Когда она увидела, что Феликс прислонился к дверному косяку, скрестив руки на широкой груди так, что мускулы стали еще больше, Поппи стало очевидно, что он желал, чтобы его просветили, и что он не уйдет, пока она это не сделает.
Черта с два! Ни за что она не признается ему, что он исполнял главную роль в ее сексуальных фантазиях. Ей необходимо придумать что-то более правдоподобное в качестве оправдания, почему она выкрикнула его имя, но что?
Внезапно ее озарила идея, за которую она ухватилась и лучезарно улыбнулась ему.
— Хотела спросить тебя, можно ли в сушилке высушить твои вещи. Иначе тебе придется ходить в полотенце. Если, конечно, ты не против примерить розовый халат?
Она нервно покусывала губу, в то время как Феликс пристально смотрел на нее. Она знала, что он тщательно обдумывал ее объяснение, выискивая бреши, но, в конце концов, снова просто отрицательно покачал головой.
— Нет, они пригодны только для химчистки.
Поппи нахмурилась. У нее не было ничего из одежды, для которой нужна была химчистка. Она подумала, что он, должно быть, состоятельный, от чего ей стало слегка не по себе. Она предпочитала играть на равных, а теперь она просто ощущала себя... что ж, нищей. Ее взгляд пробежался по комнате: по отслоившейся краске на плинтусах, подержанной мебели и скрипучих половицах, местами в пятнах от воды или животных, она толком не знала. Она задумалась, в каком же месте жил он и что думал о ее пристанище. С чего вдруг ее это волновало? Не было необходимости произвести на этого мужчину впечатление. Именно он нуждался в помощи. Если ему не нравился ее дом, тогда ему следовало выбрать другой, чтобы отсидеться в нем до прибытия помощи.
Но ей было не все равно, и это ее беспокоило.
— Тогда могу развесить их. Может, возле обогревателя, чтобы они, по крайней мере, могли высохнуть быстрее? — спросила она, ощущая себя крошечной в его присутствии.
Выражение его лица свидетельствовало о том, что эта идея ему не пришлась по душе, но у него не было выбора, если он не хотел провести остаток ночи в полотенце.
— Думаю, это в самый раз, — сурово ответил он, но не пошевелился, чтобы уйти.
Воцарилось молчание, и Поппи поняла, что не выдержит и минуты под его испытующим взглядом, поэтому она вскочила с кровати и направилась к двери.
— Тогда займусь этим, — сказала она, намереваясь протиснуться мимо его крупной фигуры, но Феликс не собирался так легко позволить ей выйти сухой из воды.
Схватив за руку, он развернул ее лицом к себе. Внезапное изменение направления и ограниченное пространство привели к тому, что Поппи врезалась в его грудь. Она вскинула голову и открыла рот, намереваясь оторвать ему голову за такое обращение, как вдруг уловила в его взгляде тлеющие огоньки.
— А теперь почему бы тебе не признаться, отчего ты выкрикнула мое имя. — В его голосе звучал вызов, и он буравил ее взглядом, провоцируя ее солгать.
Что ж, она могла лгать. И соврала бы. Ни под каким предлогом она ни в чем ему не призналась бы.
— Я же тебе сказала. Хотела узнать, что делать с твоей одеждой, — выдвинув вперед подбородок, ответила она.
Его губы растянулись в хитрой улыбке.
— Неужели? — протяжно произнес он, его захват на ее плече становился все крепче. Он притянул ее ближе, придавив ее грудь своей, а свободной рукой обвил ее талию, удерживая на месте. Наклонив голову, чтобы губами слегка коснуться ее уха, он произнес: — Именно поэтому ты трогала себя?
Поппи проигнорировала его слова. Отталкиваясь от его груди, она постаралась освободиться, но он был сильнее и твердо удерживал ее. В итоге она прекратила бороться и одарила обжигающим взглядом.
— Ты свинья, — сквозь стиснутые зубы проговорила она.
Он продолжил, словно она ничего не говорила:
— Расскажи мне, Поппи, — ее имя на его губах было чувственным обещанием, — ты всегда становишься мокрой, когда думаешь о стирке?
Она дала ему пощечину. Сильно. Даже не задумываясь о том, что сделала, просто смущение было таким сильным, что это затмило ее рассудок, и она ударила его.
Она тотчас же отдернула руку; шокированная тем, что дала ему пощечину.
— Извини, — быстро сказала она, страх растекался по ее венам. Если этот парень действительно был психопатом, то пощечина могла стать искрой, которая ему была нужна, чтобы в конечном итоге убить ее.
В темных глубинах глаз промелькнул гнев, в то время как Феликс изучал ее, его желваки неистово ходили. Она подумала, что он накричит на нее, но вместо этого он склонился так, что они оказались нос к носу, и посмотрел прямо ей в глаза.
