,
даже сама торговка. Насвищет ли зяблик ту колыбельную, что когда-то певала бабушка в родном доме,
постучится ли в двери израненный гонец – принц, пора спасать королевство, прилетит ли дракон с Южных
гор или корзинка для фруктов вдруг зацветет жасмином – случалось всякое. Бывали и недовольные, точнее
нетерпеливые покупатели – ждали принца на белом коне, а пришлось разбирать чечевицу с горохом, ждали
битвы с чудовищем, а пришлось воевать с собственной тенью. У иных проходили годы, порой и десятилетия
прежде, чем сказка складывалась до конца.
Покупатели попадались разные – старики и подростки (детям нет нужды покупать сказки),
художники и портняжки, жулики и судебные приставы, солдаты и генералы, юные девушки и усталые
вдовы. Грета слушала всех. А потом доставала свои сокровища. Или молча разводила руками, не слушая
уговоров – баста, не выйдет сказки. Давным-давно она пробовала помогать и таким, полным яда и горечи
людям, но сюжет распадался посередине, оставляя новые раны. Чтобы сказка случилась, нужна хоть искра
живого огня.
Торговка привыкла к чудакам всех мастей. И почти не удивилась, когда бродяга в сером плаще
