– Принцесса, ты не уходи, а? Когда ж ещё мне доведётся вот так, вживую, на такую красивую жар-птицу полюбоваться? Ты если не хочешь, я тебя пальцем не трону… Мне для этого дела и Тонька сойдёт. А на тебя – хоть посмотреть…
– Вот, пейте чаёк свеженький, – поднесла мне Антонина чашку с крепко заваренным чаем.
Я отпила глоток и поморщилась: это был почти чифирь. И сахара подруга Воробьихи бухнула ложки четыре, не меньше… Впрочем, и в этом большого смысла не было, как и в буране за окном, и в осколках моего сердца на полу этого бомжатника, и в одиноко светящемся окне напротив…
После этого чая на меня навалилась такая усталость, что я уронила голову на руки, уплывая в мучительный транс. Стукнул раздвигаемый диван, меня взяли под руки, проводили к нему и уложили – не раздевая, прямо в пальто, только сапоги сняли. Диван вонял старой мочой, подушка – чем-то кислым…
Серый дневной свет прорезался мне в глаза. Во рту стояла пустынная сушь, а правую сторону поясницы разрывала адская боль. Рука занемела до мурашек и не слушалась… Вытащить её из-под головы удалось с трудом. Вот дряни, наверняка что-нибудь подсыпали в чай…
Я села. От слабости потемнело в глазах, а голову пронзил резкий, неприятный звон – будто тончайшая проволока воткнулась в мозг.
Сапоги удалось найти не сразу: кто-то добрый засунул их под диван, а без обуви на здешний пол вставать было не только неприятно, но и опасно для здоровья: его покрывала грязь, везде валялись какие-то ошмётки, колбасные шкурки, бумажки, бычки… Виднелись засохшие следы от плевков и блевотина. К горлу подступил рвотный позыв. Боль усиливалась при движениях, а при переходе в вертикальное положение тут же захотелось снова согнуться пополам. Крови я не обнаружила – значит, это не рана… Ад разрывал меня изнутри. Домой, домой, скорее домой…
Но не тут-то было. Я оказалась запертой в пустой квартире, а в моей сумочке не обнаружилось ни мобильника, ни денег. Хотя, впрочем, я не могла припомнить, брала ли я с собой телефон вообще, когда выходила из дома… А стационарного телефона здесь не было и в помине. Розетка для подключения аппарата в прихожей имелась, и даже полочка на стене была прибита… увы, пустая.
Что же такое на меня нашло? Что за затмение разума? Александра сказала: «Ты меня не любишь». По-моему, всё это время я только и делала, что доказывала ей свою любовь, но, видимо, получалось неубедительно. Что сделать ещё, чтоб она поверила? Не знаю…
Захотелось в туалет. Даже страшно было представить, какой он здесь… Предчувствия не обманули: он был воистину постапокалипсичен. Даже на вокзале, наверно, и то чище. Пришлось исхитряться с подстилкой из туалетной бумаги… Смыть не вышло: сливной бачок не работал.
В моче обнаружилась примесь крови.
Я упала на вонючий диван и свернулась в позе эмбриона, поджав ноги к животу… Запах? Плевать… Больше прилечь было просто негде. Я постанывала и скулила от боли, сгибаясь в бараний рог. Что-то с почкой, видимо. Где же эти сволочи?
«Ангел мой, хранитель мой, спаси меня…» – только и оставалось молиться.
Сушняк мучил, не отступая. На кухне не нашлось даже чистой питьевой воды, а водопроводную пить я не рискнула. Запах гнили и разложения от мусорного ведра вывернул меня наизнанку, и меня вырвало в кухонную мойку – прямо на сваленную там немытую посуду.
Время шло… Нет, тянулось, издеваясь надо мной. Ни Воробьихи, ни её подружки… Меня начало знобить. Боль не стихала.
«Господи, помоги мне. Саша, найди меня».
…В замке повернулся ключ. Попытка приподняться отозвалась болью. Пьяно пошатываясь, в комнату ввалилась Воробьиха.
– Вызовите скорую, – простонала я. Губы совсем пересохли, стали шершавыми. – Который час? Сколько я уже здесь?..
Икнув и фыркнув, Воробьиха усмехнулась:
– Чё, хреново, принцесса? Может, пивасика тебе дать?
В пояснице у меня словно поселился зубастый монстр: грыз и грыз…
– Какое, к чёрту, пиво… Что вы мне подсыпали?
– Ик… – Воробьиха присела на диван, расправляя на колене какой-то листок формата А4, мятый, с рваными краями. – Ну, это Тонька тебе вчера клофелин подмешала… От матери её, старухи-покойницы, остался ещё. Я про это была не в курсе, ты не думай… ик! Это она сама. Дура потому что. Лавэ-то у тебя на кармане маловато оказалось… На пивасик только и хватило. Ничё, нам твой муженёк заплатит… Ну, то есть, дама твоя. О, гляди.
Листок лёг передо мной, Воробьиха ткнула в его центр кривым пальцем с грязным ногтем. На листе была напечатана моя фотография. «Ушла из дома и не вернулась»… И телефоны Александры: домашний, рабочий и мобильный. «Вознаграждение за любую информацию гарантировано». Видимо, наша родная милиция-полиция работала по старинке: «Заявление – через трое суток».
