Именно семьи, в вопросы управления империей она не лезла. Так вот, как только цель оказалась вроде бы достигнута, вдруг все пошло прахом! Муж в ответ на ее призывы только морщится. Любимый сын, Николай, с виду по-прежнему весьма почтителен с матерью и внимательно выслушивает все ее советы, но выполняет совсем другие! Те, что исходят от второго сына. А этот вообще чуть ли не с рождения относился к матери, как к чужой. И сейчас Мария Федоровна сильно подозревала, что инициатором всех ее неприятностей является именно Алик.
Надо сказать, что здесь она была в общем-то права. Уступать ей свое сильное влияние на Николая и заметное - на отца я не собирался. У вас, мадам, все это было в другой истории, и как вы этим воспользовались? Так что теперь пусть пробую другие, а вы отойдите и не мешайте.
Примерно такими словами можно было описать мое отношение к матери, и она отлично это чувствовала. Поэтому главной мишенью ее нападок оказался не Николай, как следовало ожидать - ведь это он собирался жениться на ненавистной матери немке. А я, который пока вообще ни на ком жениться не хотел.
Маман была человеком довольно эмоциональным, что являлось ее одновременно и сильной, и слабой стороной. А я - не очень, и поэтому терпеливо ждал, когда же она в запале гнева скажет что-нибудь не то, что следует.
Ждать пришлось недолго.
- Кто же знал, что из очаровательного ребенка вырастет такое чудовище?! - горестно воскликнула маман. - Почему ты тогда не умер младенцем, как то было явно предопределено свыше? Кто нарушил волю
небес, позволив тебе выжить?
Э, маманя, весело подумал я, стараясь сохранить на лице торжественно-мрачное выражение, у нас же сейчас не четырнадцатый век на дворе! И даже не шестнадцатый. Это тогда голословные обвинения в сношениях с дьяволом могли оказаться действенными, а сейчас - увы. Нет, проканать подобное может и теперь, но только при наличии серьезной доказательной базы. А ведь был же у нее куда более выигрышный путь! Она могла сказать, что ее любимый Сашенька тогда умер, а вместо него родилось чудовище, то есть я. Так как по большому счету это было бы правдой, то по крайней мере Николай мог бы что-то заподозрить, мои настроения он чувствует хорошо. Ну, а сейчас - фигушки. Матушка здорово подставилась, сказав подобное при отце. Черевин как-то по пьяни рассказал мне, что отец считал мое тогдашнее выздоровление чудом, ниспосланным ему по горячим молитвам. А тут такое говорят!
- Ваше императорское величество, - обратился я к родительнице, - правильно ли я понимаю ваши слова в том плане, что вы более не считаете меня своим сыном? Ибо никакая мать не может желать своему ребенку смерти! В таком случае прошу вас более никогда и ни по каким вопросам не обращаться ко мне лично. Все, что необходимо, мне передадут отец и брат.
Мать уже поняла, что сболтнула лишнего, но с ходу придумать, как вывернуться, она не смогла - и залилась слезами. Отец с Николаем принялись ее успокаивать, а я решил, что уж мое-то присутствие здесь и сейчас не строго обязательно, и тихонечко испарился из комнаты
прямиком в Приорат.
Вечером, когда я раздумывал, стоит ли идти ночевать в Гатчинский дворец или лучше позвонить туда, сказав, что у меня здесь образовалась неотложная работа, ко мне явились отец с Николаем. Оба выглядели довольно бледно.
- Зря ты с матерью так, - хмуро заявил мне родитель. - Она от переживаний слегла, даже ходить не может.
Меня так и подмывало сказать правду - ну типа она мгновенно излечится, если в коридоре громко и убедительно завопить «пожар!!!». Но, разумеется, при отце, а тем более при брате демонстрировать такой цинизм было никак нельзя. Следовало, наоборот, подпустить глубоких чувств, отчего я слегка дрожащим голосом начал:
- А ей, значит, можно? Да у меня в глазах потемнело, когда я такое услышал!
Не верю, мысленно сказал я себе вместо Станиславского. Больше чувства, Алик, больше чувства!
- Даже не знаю, - закончил я с самым трагическим выражением, какое только смог воспроизвести на физиономии. - Наверное, мой мир никогда уже не будет прежним.
Слушатели, в отличие от меня, оказались далеко не Станиславскими и принялись наперебой меня утешать. В общем, начался ну прямо какой-то бразильский сериал. Или мексиканский? Я, честно говоря, и тогда в них совершенно не разбирался, и уж тем более сейчас.
