Ознакомительная версия.
В.: Итак, это довольно ясно показывает недвойственную направленность самого Плотина. Вы относите эту интеграцию восхождения и нисхождения к единству мудрости и сострадания.
К. У.: Да, мы встречаем это как на Востоке, так и на Западе. Путь восхождения от Многого к Единому является путём мудрости. Мудрость видит, что за всеми многообразными формами и феноменами лежит Единое, Благо, неописуемая Пустота, в соотнесении с которой все формы видятся как нечто иллюзорное, мимолётное, непостоянное. Мудрость есть возвращение Многого к Единому. На Востоке праджня, или мудрость, видит, что Форма есть Пустота.
Путь нисхождения, с другой стороны, — это путь сострадания. Он видит, что Единое в действительности возникает в виде Многого, и посему ко всем формам необходимо относиться с равными добротой, состраданием, милосердием. Сострадание, или доброта, на самом деле является механизмом миропроявления как такового. Единое проявляется как Многое через бесконечное действие сострадания и благожелательности. Мы объемлем Многое с такими же состраданием и заботой. Сострадание соприкасается со всем явленным миром с заботой и мягким удивлением. На Востоке каруна, или сострадание, видит, что Пустота есть Форма.
Итак, получаем: мудрость видит, что Многое есть Единое, а сострадание видит, что Единое есть Многое. Или, в терминах Востока, праджня видит, что Форма есть Пустота, а Каруна видит, что Пустота есть Форма.
В.: Мудрость и сострадание — это ещё Эрос и Агапэ.
К. У.: Верно, восходящий Эрос и нисходящая Агапэ, трансцендентность и имманентность, любовь, которая тянется вверх, и любовь, которая тянется вниз...
Центральный исторический момент всего этого заключается в том, что благодаря великим недвойственным системам — от предложенной Плотином на Западе до предложенной Нагарджуной на Востоке — мы видим акцент на уравновешивании и интеграции этих двух направлений движения. Восходящий, или трансцендентальный, поток мудрости, Эроса или праджни, необходимо уравновешивать с нисходящим, или имманентным, потоком сострадания, Агапэ или каруны. Единство обоих потоков, единство Единого и Многого, Пустоты и Формы, Мудрости и Сострадания — их единство в недвойственном Сердце Одного вкуса служит источником, целью и основой подлинной духовности. Бог и Богиня
В.: Это ещё Бог и Богиня — проявляющиеся как Эрос и Агапэ, мудрость и сострадание, восхождение и нисхождение...
К. У.: Да, в широком смысле. Если на мгновение проигнорировать более провинциальные и специфические для определённой стадии идеи Великой матери как защитницы огородного хозяйства в садоводческой культуре, а также аграрные образы Бога Отца как «большого папочки на небесах» (данные мифические образы не особо-то полезны для понимания всей картины) и поискать вместо этого широкое понимание Бога и Богини, тогда возникает нечто вроде следующей сбалансированной картины.
Если мы хотим мыслить в таких терминах, тогда мужественный Лик Духа — или Бог — это прежде всего Эрос, восходящий и трансцендентальный поток Космоса, неизменно стремящийся обрести бóльшую целостность и образовать более широкий союз, преодолеть ограничения и дотянуться до неба, возвыситься до бесконечных откровений бóльших Блага и Славы, всегда отвергая более поверхностное в поиске более глубокого, отвергая низшее в поисках высшего.
А женственный Лик Духа — или Богиня — это преимущественно Агапэ, или сострадание, нисходящий, и имманентный, и проявляющийся поток Космоса, принцип воплощения, инкарнации в теле, отношений, взаимосвязей, проявленного охвата, прикасающегося ко всем и каждому существу совершенной и равностной благодатью, ничто не отвергающей, всё принимающей. Там, где Эрос стремится к Благу Единого, достигаемому в трансцендентальной мудрости, Агапэ объемлет Многое с добротой и имманентной заботой.
В.: Вы это связываете с тантрой.
