Виктор Дандре - Моя жена – Анна Павлова

Ознакомительная версия.

– Подождите года два, – сказал президент, – и вы увидите, что Мексика будет самой спокойной страной. Тогда вы из Европы будете приезжать к нам на отдых.

Увы, через два года после нашего свидания президент Карранса был убит, а бои быков были разрешены новым президентом.

За свою артистическую жизнь Анне Павловне пришлось познакомиться со многими выдающимися людьми самых разных профессий и положений. По свойству натуры Анны Павловны на нее наибольшее впечатление производили личности, достигшие высшего положения благодаря собственному уму, энергии и таланту или поставившие своим идеалом служение на пользу человечества.

Лет семь или восемь тому назад, во время нашего пребывания в Нью-Йорке, наши знакомые предложили Анне Павловне познакомиться с Томасом Эдисоном. Мы приехали в Вест-Оранж, маленький городок, где жил великий изобретатель, и посетили его сначала дома, а потом пошли в здание, где находится его лаборатория и рабочий кабинет.

Там мы познакомились с тремя из его постоянных помощников, рассказавших Анне Павловне, как работает Эдисон, как каждый час его жизни точно распределен, и когда опыты, сопровождающие какое-нибудь из его изобретений, подходят к концу, он совершенно переселяется в свой рабочий кабинет, там и ест, спит. Нам показали скромную кушетку, на которой он спал по несколько часов в течение шестнадцати суток, заканчивая одну из последних своих больших работ. Анна Павловна высказала ему свое удивление и восхищение такой необыкновенной энергией и настойчивостью в достижении своей цели. Какая нужна воля, чтоб в такие годы лишать себя даже простого комфорта? Эдисон, ласково смеясь, ответил:

– А разве вы для ваших достижений не делаете того же самого?

Очень хотелось Анне Павловне познакомиться с Рабиндранатом Тагором, личность и альтруистическая работа которого ее интересовали давно и серьезно. Будучи в Калькутте, она написала Тагору, спрашивая его, нет ли среди его поэм подходящего сюжета для балета, который она намеревалась поставить из индусской жизни.

Тагор любезно прислал ей одну из своих вещей с указанием, что она ему кажется подходящей для целей Анны Павловны, и пригласил ее приехать к нему, чтоб переговорить лично. К сожалению, место, где живет Тагор и где находится его школа, отстоит от Калькутты в расстоянии ста миль и туда Анне Павловне не удалось собраться.

Среди великих артистов Анна Павловна любила больше всего Дузе, – искренность, простота, глубина и сила ее игры всегда на нее сильно действовали. Я пользуюсь случаем, чтоб привести здесь слова Дузе об Анне Павловне. На слова одного господина, сказавшего ей после ее спектакля, что ее голос унес его в волшебный мир, – Дузе ответила: «Вероятно, потому, что я вчера видела эту волшебницу Павлову и только о ней и думаю».

Федор Иванович Шаляпин, его дочь Дасия и Анна Павлова. 1926 г. С великим певцом балерину связывала многолетняя дружба

Из музыкантов самое сильное впечатление на Анну Павловну производил Артур Никиш. Сила его личности, передаваемая им оркестру, чувствовалась Анной Павловной особенно ярко и глубоко. Несколько раз ей пришлось встречаться с Никишем в России и за границей. Оба питали друг к другу большую симпатию и всегда были рады случаю встретиться опять. Помню, как однажды после балета «Тщетная предосторожность» Никиш пришел в уборную к Анне Павловне и рассказал ей, как он был сегодня вдвойне растроган.

– Во-первых, – сказал он, – вашей игрой и танцами. Во-вторых, далекими воспоминаниями.

– Какими воспоминаниями? – удивленно спросила Анна Павловна.

И Никит ответил:

– Я играл этот балет много раз, когда был еще второй скрипкой в оркестре в Вене.

Вздохнув, он прибавил:

– Я был тогда молод.

Особая любовь у Анны Павловны была к цветам. Необыкновенная грация, отличавшая Анну Павловну в танцах, никогда не покидала ее и в жизни. Каждое ее движение было преисполнено прелести очаровательной, потому что она соединялась с самой простотой. Не могло быть радости тоньше, чем наблюдать, как Анна Павловна обходила свой сад. У нее была своя, какая-то неповторимо-изящная манера целовать любимые цветы, – других она лишь слегка касалась рукой.

Какие цветы она больше всего любила?

Несомненно, полевые, может быть по воспоминаниям своего детства. При наших постоянных скитаниях, при нашей жизни в больших городах, ей редко приходилось видеть настоящие поля, но когда это случалось, она радовалась, как дитя.