— Я пугаю тебя, Поппи?
Пугал. Очень пугал. Но не в том жутком смысле, разрушающим тебя на кусочки. Он пугал ее, поскольку был истинным самцом, и каждая клеточка ее тела горела для него. Она не могла вспомнить, чтобы хоть раз в жизни ощущала что-то так сильно, даже в отношении к мужу, и было жутко сознавать, к каким осложнениям это могло привести.
Она медленно кивнула, с трудом сглотнув.
— Если бы я хотел навредить тебе, то давно бы это сделал, — произнес Феликс и провел кончиком носа по ее щеке к волосам и глубоко вдохнул.
Значило ли это, что он не причинит ей вреда?
Поппи ощутила, что захват его руки ослаб, он опустил руку вниз, чтобы обхватить ее бедро. Пальцы второй руки, которая лежала на ее талии, медленно двигались вверх и вниз. В ответ на эти поглаживания по ее спине пробежали мурашки, и Поппи наслаждалась этим ощущением.
Она услышала, как участилось его дыхание, его массивная грудь поднималась и опускалась быстрее, одна из его рук медленно проследовала вниз, и пальцы обнаружили обнаженную кожу бедра. Его возбуждение было очевидным, его толстый член прижимался к ее животу сквозь полотенце, которое только распаляло ее собственное сильное желание большего. Больше этих прикосновений, больше его самого. Намного больше.
— Феликс, — хрипло выдохнула она, ее колени почти подогнулись, когда он зубами укусил ее за плечо. Затем зализал укус языком. Он продолжал этот узор — покусывал и зализывал все плечо и дальше по руке, помедлив у запястья, чтобы поцеловать ее колотящийся пульс; когда он дошел до ладони, то поднял на нее взгляд, и все ее мысли испарились, когда она наблюдала, как он взял в рот ее средний палец. Его язык прошелся по подушечке пальца, и от того, что она видела, меж ее бедер стало влажно.
Это было обещание того, что он собирался с ней сделать.
И, спаси ее Боже, она собиралась позволить ему это.
***
Феликс не мог поверить своей удаче.
Он лежал в теплой ванне, дрожь, наконец, прошла, и его веки отяжелели, когда он услышал свое имя. Сначала он подумал, что ему показалось, но затем его имя прозвучало снова, в этот раз более отчетливо и было сродни мольбе.
В тот же миг Феликс вытянул заглушку и схватил из корзины полотенце, чтобы завернуться в него, и затем устремился искать ее, будучи уверенным, что что-то было не так и она нуждалась в его помощи. Феликс не мог поверить своим глазам, когда вошел в ее спальню. Образ Поппи, распростертой на кровати с отклоненной назад головой на подушке, и ее руки, скрытой под одеялами, почти выбил его из колеи. Это была такая невероятно сексуальная картина, что он чуть не кончил.
Воздух был наполнен мускусным ароматом ее возбуждения, и если бы она раньше не завела его до такой степени, то сейчас уж точно сделала бы это. Его эрекция болезненно напряглась под тонким полотенцем, и Феликсу пришлось заставить себя успокоиться, прежде чем пересечь комнату и взять то, что она, очевидно, хотела ему дать.
Когда он откашлялся, чтобы заявить о своем присутствии, и она вскочила, то чувство вины отразилось на ее прекрасном личике, от чего ему захотелось выругаться вслух. Никогда в жизни он не видел женщины настолько невероятно красивой. А он был с несколькими красавицами. Ее темные волосы густыми волнами упали на плечи, она тяжело дышала, а ее молочно-белая кожа покраснела от греховных деяний.
Он легко мог представить, как она будет выглядеть после того, как они займутся любовью.
Когда она грациозно встала с кровати, фланелевая ночная сорочка, которая при нормальных обстоятельствах подействовала бы как холодный душ на либидо любого мужчины, поднялась, открывая кремово-бледную кожу, и только посодействовала его желанию раздеть ее догола и зарыться меж ее шелковистых бедер.
Вместо тяжелых ударов в груди он ощутил, что его сердцебиение замедлилось до степенного ритма, а кровь устало тащилась по венам. Время замерло, когда она шла к нему, покачивание ее бедер обладало гипнотическим воздействием, от которого его разум кинулся в пучину запретных мыслей. То, что он хотел с ней сделать, наверное, было незаконно, но, когда она попыталась протиснуться мимо него, он решил, что ему наплевать, какие законы необходимо было нарушить. Он должен был овладеть этой женщиной. Даже если она еще не готова была признаться самой себе или ему, что хотела его, он намеревался дать ей все то, чего она желала. Когда он привлек ее к себе, в голове осталась лишь одна мысль — к тому времени, когда он с ней покончил бы, она осознала бы, каково быть оттраханной по полной.