В общем, теперь вопрос о том, что мне надо со всей семьей ехать в
Крым, отпал сам собой. Мало того, что у меня появились весомые причины для отказа, так и маман тоже считала, что мне лучше остаться в Гатчине. Кажется, она надеялась воспользоваться моим отсутствием и попытаться восстановить влияние на Николая. Как говорится, блаженны верующие. Она так до сих пор и не поняла главной черты характера своего сына. Он категорически не воспринимал никакого давления ни от кого. Ну то есть вообще! Если давящий на него обладал достаточным авторитетом, то Николай для вида соглашался, но делал все один черт по-своему. Единственным способом подвигнуть его на что-то не очень желательное было убедить, что все это он придумал сам, причем вопреки всему. Вот тогда что-то могло и получиться. Кстати, я подозревал, что и в другой истории у Николая Второго была именно эта особенность, пусть и не столь ярко выраженная.
Итак, в конце июня все семейство отчалило, а я остался в Гатчине. Вернуться они должны будут двадцать первого августа, и в этот же день в Питер прибудет Вилли с неофициальным визитом. И, что пока не афишировалось, среди сопровождающих его лиц будет Маргарита, а двадцать второго должна состояться помолвка.
Но что-то вдруг пошло не по планам. Из Москвы мне телеграфировали, что шестнадцатого августа царский поезд со всей семьей выехал. Поначалу я не очень обеспокоился - ну, подумаешь, тронулись на день раньше, мало ли какова может быть причина. Хотя, конечно, жаль, что в Ливадии у меня нет своих агентов. Блин, в Берлине и то есть! И в Москве,
причем не только Зубатов, но и его начальник, полковник Бердяев. Оттуда мне и шли оперативные сведения о движении царского поезда.
Уже на следующий день они начали вызывать глубокое изумление. Царский поезд добрался до Харькова за рекордно короткое время! И, постояв там минут сорок пять, двинулся дальше. А всего через три часа пришла следующая телеграмма совершенно бессвязного содержания, из которой все-таки можно было узнать, что царский поезд потерпел крушение. Потом начался пожар. Имеются большие жертвы. И - главное, об этом сообщили в самом конце - погиб император. Императрица тяжело ранена, наследник престола жив, про его состояние здоровья не говорилось ничего.
Минут пять тупо пытался сообразить, что же теперь делать. Ну надо же такому случиться! А я-то надеялся, что отец проживет здесь хоть немного больше, чем в другой истории. А вышло вон оно как… да куда же они неслись как в зад укушенные, в конце-то концов? Чья это была инициатива?
Но чтобы прояснить эти и им подобные вопросы, следовало как можно быстрее оказаться поближе к месту событий, и я приказал спешно подготовить к поездке малый императорский поезд, подумав, что вообще-то подобных приказов издавать вроде как не имею права. Но слухи по Гатчинскому дворцу распространялись со скоростью если не света, то уж звука наверняка, и всякое мое слово теперь ловили на лету. Причем вроде не очень я сильно возвысился - был великим князем, стал цесаревичем, а поди ж ты!
В общем, поезд из паровоза и четырех вагонов был готов часа через полтора и вскоре уже ехал на юг. Довольно быстро, но без фанатизма - слететь под откос вслед за всей прочей семьей мне не улыбалось. С наступлением темноты скорость вообще замедлилась до сорока километров в час, и прибыли в Москву мы одновременно с поездом, доставившим туда всех выживших при крушении. Первым делом я разыскал Николая, опасаясь, что мне еще придется как-то выводить его из невменяемого состояния, но он держался на удивление хорошо. Правда, походка у него стала какой-то заторможенной.
- Что с тобой?
- Да ничего особенного, спиной ударился, - скривился брат, - при резких движениях побаливает, но не очень сильно. Алик, как же так? Что теперь будет?
- Ты будешь править Россией, а я - помогать тебе. Лучше скажи, что с маман?
- Рана на голове и, похоже, травма позвоночника, у нее ноги отнялись. В сознание приходила, но ненадолго. Сейчас консилиум решает, что делать дальше.
Бог не фраер, мрачно подумал я, он правду видит. Наверняка ведь вся спешка была именно ей инициирована! Небось прознала о готовящейся помолвке и спешила, чтобы успеть хоть как-то помешать. Но император-то куда смотрел, почему не воспротивился?
- Как погиб отец?
- Он удерживал на руках крышу вагона, пока мы все вылезали и вытаскивали маман. Потом отпустил крышу, сделал несколько шагов и упал. Врач сказал - разрыв сердца от запредельного напряжения сил.
Вот ведь зараза, он и помер-то небось оттого, что не отпускал крышу, пока из под обломков не выволокли его покалеченную жену, подумал я. И спросил:
