Трамвай миновал Боровицкий холм, оставил по правую руку здание Манежа, выполз на Манежную площадь и двинулся вдоль "Националя". Но впереди не было видно знакомых с детства зданий – ни тебе гостиницы "Москва", ни здания Совнаркома (затем Совета Министров, затем Госплана, затем Госдумы). А вот Дом Союзов был себе вполне на месте. Затем показалась обширная площадь, обрамленная вполне узнаваемыми зданиями – Большой театр, Малый театр, за ним – серая псевдоготическая громада магазина "Мюр и Мерелиз" (нынче именуемого ЦУМ), с противоположной стороны – гостиница "Метрополь". Сама же площадь с обеих сторон была довольно пустынной – знакомые по прошлой жизни скверы с фонтанами отсутствовали.
В трамвае стало чуть посвободнее. Заметив на руке довольно представительно одетого человека примерно моих лет наручные часы ("тоже, небось, на службу едет" — решил я), спросил у него время, перевел стрелки своих мозеровских часов и завел пружину. Если я и опаздывал, то не слишком – было примерно пять минут десятого. Но все-таки непорядок.
Трамвай покатил дальше, вдоль побеленной Китайгородской стены с башнями, крытыми зеленоватой черепицей, и на Лубянской площади вышел на кольцо. Дальше 34-й маршрут уходил на Мясницкую, и чтобы добраться до Ильинских ворот, надо было делать пересадку, либо преодолеть оставшееся расстояние пешком. Выбрав второй вариант, схожу на Лубянской площади и сворачиваю направо. Лубянская площадь сильно отличалась от привычного мне облика – не было ни монументального здания "Детского мира", ни станции метро, а на месте снесенного памятника Дзержинскому красовалось какое-то сооружение, вроде фонтана. Торопливо шагаю вдоль Политехнического музея, и, дойдя до угла, как раз напротив Ильинских ворот, перехожу улицу, оставляя за спиной памятник героям Плевны. Проскочив в Ильинские ворота в Китайгородской стене, уже вижу здание, занимаемое Наркомвнешторгом.
"Дурак!" — мелькнула у меня мысль, когда я снова глянул на часы, подходя к зданию наркомата. — "Надо было извозчика брать – быстрей бы доехал!".
Войдя в вестибюль наркомата, не задумываясь, поднимаюсь по лестнице и направляю стопы к своему кабинету. Память реципиента ведет меня безошибочно и через несколько минут я распахиваю дверь в приемную, где меня уже дожидается первый посетитель.
Это был сравнительно молодой русоволосый человек, с зачесанными назад волосами, в пиджаке из толстой ткани, с желтым портфелем (свиная кожа польской выделки – отметил мимоходом я) на коленях, нервно теребивший в руках светлую кепку.
— Здравствуйте… — нерешительно и с едва заметной нервной дрожью в голосе пробормотал он.
— Добрый день. Проходите! — мотнул я головой в сторону своего кабинета.
Молодой человек, даже не представившись, начал торопливые и сбивчивые объяснения:
— Виктор Валентинович! Это не дело! У нас законно оформленное удостоверение на ввоз кожсырья, а из-за вас мы не можем выбрать даже тот мизерный контингент по импорту, который нам выделен на текущий год!
— Погодите, погодите! — остановил я его. — Во-первых, кто это "мы"?
— Мы – это Главкожа ВСНХ! — нервно затараторил он. — В стране огромная нехватка кожсырья для производства обуви, а вы…
— Еще раз погодите! — снова вынужденно обрываю его. — Объясните толком, почему вы не можете выбрать контингент, и причем тут я?
— Большая партия кожсырья застряла на таможне…
Приходится снова перебить его:
— Но мой отдел не ведает таможенными делами. Вам нужно обратиться в Главное таможенное управление.
— А меня из ГТУ послали как раз к вам! — уже с некоторыми нотками отчаяния воскликнул молодой человек. — Они говорят, что это вы задерживаете решение вопроса!
— Еще раз уточню – какого вопроса? — внутри я начал потихоньку закипать, но пока еще вполне был способен беседовать мягким, размеренным голосом.
— Какого вопроса? Какого вопроса?! — молодой человек уже кипел вовсю и нисколько не скрывал этого. — Из-за вас таможня не имеет утвержденного тарифа и потому держит наш товар!
— Как это – не имеет утвержденного тарифа? Ввозные тарифы были утверждены еще постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 9 марта 1922 года! — изумился я.
— Да, но Главкожа по настоятельным обращениям Обувного треста сделала представление через Президиум ВСНХ в Таможенно-тарифный комитет при СНК о снижении тарифа на кожсырье, что дало бы возможность хотя бы немного увеличить объемы закупок в пределах валютного плана Наркомфина, — принялся объяснять молодой человек.
