– Следовательно, возникает вопрос, скрывается ли Нидерман по‑прежнему в Швеции – в таком случае где и у кого – или уже успел перебраться в надежное место за границей. Какие у нас на этот счет мысли?
– У нас нет никаких доказательств того, что он сбежал за границу, но это единственный логичный вариант.
– Где же он в таком случае бросил машину?
Соня Мудиг и Курт Свенссон оба замотали головами. Когда речь шла о выслеживании объявленного в розыск конкретного человека, работа полиции в девяти случаях из десяти особой сложности не представляла. Надо было выстроить логическую цепочку и начинать раскручивать. Кто его приятели? С кем он вместе сидел в тюрьме? Где живет его подружка? С кем он любит ходить выпивать? Где он в последний раз пользовался мобильным телефоном? Где находится его машина? В конце этой цепочки обычно и обнаруживался искомый человек.
Проблема с Рональдом Нидерманом заключалась в том, что у него не было приятелей, отсутствовала подружка, он не ходил по кабакам и не имел известного полиции мобильного телефона.
Значительная часть усилий была, следовательно, направлена на розыски машины Виктора Йоранссона, которой, как предполагалось, Рональд Нидерман воспользовался. Она могла бы указать дальнейшее направление поисков.
Первоначально ожидалось, что машина всплывет в течение нескольких суток, скорее всего, на какой‑нибудь стоянке в Стокгольме. Однако, несмотря на общегосударственный розыск, автомобиль блистал своим отсутствием.
– Если Нидерман находится за границей… где же он тогда?
– Он гражданин Германии, и естественно было бы предположить, что он направился именно туда.
– В Германии он объявлен в розыск. Ни с кем из старых приятелей в Гамбурге он, похоже, не связывался.
Курт Свенссон замахал рукой.
– Если он собирался в Германию, зачем ему тогда понадобилось ехать в Стокгольм? Разве не проще было бы доехать до Мальме и перебраться через Эресунд по мосту или на каком‑нибудь пароме?
– Разумеется. Маркус Эрландер из Гётеборга в первые дни сконцентрировал поиски именно на этом направлении. Полиция Дании информирована о машине Йоранссона, и мы можем с уверенностью сказать, что на паромах Нидерман не переправлялся.
– Но он поехал в Стокгольм и завернул в «Свавельшё МК», где убил кассира и скрылся – можно предположить – с неустановленной суммой денег. Каким должен быть его следующий шаг?
– Ему необходимо выбраться из Швеции, – сказал Бублански. – Логично было бы воспользоваться каким‑нибудь паромом через Балтийское море. Но Йоранссона с сожительницей убили поздно ночью девятого апреля. Следовательно, Нидерман мог уехать на пароме следующим утром. Сигнал тревоги поступил к нам через шестнадцать часов после их смерти, и только тогда мы начали разыскивать машину.
– Если бы он утром уехал на пароме, автомобиль Йоранссона стоял бы возле какого‑нибудь из причалов, – заметила Соня Мудиг.
Курт Свенссон кивнул.
– А может, мы не нашли машины Йоранссона просто потому, что Нидерман покинул страну на севере, через Хапаранду? Конечно, ехать вокруг Ботнического залива далеко, но шестнадцати часов ему вполне могло хватить, чтобы успеть пересечь границу с Финляндией.
– Да, но потом ему пришлось бы бросить машину где‑то в Финляндии, и к настоящему моменту тамошние коллеги ее бы уже обнаружили.
Довольно долго все сидели молча. Под конец Бублански встал и подошел к окну.
– Вопреки логике и здравому смыслу, автомобиль Йоранссона по‑прежнему не обнаружен. Может быть, Нидерман нашел какое‑то укрытие, где он просто залег на дно, дачу или…
– Дачу – едва ли. В такое время года все владельцы домов выезжают посмотреть, что там творится.
– И едва ли его укрытие как‑то связано со «Свавельшё МК». Они, вероятно, последние, с кем бы ему хотелось столкнуться.
– Тем самым следует исключить весь преступный мир. Какая‑нибудь подружка, о которой нам не известно?
Мыслей у них было много, но необходимые для дальнейших действий факты полностью отсутствовали.
Когда Курт Свенссон ушел домой, Соня Мудиг вернулась к кабинету Яна Бублански и постучала о дверной косяк. Бублански приглашающе махнул рукой.
– У тебя найдется пара минут?
– Что?
– Саландер.
– О'кей.
– Мне не нравится этот расклад с Экстрёмом и Фасте и новым судебным процессом. Ты ведь читал отчет Бьёрка. Я тоже читала. Ее просто убрали с дороги в девяносто первом году, и Экстрёму это известно. Что, черт возьми, происходит?
Бублански снял очки для чтения и сунул их в нагрудный карман.
– Не знаю.
