малюсенькое, оставшееся своё «я» и растворяется в безличном «мы», в общей величине, в общей величине картины, в общей величине картины мира. – Ну что ж!
Помолчим.
Помолчали.
– Видите ли! – вдруг снова раскрывая рот, вдруг раскрываясь, будто перочинный ножичек, оправдываясь, отделываясь от несправедливого обвинения, беря себя в руки, продолжил Родриг… не продолжал, а продолжил: – семья, жена, дочка в школе, содержание, балетные пачки, тапачки, туфельки, мать-старуха с одной стороны и другая с другой, тесть! – как это не понять?.. стол, как говорится, на десять персон! Ширма, шкаф со своим, все знают с каким своим, в зеркале, отражением, дед, бабка с остриженной, с белым бобриком головой, три кузины (впустили в этот раз), кошка nachher17 задушенная…
Ах, вот оно что! Вот почему Родион не выдержал в этом эпизоде. Диомедон (задушил кошку) напомнил ему мартовскую удушливую пневмонию. Вот почему Родион, вместе с другим служителем унёс, крякнув, полулежащую(-лежавшую) Марфиньку.
– Noblesse, наконец, oblige! – окончательно взял себя в руки, расстроившийся было директор тюрьмы:
–Узник!
С экрана задёргался лицом и телом сурдопереводчик.
– В этот торжественный час…
Так, собственно говоря, дёргается тело и лицо любого сурдопереводчика.
– когда все взоры направлены на тебя, и судьи твои ликуют,
Сурдопереводчик был согласен и изо всех сил подмигивал и, подхекивая, пытался подсунуть Цинциннату согласие (Votum) с выступающим модератором, диктором (устар.), при этом простуженные его, Романа Виссарионовича глаза постоянно опускались и косили(-сь) на карман, как косят(-ся) и опускаются глаза карманного воришки, щипача, показывая подельнику как раз тот карман, в котором Цинциннат видел край вчетверо сложенной.
– когда все взоры направлены на тебя, и судьи твои ликуют, – интонировал, продолжая (продолжал, интонируя, как хотите), директор, – и ты готовишься к тем непроизвольным телодвижениям… – за-а-миночка, – простите, ещё раз: …когда все взоры направлены… к тем непроизвольным движениям… – какие же непроизвольные движения?.. но это же!.. это же не то! – директор тюрьмы схватился за… – это же… Не могу вспомнить… забббыл!.. не помню… это не актуальный вариант, – и тыча пальцем во всех и во всё: – Хорошо! Хорошо! Хорошо!
Хорошо, хорошо, хорошо! –
сказал поэт, до сих пор не появлявшийся у нас, -
А сам устал,
Не дослушал скрипкиной речи…
«Традиции употребления галлюциногенов»… ах да, это уже было… Надо было на три или на несколько разбить ту длинную сентенцию о традициях и вставлять по кусочку после каждого раза, когда сбиваешься с темпа. Теперь, каждый раз надо придумывать что-то.
– Ах, Роман Виссарионович, Роман Виссарионович, начнём, Роман Виссарионович, обойдёмся сегодня без вступительного слова. Мы вот тут принесли …
– Всё-таки – цирк! – думал один, а может и несколько, из присутствующих.
Пациентов питерских психбольниц будет лечить робот-тюлень!18 – объявил шпрехшталмейстер, в галунах и с шамберьером в руке. А за ним, с неба (лучше из-под купола) вззвякнул звук лопнувшей струны – это был известный, сорвавшейся в шахтах, в Вишнёвом саде, бадьи, звук.
Правила поведения заключённого! – заспешил и, поэтому, налез на разыгравшуюся больную фантазию адвокат. – Мы вот тут принесли, – адвокат близоруко поморгал, и подчеркнул пальцем красный заголовок, громадный кегель, причудливо бросающейся в глаза гарнитуры, на всю страницу.
– Безусловно, большую роль сыграло ваше поведение на торжественном Party, – вставил директор.
1.Безусловно воспрещается покидать здание тюрьмы, – продолжал по памяти, пальцем по тексту, недавний сурдопереводчик… и замолчал вдруг (снова заморгал покрашенными в рыжее ресницами, будто он был не адвокат, а рыжий (опять «рыжий», все другие гримы и краски вышли что ли?), заморгал, будто он был не адвокат, а рыжий адвокат).
Произошла некоторая, снова, заминочка: сверялись с написанным, – покидать здание… не покидать…
Памятуя, что в каждом из нас есть второй (я так не думаю, я не думаю, что в каждом – я думаю, что, может быть, не в каждом), можно было бы сейчас наметить адвокатскую двойню…
– Дальше! Уважаемый, Роман Виссарионович! Читайте дальше по написанному! – накричал директор цирка на коллегу-циркача, адвоката цирка.
Адвокат изменился в лице, изменился лицом, поменял лицо на испуганное: «что-то не то сказал?» – перестал, перестал смотреть… отвернулся от Цинцинната, как оторвался (про хищника, который отрывается от куска мяса, потревоженный шумом вошедшего в львятник дрессировщика), и стал читать глазами по написанному:
1. Безусловно, не воспрещается покидать здание тюрьмы без согласования с администрацией. В скобках: согласование даётся, подвергая определённым испытаниям, без всяких задержек, учитывая поведение и отношение к узнику сотрудников. Список сотрудников прилагается в приложении.
Чушь какая-то! но Родриг Иванович, Родриг Иванович был доволен, был доволен: «Лично вдвоём придумали», – и всякими движениями всяких частей своего тела концентрировал внимание на каждом отдельном слове (согласование, дается, подвергая, испытаниям…), глазным же движением, контролировал произведённый эффект.
Но все молчали (такой был эффект), по крайней мере, внешне. Молча, страдал адвокат. Страдал тот, второй адвокат, Роман Виссарионович (по первому было незаметно), который существовал не в «выдуманном быту», а в глубине неровностей первого и складок, которыми был более или менее прочно (как и все, конечно) защищён. Прочно, но надо было всё время быть настороже: складки не должны были разойтись и неровность не должна была разравняться… быть внимательным, не давать складке и неровности19… страдал… Да, он настаивал, добивался, ломал, как говорят, перья, или копья, кому как больше нравится, и это соответствовало его назначению советника и заступника. Редко получалось. Общество развивалось в сторону милосердия, к сожалению… минуточку! или милосердия к сожалению? Ещё раз: Общество развивалось в сторону милосердия к сожалению. Разница снова в одну запятую. Обло, как сказал бы поэт, (да он и сказал). С другой стороны… девять, десять, одиннадцать… в одиннадцать лет Ромка уже не любил людей. Не любил и всё! С тех пор уже, завёлся в складках, ещё детских, может кто-то посчитает, правильнее – отроческих – такой вот, обиженный на весь человеческий род, защитник человеческого рода.
Что же такое человеконенавистничество? Misantropia? Есть ли такое? Можно ли обзывать словом то, чего нет?
«То, что не названо, – не существует».
А что названо, существует? Например: «Небытие»?
Существует – это не то же самое, что Несуществует. Существующее существует. Значит, Несуществующее не существует. А если существует Несуществующее, то, тогда не существует Существующее.
Однако, во всяком случае, невозможно, чтобы одно и то же было и существующим и несуществующим» – сказал мракобесливый лекарь, доктор, греческий философ (биографических, библиографических сведений и других, каких либо сведений о нём практически нет).
Или это метафора, обобщение своего рода, поэтическое баловство? Разве это человеконенавистничество – когда в узилище поджаривают
