Девка встала потихонечку, отперла дверь и впустила своего полюбовника; он разделся и лег с нею спать. Поговорили вромеж себя, и до того договорились, что гость взобрался на девку и ну валять ее во все лопатки; отзудил раз, отзудил и в другой.
— Послушай, душа, я слыхала от баб, что если привязать ноги веревкою и притянуть покруче к самой шее, то п…да вся снаружи будет и что эдак-то хорошо еться: не надо и подмахивать. Попробуем-ка, дружок.
Гость долго не думал, взял свой кушак, обвязал около ее притянул их покруче к шее и давай качать. Тут ночлежник бросится сверху, да как закричит во все горло:
— Караул! Рятуй[60], хозяин! Твоя дочь пропала: волки голову отъели.
Любовник соскочил, да и к дверям, а ночлежник схватил за шиворот: «Нет, брат, стой, погоди маленько!» Старик со старухою услышали крик, что волки у ихней дочери голову отъели, выбежали из клети — и к дочерней постели. Щупает ее старик руками и нащупал в потемках п…ду и жопу, оробел: ведь это, думает, одно туловище, головы-то нету — и закричал на старуху:
— Давай скорей огня! Теперича нашей дочки нет живой на свете!
А сам крепко ухватился и держит за п…ду и жопу и плачет по дочери. Принесла баба огня. Глядь, а дочка-то связана! Господи Боже мой! Что это такое?
— А вот он, дядюшка, волк-то, — говорит ночлежник, держа полюбовника за ворот.
— Эка ты, сукин сын! — закричала старуха. — Разве не мог поеть ее попросту?
Давай толкать любовника в шею; так и вытолкали! А дочь развязали.
— Сделай милость, дружок, — просит старик ночлежника, — не сказывай никому нашего горя; вот тебе за то двадцать пять рублев!
— Нет, дядюшка, не скажу, Бог с вами! Какое мне дело! Поутру угостил старик ночлежника и проводил за деревню. Пошел парень домой. Идет, а навстречу ему целая ватага нищих с котомками.
— Послушайте, нищенькие, — стал он говорить им, — ступайте вот в эту деревню, там на самом краю живет мужик богатый, нынче он делает поминки по своей дочери, у которой волки голову отъели. А мужик-то добрый, он вас примет, накормит и напоит, еще и в котомки накладет!
Нищие прямо туда и потащились, пришли на двор, выстроились в ряд и дожидаются обеда. Хозяин увидал: «Ишь сколько их нашло!» Взял большой каравай хлеба, разрезал и обдарил всех по куску, а нищие все стоят, нейдут со двора вон.
— Чего ж вы дожидаетесь? — спрашивает мужик. — Ведь вам дали милостинку!
— Да не будет ли, дядюшка, твоей милости, не дашь ли нам пообедать да помянуть твою дочку?
— Какую дочку?
— Да которую волки съели.
— Какой черт вам сказал? У меня дома все благополучно!
— Да нас послал к тебе эдакий-то парень.
— Ну, ну, проваливайте! — закричал мужик.
Нищие ушли со двора, а хозяин говорит:
— Ну, старуха, пропали мои деньги! Только понапрасну дал этому сукину сыну: обещался никому не сказывать, а как вышел за ворота, полон двор нищих нагнал! Поди-кась, он теперича по всем деревням славу пустил! Да еще коли сват про то узнает, так дело наше дрянь выйдет!
Меж тем парень шел-шел и пришел домой.
— Ну что, сынок, видел свою невесту? — спрашивают его отец с матерью.
— Ах, батюшка, не досаждайте мне, лучше бы совсем не видать.
— Что так?
— Да ведь у нареченной невесты — царство ей небесное! — волки голову отъели, одно туловище оставили; завтра хоронить будут!
— Эка беда-то стряслась над ними! Надо, старуха, поехать да проститься, пока не похоронили. Люди они для нас были хорошие! Запряги-ка, сынок, нам лошадок, мы со старухою к свату поедем…
Сын запряг лошадей, они сели и поехали. Подъезжают ко двору, а сват увидал и выбежал навстречу:
— Здравствуй, сват! Как Господь милует? Милости просим в избу, гости дорогие!
А гости унылым голосом отвечают:
— Спасибо, сватушка, мы к тебе не гостить приехали, а проститься с твоей дочкою. Верно, не судьба нам быть в родстве с тобою.
— Отчего же, сват?
— Да ведь у тебя несчастье в доме: волки голову у дочки отгрызли.
— Когда? Кто это вам сказал?
— Да сынок, ведь он у тебя прошлую ночь ночевал, сам и видел.
— Вот те раз! Так это твой сын был? Нечего делать: хоть дочка моя и жива, да дело-то неладно!
Потолковали и решились с Богом; с тех пор и перестали они называться сватами.
Разговорились промеж собой две девки:
— Как ты, а я, девушка, замуж не пойду!
— А что за неволя идти-то! Ведь мы не господские.
— А видала ль ты, девушка, тот струмент[61], каким нас пробуют?
