Мишка перекинул щит со спины, опустился на колено и, всем телом ощущая, как мал легкий вязовый щит, попытался прикрыть им и себя, и все еще стоявшего спиной к реке отрока. Он еще не успел как следует утвердиться на одном колене, как сразу с двух сторон его подперли плечами и два щита легли краями внахлест на его собственный – опричники не бросили своего сотника в одиночестве под обстрелом.
По счастью, с ладьи не разглядели столпившихся у стены дома – мешали камыши; зато всадники, возвышавшиеся в седлах, оказались на виду. Однако стрелы с реки почему-то не прилетели. Мишка просто не верил своим глазам – судя по направлению, в котором выпускали стрелы Егор и его люди, ладья с подмогой быстро (по скорости чувствовалось, что гребут «отрывая руки») миновала плес и ушла вниз по течению, даже не попытавшись выручить своих. Всадники, ведомые Егором и его людьми, тоже повернули коней вниз по течению и быстро скрылись в лесу.
Мишка расслабленно опустил щит и с трудом удержался, чтобы не усесться на землю.
– Митька, ты чего сам сюда выперся? Послать никого не мог?
– Сейчас, Минь, мы всех в дом быстренько… там, похоже, проветрилось уже – Дмитрий, не отвечая на вопрос, попытался переключить своего сотника на другую тему.
– Да не надо уже… кхе-кхе… – горло жгло изнутри, словно наперченное. – Мотьку… скорее… кхе-кхе…
– Да вон он! Подходит!
Мишка только махнул рукой, отсылая Дмитрия; издавать хоть какие-то звуки было просто страшно. Так и ходил некоторое время возле дома, толкая иногда то одного отрока, то другого, и указывая рукой на обнаруженный непорядок. Пригодился-таки опыт Андрея Немого, да и отроки, натренированные тем же Немым, быстро соображали, чего хочет от них сотник.
Матвей сначала поискал, нет ли раненых среди отроков, потом занялся выжившими террористами. Мишка тронул его за плечо и, наклонившись к уху, прошептал:
– Там баба беременная… и еще одной ногой в живот дали.
– Так я с бабами… того… не умею, Минь.
Мишка вместо ответа дал лекарю подзатыльник и указал рукой на дом.
– Да иду, иду уже. А с тобой-то чего? Голос…
Мишка топнул ногой и снова указал на дом.
– Да чего ты сердитый-то такой? Хорошо же все, ни убитых, ни раненых. Иду, иду…
«Вот-вот, поработай еще и гинекологом. Это тебе не пацанам девичьи тайные места живописать. По первости, поди, пострашнее ампутации покажется, или чего там еще у лекарей самым страшным считается. Вот, блин, еще и голоса лишился… самое время, туды его… И как теперь с княгиней общаться?»
Все происходило как-то не так. Нет, вроде бы и план сработал, и похитители поняли намек: мол, не испугаетесь дыма, так подожжем, но все равно выйти заставим. И отроки заняли места и отстрелялись не хуже, чем на тренировках в учебной усадьбе, и бедлам, устроенный бабами с детишками, вполне предсказуем… Но вот то, что люди с боевой ладьи вместо того, чтобы выручать своих, просто банально смылись… А еще этот безоружный типчик – по виду явно не из этой компании. А еще труп со вспоротым животом, вытащенный отроками из дома – они что там, между собой резались? И с какого, в конце-то концов, перепугу спасенные приняли спасителей за ляхов?
У Мишки начало складываться впечатление, что он хоть и управляет событиями, но как-то фрагментарно. То все идет, как по-писаному, то начинается нечто совершенно непонятное, потом опять – в соответствии с планом, а после вдруг случается такое, что и вообразить невозможно.
Так, наверное, чувствует себя музыкант, играющий на синтезаторе в паузах хоккейного матча: играет он хорошо, порой даже захватывает разухабистой мелодией внимание зрителей, заставляя их аплодировать в такт, но только до момента вбрасывания шайбы. А дальше… дальше идет главное действие, ведь публика пришла на матч вовсе не для того, чтобы слушать музыку. Но и само главное действие разделено на две части: видимую для всех и видимую и понятную только для узкого круга посвященных – тренеров, судей, маклеров тотализатора. И музыкант ко всему этому ни малейшего отношения не имеет, ничего или почти ничего об этом не знает.
Единственный способ для него стать полным хозяином положения – вместо музыки заорать в микрофон: «Пожар, спасайтесь!!!» Вот тогда все станет понятно и предсказуемо – тренеры со своими тактическими и стратегическими хитростями могут идти в задницу, судья со своим свистком… примерно туда же, а тотализатор… Да черт его знает, эти ребята, пожалуй, в любых условиях свое урвать сумеют. Однако главное действие накроется медным тазом.