– Ребятишки какие-то расклеивали, – сказала Воробьиха. – Я гляжу – а мордашка-то знакомая, хе-хе! Тонька пошла на встречу с твоей мадам. Тридцать косарей запросили. Нет денег – нет тебя. Ничего! Вы, буржуи, не обеднеете, а нам с Тонькой на хлеб с колбасой да на топливо – во как хватит.
Воробьиху будто подменили: от вчерашнего пьяненького дружелюбия не осталось и следа, на её обрюзглом лице застыло жёсткое и безжалостное выражение. «Во как!» – «выше крыши», показала она жестом.
– Маня… Я думала, ты хорошая, – пробормотала я. – Пьющая, но неплохая… А ты…
– А чё я? – усмехнулась Воробьиха. – Это не я, это время такое, принцесса. Каждый выживает, как может… Ик! Ну дык чё, пивасика-то дать?
Я закрыла глаза и отвернулась. Озноб, тошнота, боль – всё это наваливалось разом и терзало меня, скручивало, как в центрифуге. Все мои просьбы вызвать скорую Воробьиха пропускала мимо ушей, вся поглощённая желанием заполучить деньги. Гремела чем-то на кухне, кряхтела и крякала – видно, доливала в свой бак «топливо».
Резко и нервно тренькнул дверной звонок. Воробьиха оживилась:
– О, денежки пришли! – и засеменила в прихожую открывать.
Но пришли не деньги. Послышался плаксивый вой:
– Мань, она мне чуть руку не сломала… с-су-ука…
В вонючий бомжатник будто ворвался свежий ветер, властно и свирепо сметая всё на своём пути. Торопливые, звучные шаги, развевающиеся полы чёрного плаща, волна знакомого парфюма – и моего лица коснулись тёплые ладони моего ангела-хранителя.
– Лёнечка, я здесь… Ты меня слышишь?
Из последних сил я приподнялась и обняла её за шею, ёжась от щекотной ласки её пальцев, перебиравших мои волосы.
– Лёнька, что же ты делаешь? Что ты творишь, глупенькая? Они что, тебя здесь силой удерживали?
Спасена. Облегчение словно разом выдернуло из меня нервный каркас, до этого момента державший меня в тонусе, и я размякла, растекаясь киселём. Я знала, что родные руки не дадут мне упасть.
– Они мне клофелин подсыпали… а потом заперли тут, – стараясь не уплыть в транс, прошептала я. – Мне скорую надо, Саш… Больно…
Подскочила разозлённая Воробьиха.
– Эй, ты! – сварливо налетела она на Александру, тряся мятым листком с моим фото. – А платить кто будет? За информацию?! Сама ж обещала – вознаграждение!
Лицо Александры было суровой каменной маской. Почувствовав, что она опускает меня обратно на диван, я судорожно уцепилась за её плечи, так что мягкая кожа её плаща заскрипела под пальцами.
– Ш-ш, всё хорошо, – шепнули её губы, согрев дыханием моё ухо.
Бережно уложив меня, она выпрямилась во весь рост. Скукоженная пьянством Воробьиха едва доставала ей макушкой до подмышки.
– Значит, денег хочешь? – спокойно проговорила Александра.
– Ага, ага, а как же! – закивала Воробьиха, не уловив в её голосе чуть слышную нотку угрозы. – Сама ж обещала в бумажке своей!
– А то, что вы её клофелином напичкали и заперли, вместо того чтоб скорую вызвать – это ничего? – по-прежнему спокойно поинтересовалась Александра.
– Дык… клофелин-то – это не я придумала, это вон – Тонька сдуру, – Воробьиха кивнула на робко притулившуюся у дверного косяка Антонину в голубом грязноватом пуховике и вязаном берете. – А скорую… на *уя? Я пивасика ей предлагала – она отказалась…
Мои глаза почти не уловили молниеносное движение руки Александры – только увидели отлетевшую через всю комнату Воробьиху. Врезавшись в большую коробку с хламом, она скатилась на пол и затихла, сама похожая на кучу грязных тряпок.
– Ой, ой, убили ж насмерть! – завопила Антонина, схватившись за голову.
– Ничего, очухается, – презрительно хмыкнула Александра. Силу удара она умела рассчитывать. – Хрен вам, а не вознаграждение. Вымогатели, тоже мне.
Сильные крылья моего ангела-хранителя подхватили меня. Пинком распахнув дверь, Александра понесла меня вниз по лестнице – прочь из этой смрадной дыры.
Боль больше не чувствовалась, заглушённая уколами, а тромб в сосуде, вызвавший омертвение участка почки, уже давно растворили. Врач сказал, что такое, хоть и редко, но может случаться после операций на почечной артерии. Скорее всего, мне следовало дольше принимать профилактические таблетки, а я бросила их через два месяца после последней операции – из-за не очень приятных побочных эффектов. Но это было ещё не всё: на многострадальной артерии обнаружилась аневризма – не очень большая и пока без признаков расслоения. Однако существовал риск, что операция по её устранению могла кончиться для поражённой инфарктом почки плачевно.