– У тебя есть какие‑нибудь соображения?
– Экстрём утверждает, что отчет Бьёрка и его переписка с Телеборьяном сфальсифицированы.
– Ерунда. Будь это фальсификацией, Бьёрк бы сказал, когда мы его сюда привозили.
– Экстрём утверждает, что Бьёрк отказывался говорить на эту тему, поскольку дело имело гриф секретности. Меня упрекнули в том, что я допрашивал его, опережая события.
– Экстрём начинает мне все меньше нравиться.
– На него давят с нескольких сторон.
– Это не оправдание.
– Мы не обладаем монополией на правду. По словам Экстрёма, он получил доказательства того, что отчет сфальсифицирован – настоящего отчета с таким инвентарным номером не существует. Он говорит также, что фальшивка сделана очень ловко и содержит смесь правды и вымысла.
– Какая часть является правдой, а какая вымыслом?
– Канва истории в какой‑то степени правдива. Залаченко действительно является отцом Лисбет Саландер и подонком, избивавшим ее мать. Вечная проблема – мать не хотела заявлять в полицию, и потому это продолжалось несколько лет. Бьёрку поручили расследовать, что произошло, когда Лисбет попыталась убить отца при помощи зажигательной бомбы. Он вступил в переписку с Телеборьяном, но вся корреспонденция, в той форме, в какой мы ее видели, фальшивка. Телеборьян провел самое обычное психиатрическое обследование Саландер и установил, что она ненормальная, а прокурор решил не давать ее делу дальнейший ход. Ей требовалось лечение, и ей его предоставили в больнице Святого Стефана.
– Если это фальшивка… кто в таком случае ее сделал и с какой целью?
Бублански развел руками.
– Ты меня разыгрываешь?
– Насколько я понял, Экстрём намерен снова требовать основательной судмедэкспертизы Саландер.
– Я с этим категорически не согласна.
– Нас это больше не касается. Мы отключены от истории Саландер.
– А Ханс Фасте подключен… Ян, если эти мерзавцы еще раз покусятся на Саландер, я обращусь в СМИ…
– Нет, Соня. Не стоит. Во‑первых, у нас больше нет доступа к отчету, и, следовательно, твои утверждения окажутся бездоказательными. Ты просто выставишь себя чокнутой, и тогда твоей карьере конец.
– Отчет у меня по‑прежнему есть, – тихо сказала Соня Мудиг. – Я сняла копию для Курта Свенссона, но еще не успела ему отдать, когда генеральный прокурор стал отбирать у нас копии.
– Если ты выдашь информацию об отчете, тебя не просто уволят, тебя обвинят в должностном преступлении и в выдаче СМИ засекреченной информации.
Соня Мудиг секунду посидела молча, всматриваясь в своего начальника.
– Соня, ты ничего не будешь предпринимать. Обещай мне.
Она колебалась.
– Нет, Ян, обещать я не могу. Во всей этой истории есть что‑то подозрительное.
Бублански кивнул.
– Да. Она подозрительная. Но мы не знаем, кто в данный момент является нашим врагом.
Соня Мудиг склонила голову набок.
– А ты собираешься что‑нибудь предпринять?
– Это я с тобой обсуждать не намерен. Положись на меня. Сейчас вечер пятницы. Устрой себе выходные. Отправляйся домой и считай, что этого разговора не было.
*
В субботу, в половине второго дня, охранник Никлас Адамссон оторвал взгляд от учебника экономики, по которой ему через три недели предстояло сдавать экзамен. Он услышал звук вращающихся щеток слегка тарахтящей тележки уборщика и сделал вывод, что это хромает черномазый. Тот всегда вежливо здоровался, но отличался крайней неразговорчивостью и обычно не смеялся в тех случаях, когда Никлас пытался с ним пошутить. Никлас увидел, как тот достал бутылку «Аякса», два раза побрызгал на стойку дежурного и начисто вытер тряпкой. Потом ухватился за швабру и несколько раз прошелся ею вокруг стойки в тех местах, куда не доставали щетки тележки. Никлас Адамссон снова уткнулся в книгу и продолжил чтение.
Через десять минут уборщик добрался до места Адамссона в самом конце коридора. Они кивнули друг другу. Адамссон встал, позволив уборщику обработать пол вокруг стула перед дверью палаты Лисбет Саландер. Никлас видел уборщика почти каждый день, когда приходила его очередь сидеть на этом посту, но никак не мог запомнить его имя – какое‑то типичное для арабов и им подобных. Вместе с тем особой необходимости проверять у него удостоверение Адамссон не ощущал. С одной стороны, в комнату заключенной черномазый не входит – там по утрам наводит порядок одна из уборщиц; а с другой – хромой уборщик едва ли мог представлять сколько‑нибудь серьезную угрозу.