К. У.: Тантра, в общем смысле, представляет предельную недвойственную реальность в виде сексуальных объятий Бога и Богини, Шивы и Шакти, Пустоты и Формы. Ни восхождение, ни нисхождение не считаются финальными, предельными или предпочтительными. Напротив, подобно инь и ян они друг друга порождают, зависят друг от друга, не могут существовать друг без друга и обретают своё подлинное бытие через умирание друг в друге. Лишь затем, чтобы вместе блаженно пробудиться, как весь Космос, обнаружив, что вечность безумно влюблена в творения времени, а недвойственное Сердце лучезарно сияет, как весь сотворённый мир, благословляя все творения и извечно воспевая эти объятия — объятия, которые всех нас просят возобновлять в своём сознавании из мгновения в мгновения, бесконечным и чудесным образом, как непосредственное присутствие Одного вкуса. Таково недвойственное видение, союз слияния и излияния, Бога и Богини, Пустоты и Формы, мудрости и сострадания, Эроса и Агапэ, восхождения и нисхождения — совершенное и блаженное единство в Одном вкусе, радикальный звук хлопка одной ладони. Два разных Бога
В.: Это аналогично недвойственному интегративному видению, развитому Плотином.
К. У.: Да. Но это единство восхождения и нисхождения в последующей западной истории нередко будет разрываться; потусторонние приверженцы восхождения и посюсторонние приверженцы нисхождения находятся в постоянном и порою насильственном конфликте. Последовавшая война была одним из центральных и определяющих конфликтов для западного разума.
В.: Война между сторонниками восхождения и нисхождения?
К. У.: Да. Это довольно удивительно. Начиная со времён св. Августина и заканчивая буквально сегодняшним днём, сторонники восхождения и нисхождения находились в непрестанном и зачастую жестоком конфликте, и это оставило Запад с двумя совершенно несовместимыми Богами, если можно так выразиться.
Бог сторонников восхождения был потусторонним до самых своих основ: царствие моё не от мира сего. Это пуританский, обычно монастырский и аскетический Бог, видящий тело, плоть и особенно секс как архетипические воплощения греха. Он всегда стремился избежать Многого и обрести Единое. Он был чисто трансцендентальным, всегда сохраняя пессимистичный настрой относительно перспективы обрести счастье в этом мире. Он презирал время, предпочитая ему вечность, и скрывал своё лицо, стыдясь теней этого мира.
Бог сторонников нисхождения рекомендовал прямо противоположное. Он бежал от Единого в объятия Многого. Он был влюблён в зримого, чувствуемого Бога, а иногда и в Богиню. Это был Бог чистого воплощения, чистой имманентности. Он пребывал под чарами многообразия и нашёл благодать в воспевании этого многообразия. Не большее единство, а большее разнообразие — такова была цель этого Бога. Он воспевал чувственное тело, сексуальность и землю. Наслаждался сконцентрированной на сотворённом мире духовности, воспринимавшей каждый восход солнца, каждый восход луны как зримое благословение Божественного.
В.: В книге «Секс, экология, духовность» вы прослеживаете историю этой войны между двумя Богами.
К. У.: Да, верно. На Западе в течение тысячелетия между св. Августином и Коперником мы наблюдали практически исключительно идеал восхождения. И вправду, поскольку это была аграрная структура, механизмы отбора работали в пользу ориентированной на мужчин духовности, которая, как следствие, концентрировалась больше на Эросе, нежели на Агапэ, на восхождении, нежели на нисхождении, на Едином — ценой исключения Многого и даже ненависти к нему. И посему считалось, что подлинное спасение, подлинное освобождение невозможно обрести в этом теле, на этой земле, в течение этой жизни. Оно было потусторонним до самых корней. Плоть — грех, секс — грех, земля — грех, тело — грех, невзирая на слабенькую похвалу, которая отпускалась по адресу самого акта божественного творения. И, таким образом, конечно же, корень греха, в общем, лежал в Еве — в женщине, теле, плоти, природе, телесности: всё это становится в глубочайшем смысле табу. Для сторонников исключительно восхождения нисхождение всегда является дьяволом.
В.: Как на Востоке, так и на Западе?
К. У.: Безусловно. В аграрных обществах, где бы они ни возникали, имеется постоянная тенденция позволять восходящему потоку объявлять сей мир злом и иллюзией и порицать землю, тело, чувственное, сексуальность (и женщину). Были, конечно же, исключения, но это устойчивая и постоянная тенденция во всех аграрных структурах: они потусторонни до самых своих основ, царство их не от мира сего, и им свойственно сильнейшее желание обрести нирвану вдали от мира сансары. И это можно встретить повсюду — от раннего иудаизма и практически всех форм гностицизма до раннего буддизма и большинства форм христианства и мусульманства.
Ознакомительная версия.