В 1928 году, после ее отдыха в Италии, мы решили поехать через озеро Гарда в область доломитовых гор итальянского Тироля. Около маленького озера Кареси, на высоте две тысячи метров, выстроен роскошный отель, окруженный доломитовыми горами необыкновенной красоты, удивительными по своим тонам и эффектам освещения. Анна Павловна восторгалась всем, но самая большая радость ожидала ее впереди, когда мы пошли гулять в горы и очутились в полях, сплошь покрытых цветами. Я как-то читал про знаменитого американского ученого-естествоведа, натуралиста Мюира, который оказал большие услуги изучению американской флоры, – его именем назван один из национальных парков, в память об его необыкновенной любви к цветам и растениям. Командированный американским правительством для изучения Аляски, он приехал туда и начал свои изыскания. Помощники Мюира, сопровождавшие его в этой поездке, рассказывают в своих записках, как, поднявшись на горы и увидев цветы своих родных полей, он опустился на колени и стал целовать землю. Об этом я вспоминал, любуясь радостью Анны Павловны. Она переходила с одного места на другое, находила и называла по имени родные цветы, которых не видела с Лигова. Тут были какие-то особые колокольчики, и мелкие розовые цветочки, и маргаритки, и лесные фиалки, и еще много других. Всех их она знала по памяти.

Гуляя там же в лесу, мы нашли какие-то маленькие, белые цветочки, росшие во мху, с необыкновенным запахом. Они так понравились Анне Павловне, что она решила непременно привезти их в Англию. Мы сейчас же запаслись большими жестянками из-под бисквитов, наложили туда моху и земли, выкопали несколько цветочков с корнями и везли их таким образом через всю Европу, вызывая большое любопытство на всех таможнях. Приехав к себе в «Айви-хаус», Анна Павловна с любовью посадила цветы, стараясь выбрать, как ей казалось, наиболее подходящий уголок. Они пережили зиму и пропали.

Из садовых цветов Анна Павловна больше всего любила тоже простые. Она любовалась лилиями, розами, их красотой и совершенством форм, но они мало говорили ее сердцу. Исключение она делала для орхидей. Они привлекали ее своей экзотичностью и «ориентализмом». Меньше всего Анна Павловна любила гвоздику. В бытность нашу в Коста-Рике Анна Павловна, желая оказать любезность жене президента республики, которая приехала ее встретить на вокзал, решила сделать ей визит и отвезти цветы. Увидев в окне лучшего цветочного магазина великолепные орхидеи, Анна Павловна обрадовалась и, выбрав большой букет, просила его связать. Хозяин магазина, увидев, что мы иностранцы, спросил Анну Павловну, для кого она выбрала эти цветы. Узнав, что для президентши, он пришел в ужас, объясняя, что в Коста-Рике орхидеи – самые обыкновенные цветы, что их нельзя дарить, надо выбрать что-нибудь более роскошное, и лучшим будет букет гвоздик. Пришлось поступиться своим вкусом.

В последнюю свою поездку в Австралию Анне Павловне очень понравились чудесные маленькие цветочки, прелестно пахнувшие, – «борония». Решено было увезти с собой несколько горшочков. Мы поехали в садоводство, выбрали несколько таких растений, и увидели еще и другие цветы, которые Анне Павловне тоже очень понравились. Между ними был какой-то громадный куст, дивно раскрывшийся огромными лиловыми колокольчиками. Анна Павловна пожелала его приобрести и просила выкопать его и посадить в большую кадку. Хозяин выразил большое сомнение, чтоб такое большое растение могло перенести слишком дальнюю дорогу, но согласился – на наш риск. Выбрали мы и еще несколько растений. Покидая Аделаиду, я поехал на пароход посмотреть, где можно раскинуть наш цветник. Любезное начальство парохода предоставило нам самим выбрать место, но с тем, чтоб никого не стеснять. И вот, гуляя по пароходу, я случайно увидел на самой корме чрезвычайно удобное помещение, куда публика совершенно не заходила, притом защищенное от ветра. Хозяином этого уголка оказался санитар приемного покоя. Я обратился к нему не без опасения получить отказ, но получил самое благожелательное согласие. Он сам оказался большим любителем садоводства, охотно принял на себя все заботы и в течение пяти недель оберегал цветы, ухаживая за ними. С большим негодованием он рассказывал мне, как публика, иногда заходившая туда, обрывала последние лиловые колокольчики «на память о Павловой». Деревья, привезенные к нам в оранжерею, сначала захирели, так как мы взяли их оттуда в пору австралийской весны, а привезли их в нашу осень. Мы думали, что они пропадут. Но они оправились, и, к большому восторгу Анны Павловны, большой куст опять зацвел, как у себя на родине.

Ознакомительная версия.