— Видала.
— Ну что же — толст?
— Ах, девушка, право, у другого толщиною будет с руку.
— Да это и жива-то не будешь!
— Пойдем-ка, я потычу тебя соломинкою — и то больно!
Поглупей-то легла, а поумней-то стала ей тыкать соломинкою.
— Ох, больно!
Вот одну девку отец приневолил[62] и отдал замуж. Оттерпела она две ночи и приходит к своей подруге:
— Здравствуй, девушка!
Та сейчас ее расспрашивать, что и как.
— Ну, — говорит молодая, — если б я знала-ведала про это дело, не послушалась бы ни отца, ни матери. Уж я думала, что и жива-то не буду, и небо-то мне с овчинку показалось!
Так девку напугала, что и не поминай ей про женихов. Не пойду, говорит, ни за кого, разве отец силой заставит, и то выйду ради одной славы за какого-нибудь безмудого. Только был в этой деревне молодой парень, круглый бедняк. Хорошую девку за него не отдают, а худой самому взять не хочется. Вот он и подслушал ихний разговор. «Погоди ж, — думает, — мать твою так! Улучу время, скажу, что у меня кляпа-то нет!»
Раз как-то пошла девушка к обедне, смотрит, а парень гонит свою худенькую да некованую клячу на водопой. Вот лошаденка идет-идет, да и споткнется, та девка так смехом и заливается. А тут пришлась еще крутая горка, лошадь стала взбираться, упала и покатилась назад. Рассердился парень, ухватил ее за хвост и начал бить немилостливо да приговаривать:
— Вставай, чтоб тебя ободрало!
— За что ты ее, разбойник, бьешь? — говорит девка.
Он поднял хвост, смотрит и говорит:
— А что с ней делать-то? Теперь бы ее еть да еть, да х…я нет!
Как услышала она эти речи, так тут же и уссалась от радости и говорит себе: «Вот Господь дает мне жениха за мою простоту!» Пришла домой, села в задний угол и надула губы. Стали все за обед садиться, зовут ее, а она сердито отвечает:
— Не хочу!
— Поди, Дунюшка! — говорит мать. — Или о чем раздумалась? Скажи-ка мне.
И отец говорит:
— Ну что губы-то надула? Может, замуж захотела? Хошь за этого, а не то за этого?
А у девки одно в голове, как бы выйти замуж за безмудого Ивана.
— Не хочу, — говорит, — ни за кого; хотите — отдайте, хотите — нет за Ивана.
— Что ты, дурища, взбесилась али с ума спятила? Тыс ним по миру находишься!
— Знать, моя судьба такая! Не отдадите — пойду утоплюсь, не то удавлюсь.
Что будешь делать? Прежде старик и на глаза не принимал этого бедняка Ивана, а тут сам пошел набиваться со своею дочерью. Приходит, а Иван сидит да чинит старый лапоть.
— Здорово, Иванушка!
— Здорово, старик!
— Что поделываешь?
— Хочу лапти заковыривать[63].
— Лапти? Ходил бы в новых сапогах.
— Я на лыки-то насилу собрал пятнадцать копеек; куда уж тут сапоги?
— А что ж ты, Ваня, не женишься?
— Да кто за меня отдаст девку-то?
— Хачешь, я отдам? Целуй меня в самый рот!
Ну и сладили. У богатого не пиво варить, не вино курить[64]; в ту ж пору обвенчали, отпировали, и повел дружка молодых в клеть и уложил спать. Тут дело знакомое: пронял Ванька молодую до руды[65], ну да и дорога-то была туды! «Эх я, дура глупая! — подумала Дунька. — Что я наделала? Уж ровно бы принять страху, выйти бы мне за богатого! Да где он кляп-то взял? Дай спрошу у него». И спросила-таки:
— Послушай, Иванушка! Где ты х…й взял?
— У дяди на одну ночь занял.
— Ах, голубчик, попроси у него еще хоть на одну ночку.
Прошла и другая ночь; она опять говорит:
— Ах, голубчик, спроси у дяди, не продаст ли тебе х…й совсем? Да торгуй хорошенько.
— Пожалуй, поторговаться можно.
Пошел к дяде, сговорился с ним заодно и приходит домой.
— Ну что?
— Да что говорить! С ним не столкуешься, 300 рублей заломил, эдак не укупишь[66]; где я денег-то возьму?
— Ну сходи попроси взаймы еще на одну ночку; а завтра я у батюшки выпрошу денег— и совсем купим.
— Нет уж, иди сама и проси, а мне, право, совестно!
Пошла она к дяде, входит в избу, помолилась Богу и поклонилась:
— Здравствуй, дядюшка!
— Добро пожаловать! Что хорошего скажешь?
— Да что, дядюшка, стыдно сказать, а грех утаить: одолжите Ивану на одну ночку х…я вашего.
Дядя задумался, повесил голову и сказал:
— Дать можно, да чужой х…й беречь надыть.
— Будем беречь, дядюшка, вот те крест! А завтра беспременно совсем у тебя его купим.
