Он чувствовал смущение согрешившего.
И раз переболев их болями, Он не мог не излечивать их страданий. Всем Своим
нутром, Он чувствовал их нужды. Он был настолько тронут, что забыл Свои собственные.
Боль людская настолько задела Его, что Свои страдания Он отложил на потом.
Может быть поэтому и в ваш мир Господь тоже посылает страждущих. Полное
уединение и отказ от служения приравнивается к эгоизму. Однако некоторое уединение
и служение открывает перспективу.
Вот история, иллюстрирующая мою мысль.
* * *
Когда я учился в средней школе, наша семья обычно каждый год на время
весенних каникул отправлялась порыбачить. Однажды мой брат и мама не смогли
поехать с нами, и отец позволил мне взять друга. Я пригласил Марка. Он был хороший
парень и очень любил спорт. Получив разрешение его родителей, мы начали готовиться
к поездке.
Ещё не успев уехать, мы уже начали предвкушать отдых. Представляли, как солнце
согревает наши тела, когда плывем на лодке. Слышали жужжание катушки, чувствовали
дёрганье удочки и борьбу белого окуня, втаскиваемого в лодку. Мы ощущали запах
рыбы, которую готовят в открытой кастрюльке с длинной ручкой на открытом огне.
Ожидание давалось с трудом. Дни тянулись как холодная патока. Наконец
наступили весенние каникулы. Мы погрузились в наш домик на колесах и отправились к
озеру.
Прибыли мы поздно ночью, развернули лагерь и отправились спать, видя сны о
завтрашнем дне на солнышке. Но ночью подул не по сезону сильный северный ветер.
Стало быстро холодать! Ветер был настолько силён, что на следующее утро мы едва
смогли открыть дверь нашего лагеря на колесах. Небо было серое, а озеро стало
нагорьем из белопенных волн. Никакой речи о рыбалке в такую погоду не могло и быть.
19
“Нет проблем,” - сказали мы, - “проведем день в домике. В конце концов у нас есть
“монополька” и журнал. Мы знаем немного анекдотов. Это, конечно, не то, для чего мы
приехали, но не будем унывать в беде и порыбачим завтра.”
Итак, загнанные в домик, имея печку, чтобы согреться, и игру, чтобы убить время, мы, трое рыбаков, провели день.... в помещении. Часы тянулись медленно, но они
тянулись. Наконец настала ночь и мы забрались в спальные мешки, мечтая о том, как
закинем удочки завтра.
Удивление не миновало нас. На следующее утро дверь открывалась с трудом не из-
за ветра, а льда!
Мы старались быть бодрыми. “Нет проблем, - бормотали мы, -“можем поиграть в
монопольку.... снова. Можем ещё раз перечитать рассказы из журнала. И наверняка
вспомним ещё пару другую анекдотов.” Но какими бы храбрыми мы не пытались быть, стало очевидно, что часть унылой серости покинула небо и вошла в наш лагерь.
Я начал замечать некоторые вещи, которые не видел раньше. Я заметил, что у
Марка есть ряд свойственных ему недостатков. Он был чересчур самоуверен в своих
мнениях. Легко сердился и был постоянно раздражителен. Не принимал никакой
конструктивной критики. И хотя его носки действительно воняли, считал, что это не моё
дело говорить ему об этом.
“В автоприцепе моего отца ты просто претендуешь на особое отношение.” -
огрызался я, ожидая, что отец придет мне на помощь.
Но отец просто сидел в углу и читал. “Да,” - подумал я, - “где же он, когда я так
нуждаюсь в нём? ” А потом я стал видеть и отца в ином свете. Как-то на моё замечание, что яйца на завтрак полусырые, а тостер подгорел, он предложил мне попробовать моё
умение на портативной плитке самому. “Ах, как трогательно, - пробормотал я, - ничто
так не трогает как курятник типа нашего автоприцепа, в котором мы заперты, и
возможности увидеть в истинном свете, того, кто рядом.”
И был долгий день. И была долгая холодная ночь.
Проснувшись на следующее утро под звук не то дождя, не то снега, шлепающего по
крыше, мы даже не изображали бодрого вида. Мы вовсю сердились. С каждой
последующей минутой Марк всё больше становился ничтожеством в моих глазах; я
поражался насколько слеп, я, должно быть, был, когда приглашал его. Да и отец не умел
ничего делать толком; поразительно, как у некоторых таких раздражительных
родителей могут быть такие уравновешенные сыновья. Целый день мы просидели в
унынии, а наше рыболовные снасти было всё ещё не распакованы.