— Еще раз спрашиваю – а причем тут мой отдел? Это же вопрос ТТК, с ними и объясняйтесь! — мое терпение, вообще-то говоря, не беспредельно, но я все еще держал себя в руках.
— А при том, — буквально взорвался молодой человек, переходя почти что на крик, — что с ТТК как раз мы все выяснили. А вот когда из ТТК послали новый тариф на согласование к вам, в НКВТ, то в Главном таможенном управлении он согласование прошел, а у вас в отделе импорта – все еще нет! И из-за вашей волокиты все стоит! Развели тут бюрократию! — слова его пылали праведным гневом.
— Ну, наконец-то мы подошли к сути дела, — я не преминул подпустить немного язвительности в голос. — Хорошо, давайте разбираться, кто и что заволокитил. У вас есть номера и даты исходящих документов ТТК, которые были переданы нам для согласования?
— Да, вот, держите… — и с этими словами молодой человек завозился с латунными пряжками своего портфеля, затем зарылся в его содержимом и после нескольких минут раскопок извлек, наконец, несколько листков бумаги. — Вот они!
Перебираю протянутые мне бумажки и разбираю реквизиты предоставленных мне документов.
— Позвольте! Но вы ведь предоставили мне номера писем, направленных из ТТК на имя заместителя наркома тов. Фрумкина. А в мой отдел ничего не направлялось!
— Верно, — согласился со мной молодой человек, — но Фрумкин передал письмо ТТК в ГТУ, а те направили документы на согласование к вам.
— Так от какого числа и за каким исходящим номером бумаги из ГТУ были направлены к нам? — продолжаю выяснять обстоятельства дела.
— Прошу прощения, но это ваша внутриведомственная переписка! — парировал молодой человек. — Я не Рабкрин, чтобы иметь полномочия копаться в вашем делопроизводстве! Хотя, если дело так и дальше пойдет, боюсь, без вмешательства Рабкрина не обойтись!
— Думаю, все гораздо проще, — помотав головой, берусь за вычурно изогнутую телефонную трубку, одновременно накручивая ручку вызова. Услышав ответ, прошу телефонистку с коммутатора:
— Барышня, дайте мне, пожалуйста, следующий номер… — и диктую ей номер заведующего ГТУ из списка, лежащего у меня под стеклом на столе. — Сейчас мы все выясним прямо у Потяева, — поднимаю глаза на посетителя.
— Алло! У аппарата зав. Отделом импорта Осецкий. Андрей Иванович у себя? Переключите на него, пожалуйста.
— Андрей Иванович? Здравствуйте. Осецкий у телефона. К вам на согласование из ТТК должен был поступить проект нового тарифа на кожсырье. Меня интересует, какого числа и за каким номером бумаги на согласование были переданы в мой отдел?
— Хорошо, жду. — Вешаю трубку и поднимаю глаза на своего посетителя, который нервно тискает ручку своего портфеля, а его светлая кепка валяется на ковровой дорожке, но он совершенно этого не замечает.
— Молодой человек, у вас кепка упала, — произнес я, указывая глазами в нужном направлении. Тот нервно покрутил головой, затем его взгляд зацепился за упавшую кепку, он порывисто наклонился и поднял ее, при этом едва не уронив портфель.
В этот момент зазвонил телефон:
— Виктор Валентинович? — раздается в трубке голос Потяева. — Документы у нас, подписаны, но к вам еще не отправлены.
— Хорошо, Андрей Иванович, — ответил я, — тогда прямо сейчас к вам в секретариат заскочит молодой человек. Передайте, пожалуйста, документы ему.
Кладу трубку на место и повелительным тоном обращаюсь к своему посетителю:
— Так, сейчас беги в Таможенное управление, прямо к секретарю Потяева. Возьмешь у него бумаги – и пулей ко мне. Если там все в порядке, я завизирую и сегодня же попробую подписать их у товарища Фрумкина, а если ты хочешь ускорить дело, сам зарегистрируешь их в Управлении делами и в экспедиции, и потом оттащишь в Тарифно-таможенный комитет. Но вот на Совнаркоме вопрос только они могут поставить. Тут уж я ускорить ничего не смогу.
Ни слова не говоря, молодой человек выскочил за дверь.
Так начался мой первый день в наркомате. Кстати, тогда я и выяснил, какое у нас нынче число. На перекидном календаре на столе у моего секретаря значилось: "З сентября 1923 года. Понедельник".
Как день начался, так он и продолжился. Посетители, бумаги, подписи, согласования. Цены, тарифы, задержки на таможенных пунктах, склоки вокруг контингентированных товаров, неисполнение договоров поставки зарубежными контрагентами, переписка с торгпредствами, оформление удостоверений и лицензий на ввоз, урегулирование спорных вопросов с Валютным управлением Наркомфина…