«Ну что ж, сэр, похоже, именно это вы тут и устроили. Были какие-то хитрые расклады, сложные маневры, военно-политические игры, но пришел боярич Лисовин и, ни черта во всех этих хитромудрых маневрах не понимая, проорал «Пожар, спасайтесь!» Часть публики рванула на выход, часть затоптали, кого-то и насмерть, а еще часть… гм, видимо, таким исходом должна быть довольна. Продолжая вашу аналогию с хоккейным матчем, сэр, это должны быть болельщики и игроки проигрывающей команды. Их срыв матча должен вроде бы устраивать.
А дальше что? Да, здесь и сейчас вы, сэр Майкл, стали хозяином положения, но в остальной, так сказать, окружающей действительности… Как вы думаете, что сделают с музыкантом, сорвавшим хоккейный матч, да еще, судя по всему, не рядовой, а финал какого-то первенства? Вот именно! Следовательно, что? Правильно – нехрен почивать на лаврах. И заниматься текучкой тоже незачем, на то у вас подчиненные имеются. Ваша главная задача на данный момент – получение достоверной информации, которая позволит понять расклад сил и выработать дальнейший план действий. И нечего нос воротить! Вон, лежит главарь, хоть и изрядно покоцаный, но вполне живой и говорить способный. Вперед, «война все спишет», тем более, средневековая».
Мишка помахал рукой, подзывая к себе Дмитрия. Склонился к его уху и зашептал:
– Пошли одного отрока узнать, что там у Егора, а сам со мной… кхе-кхе… главаря допрашивать.
– А чего у тебя с голосом-то?
– Ежа проглотил… против шерсти. Командуй, давай.
Главарь лежал в сторонке вместе с еще двумя выжившими террористами. Судя по перевязкам, в него попало два болта – один раздробил запястье правой руки, а второй прошелся вскользь по лбу. Левая, здоровая, рука у него была привязана к левой же ноге. Мишка ухватил его за одну ногу, кивком приказал Дмитрию сделать то же со второй ногой и поволок террориста в заросли ивняка – нечего другим пленным слушать, что он будет отвечать на вопросы.
– Ты чей? – прошептал Мишка, и Дмитрий повторил его вопрос нормальным голосом.
Мужик не только не ответил, но даже отвернул голову, демонстрируя нежелание разговаривать. Мишка повторять вопрос не стал, а спихнул ногой искалеченную руку пленного с его груди на землю и наступил на нее подошвой сапога. Мужик напрягся, но продолжал молчать. Мишка, не переставая давить сапогом, покатал его руку туда-сюда – мужик зарычал, выгнулся на земле дугой, но все равно упорно молчал.
«Да что ж ты, падла! Ведь знаешь же, что все равно говорить заставим… Уй, блин!»
Пленный неожиданно махнул ногой, и только его неудобное положение, или, может, последствия ранения в голову, спасли Мишку от весьма неприятного удара. Зажмурившись, словно бил сам себя, Мишка впечатал каблук в забинтованное запястье, что-то отчетливо хрустнуло – не то кость, не то палка, к которой примотали руку. Пленный взвыл и потерял сознание.
– Мить, воды.
Дмитрий смотался к берегу, принес воду в шлеме и вылил пленному на голову. Не подействовало.
«Как бы не помер. Допрашивать-то вы, сэр, ни хрена не умеете. Матвея, что ли, позвать? Ну да, он вам покажет пытки».
– Мить… кхе-кхе… еще. Только вот отсюда плещи, чтобы в нос попало.
Со второй попытки получилось – пленный закашлялся и залупал глазами. Мишка снова надавил на искалеченное запястье.
– А-а-а!!! –вопль допрашиваемого, наверное, был слышен даже в доме.
«Детей перепугаем… А! Они уже такого насмотрелись…».
– Будешь говорить, или нам костер развести?
– Не знаю ничего! У ляхов спрашивайте!
«Опять про ляхов, да что ж такое-то?! А не тот ли типчик?»
– Спросим. А пока тебя спрашиваем. Ты чей?
– Полоцкий… из полусотни боярина Васюты.
– Княжий дружинник?
– Да.
– Что? Просто дружинник, даже не десятник?
– Десятника вы в доме убили.
«Хреново. Просто инициативный мужик, взявший на себя командование в тяжелой ситуации. Много знать не может. Или может?»