На следующий день стало ещё холоднее, и первыми словами отца были: “Мы
собираемся домой.” Никто не возразил.
Я получил суровый урок в те дни. Он касался не рыбалки, а людей.
Если те, кого позвали рыбачить, не рыбачат, они воюют.
Когда энергия, которая должна быть направлена на работу вне, тратиться внутри, результатом, как правило, бывает взрыв. Вместо забрасывания сети, мы забрасываем
друг друга камнями. Вместо протянутой руки помощи, мы тыкаем обличающими
перстами. Вместо того, чтобы быть ловцами потерянных, мы становимся критиками
спасенных. Вместо того, чтобы помочь страждущим, мы причиняем боль помощникам.
А
результат?
Церковь
скряг.
Показушная
духовность.
Глаза-щелочки,
выискивающие бородавки у других, и игнорирующие свои собственные у себя под
носом. Скрюченные пальцы, которые не замечают достоинств, а указывают на слабости.
20
Раскол церквей. Неубедительные свидетельства. Разбитые сердца. Узаконенные
войны.
И что печальнее всего, бедные уходят голодными, запутавшиеся уходят без совета, а заблудшие уходят непонятыми.
Если те, кого позвали ловить рыбу, не ловят её, они воюют.
Но не забудьте и о другой стороне этой рыбацкой истории: если те, кого позвали
ловить рыбу, ловят её, они процветают!
Ничто так не уладит любой случай раздражения, чем совершение вечер- него
богослужения. Ничто не возвращает истинное видение вещей лучше, чем посещение
больничной палаты. Ничто не объединяет солдат лучше, чем общее задание. Оставьте
их в казарме, не на линии фронта, на неопределенное время и посмотрите, что случится
с их поведением. Они найдут любой предлог, чтобы быть недовольными. Койки
слишком жесткие. Командиры слишком строгие. Компания, ставшая неинтересной. Но
поместите тех же самых солдат в траншею, и пусть они покланяются пулям. И то, что
было постылой казармой, будет казаться прибежищем. Койки будут восприниматься
благом. Еда будет почти идеалом. Командиры будут наставниками. И от компании они
будут в восторге.
Если те, кого позвали ловить рыбу, ловят её, они процветают!
Иисус знал это.
Он прибыл в Вефсаиду сильно печаленный, усталый, с желанием остаться наедине с
учениками. Никто бы не обвинил Его, отпусти Он людей. Никто не стал бы критиковать
Его, отмахнись Он от них. Но Он не сделал этого. Потом ... Он поступит так. Потом ... Он
потребует, чтобы они ушли, и будет искать одиночества.
Но не раньше, чем Он “излечил их больных”(25) и научил их “многому”.(26) “Я”
было забыто... было служение другим... душевное напряжение ослабло.
Учтите это. В следующий раз, когда “внешние” раздражители подталкивают вас
захлопнуть дверь и остаться внутри, оставайтесь столько, сколько можете терпеть. А
потом выходите, т.к. когда те, кого позвали ловить рыбу, не ловят её, они воюют.
5. РАДОСТЬ ПУТЕШЕСТВИЯ
У НЕЁ БЫЛО МЕСТО 14Е, а я сидел на 14D.
Она была деревенская, а я - городской. Она была отсталая, а я - современный. Она
была домашняя, а я так называемый “профессионал”. Но она умела видеть, а я был слеп.
“Наверное они специально поставили эти сидения так близко друг к другу, не так
ли?” - спросила она, когда я садился.
Её лицо было в полуметре от моего. Она была похожа на таксу; брови поднимались
шалашиком над носом, а толстые щеки и двойной подбородок обвисли. Улыбалась она
так широко, что можно было видеть дырки в верхних зубах, к тому же шея её по
отношению к плечам была под углом чуть ли не в 45 градусов, поэтому голова
находилась впереди плеч, а не над ними. У неё была короткая стрижка и синий
велюровый брючный костюм.
Я не знаю, была ли она старой или выглядела старой, но я точно знаю одно: она
никогда прежде не летала.
21
“Я не часто летаю, а вы?”
У неё расширились глаза, когда я сказал ей, что часто.
“Ух ты, это должно быть здо-о-рово.” (Она умела добавлять звук в любом слове.) Я тяжело вздохнул про себя - настроение моё уже было плохим: неделя оказалась
беспокойной, самолет опоздал и был переполнен, зуб мой болел, а лекарство было
