было долгое предисловие, в котором отец рассказывал о роде, происхождении его и о священной миссии, что поручена ему.
- Кем?
- Предками, - серьезно ответил дядя.
Я прикусываю язык, с которого едва не слетел вопрос на тему того, как именно предки поручали-то столь ответственную миссию.
- Матушка помнит, что он не просто записывал имена. Нет. Он был весьма дотошен. Он выяснял, кем был тот или иной человек, чем он был известен. Он находил записи в церковных книгах. И в рукописях. Он как-то уезжал в Москву, и еще в Петерубрг… это было задолго до моего рождения. Но сколь понимаю, он искал в церковных архивах упоминания о своем роде.
Дядя замолчал и с усилием поправил себя:
- О нашем роде. Я все же часть его… к слову, я помню, что у отца был кабинет, в которых входить запрещалось строго-настрого. Я пару раз запрет нарушил. Я не отличался ни сыновней почтительностью, ни покладистостью… надеялся найти там водку.
- Почему водку? – удивился Лют.
- Понятия не имею. Думаю, хотелось упрекнуть отца, найти доказательства, что он сам далеко не идеален. А что может быть еще доказательством неидеальности в глазах подростка?
Да. Наверное. Если так.
- Но там были бумаги. Старые и очень старые. Записи какие-то. Машинка… матушка говорит, что после рождения детей занималась домом и хозяйством. Отец ведь и сам требовал, чтобы она исполняла женский долг. Вот и… он же как-то обмолвился, что книг будет две. Одна – посвященную деяниям рода, который он назвал великим. И другая – собственно рекомендации на тему, как величия достичь с просветлением вместе.
Сказано это было с откровенной насмешкой.
- Не верите? – Лют тоже мед ел. И щурился блаженно.
- В просветление по рекомендациям? – уточнил дядя. – Нет.
- Отчего же?
- Смысла нет в том, чтобы менять душу по чьим-то советам, ибо самые добрые могут быть истолкованы превратно или же вовсе во вред пойти. Желание перемениться должно идти от самого человека, - дядя ответил это совершенно серьезно. – Как и понимание, что именно он желает переменить. Но я не о том… рекомендации те, полагаю, были из числа тех, которые о правильном воспитании. Жены ли, детей ли… другое любопытно. Отец сказал, что книга родовая многим глаза откроет…
- На что? – вырвалось у меня.
- Не знаю. Матушка знала лишь, что он был премного доволен. Что твердил об открытии. О неслучайности. О том, что род его поставлен был блюсти великую реликвию. И что благословен для того. И что это благословение он пронес сквозь века. Оно-то и ставит его над прочими.
- Но случилось, что его дети… разочаровали, - дипломатично выразился Лют.
- Гнилую ветвь надо отсечь, - это дядя сказал тихо. – Он решил, что виновата матушка.
Ну да, не себя же, любимого, обвинять.
- Что именно она дурной кровью своей испортила все. И сказал, что будет требовать развода, что возьмет в дом другую женщину, но…
- Получить развод священнику практически невозможно, - Лют снова взял меня за руку.
- Именно. Полагаю, когда он обратился в епархию с подобным… заявлением, ему ответили и довольно жестко. А если вспомнить, что по его вине едва не началась война… пусть даже вина эта и не была доказана, но…
- Знающие знали?
- Именно. Думаю, что со стороны имперской канцелярии церкви было высказано многое.
Что слушать было неприятно, а потому и к просьбе деда отнеслись без должного понимания.
- Более того… мой знакомый… - дядюшка замялся, явно не зная, стоит ли называть имя. Впрочем, нам-то оно без надобности. – Сказал, что отец и монастырь рассматривал. Не для себя. Но ему было сказано, что, если в монастырь отправится мама, то он – следом. Что… он в шаге от того, чтобы расстаться с саном.
И лишиться избранности? Сколь я понимаю характер деда, это было худшим наказанием из возможных.
- Собиралась дисциплинарная комиссия…
- А и такая есть? – удивилась я.
- Само собой. Священники – тоже люди. И порой совершают поступки, которые бросают тень не только и не столько на них, сколько на саму церковь. Формально упрекнуть отца было не в чем. Приход он держал, службы справлял, поведением своим не нарушал законов писаных. Да и неписаных… полагаю, ему пригрозили… монастырем ли, отставкой, переводом… да, наша семья служила в этих местах сотни лет. Обычай. Традиция. Но любую традицию можно нарушить и перевести отца, скажем, на Север. Или еще куда-нибудь.
- Но не перевели.
- Именно. Меня, к слову, когда я начал думать обо всем… тоже удивило. Ведь это самое простое и логичное решение. Отослать того, кто по сути является причиной конфликта. Привести на его место кого-то с… не столь радикальными взглядами. Успокоить людей.
И нелюдей.
- Да и отец в новой обстановке присмирел бы. Я спросил у своего знакомого, отчего же не поступили так… и получил ответ, что таково высочайшее распоряжение.
- Чье?
- Патриарха. И что дело в земле. В связи. Что… если бы не я, то приход и дальше стоял бы без священника.
Что, как мне видится, тоже не совсем нормально.
Нет, я-то сама далека от дел церковных. Но приход ведь немаленький. И церковь имеется, за которой приглядывать надо, и люди.
- Мне еще намекнули, что жениться надо бы.
- Как ты вовсе без жены-то и в священники? – поинтересовался Лют. - Мне казалось, что холостым только в монахи. Да и после принятия сана жениться нельзя.
- Нельзя, - согласился дядя. – После рукоположения нельзя. Разве что с отречением от сана.
- Тогда…
Дядя наклонился и вытащил из сумки стопку листов.
- Вот, - сказал он. – Это то, что уцелело. Думаю, отец или переписывал, или опасался, что что-то случится с его рукописью… или отдавал, может, кому-нибудь на перепечатывание. Но это я нашел на чердаке.
Листы пожелтели, и уголки загнулись. На одном вот пятно осталось, темное, словно кровью капнули. Буквы… имена.
Строки.
Моя родословная, выходит?
Даты вот. Имен много и рядом с некоторыми заметки карандашом.
Умер.
Похоронен.
Убит… пропал без вести.
Деду бы в историки, работа, судя по толщине стопки, внушительная проведена. Я переворачиваю лист, взгляд перескакивает с имени на имя.
Возвел каменную часовню.
Заслуги предков, к которым… ничего не ощущаю? Пожалуй.
…нанял малевальщика и расписал стены…
…справил оклад для Семистрельной Богоматери,
