накануне ее ужасной гибели. Отсюда был хорошо виден тот портрет десятилетней давности.
Мне ясно представилось это пустое кресло, пустая рамка, и вдруг без всякой ясной логической связи с этими образами в моем сознании возник план действий. Я поспешил в Москву.
— Кто пять лет назад считался в Москве лучшим фотографом? — спросил я начальника нашего фотографического «ателье» Н.Н. Воробьева.
— Что значит «лучшим»? — ревностно пробурчал он.
Я объяснил, как мог, и через полчаса оказался в гостях у Готлиба Самойловича Кримера, которого, в отличие от господ офицеров и лиц духовного сословия, предпочитали господа коммерсанты.
Рафинированный, беленький, сухой старичок обмерил меня острым взглядом и сказал:
— Да, сударь, мы храним отпечатки вечно и постараемся сберечь их, если Господу будет угодно, до самого Страшного Суда... Знаете ли, а вдруг попросят старика Кримера оказать посильную услугу вроде вашей... Когда был сделан портрет, вы говорите?
— В первые три месяца двенадцатого года, — ответил я.
Кример на несколько мгновений задумался, а потом стал улыбаться с хитринкой.
— Давайте устроим небольшой эксперимент, — сказал он. — Вы опишете эту персону, а старик Кример продемонстрирует вам, как в цирке, свои мнемонические способности... а если срежется, то пусть неудача останется маленькой тайной.
Я не стал терять времени и просто показал ему карточку, прихваченную мной напрокат из альбома.
— О! — обрадовался Кример и на мою радость. — Вы могли бы просто упомянуть эти золотые великолепные бакенбарды. Знаете ли, господа настоящей аристократической породы встречаются мне нечасто, тем более ныне. Состоятельные — да... Но чтобы то и другое сочеталось в гармонии — увы... Сию минуту.
И вправду, не более, чем спустя минуту, он вернулся из другой, темной комнаты со стеклом, на котором отпечатался след исчезнувшей жизни.
Мое сердце забилось.
Я рассмотрел на свету эту как бы вывернутую наизнанку из иного мира картину, где всё светлое было темным, а темное — светлым. Сомнений почти не было: по одним бакенбардам я опознал моего роскошного помещика. Рядом с ним снова находились супруга с дочкой. Но, что оказалось теперь самым важным, появилось еще одно лицо! Некто стоял за его спиной, чуть поодаль, за левым плечом.
— О, знаете ли, я сейчас даже как будто вспомню фамилию этого господина! — воскликнул Кример, еще сильнее радуясь своим «мнемоническим способностям». — Бело... Беловидов?.. нет... как-то по-другому...
Я решил ему помочь в благодарность:
— Белостаев.
— Naturlich!
И вдруг он помрачнел:
— Неужели с этим господином что-то случилось?
— Он погиб в том же двенадцатом году, — ответил я. — Вместе с женой. При крушении «Титаника».
— О mein Gott! — Старик молитвенно сложил руки. — У него, знаете ли, было такое выражение лица, когда он сидел там в кресле, в своем огромном доме... Он словно хотел жить заново и весь переродился, воспрял духом. Его лицо было освещено каким-то неземным светом. Будем надеяться, что Господь принял его душу в свои райские обители. — И Кример перекрестился по-католически.
— А вы помните, кто такой стоял у него за спиной?
Кример наморщил лоб, потом потер лоб над переносицей и наконец виновато улыбнулся:
— Вот и срезался... То есть помню факт: был какой-то господин при галстуке... Очень, знаете ли, галстук у него был… auserlesen... да, изысканный. А вот лица не помню. Только и нахожу оправдание, что мой главный герой затмевал собой всех и очень мне нравился. Широкой натуры был человек... как говорили раньше, истинно вельможный. Одно удовольствие было наблюдать за его движениями, повадками... Царство ему Небесное.
Когда я вернулся на Малый Гнездниковский, то чуть было не решил, что начальником сыскной полиции только что назначили меня. Едва ли не все, кого встречал я, кидались мне навстречу с докладом.
Дактилоскопист Л.К. Перчинский, увидев толчею, крикнул прямо от двери своей комнаты:
— Твою рамку, кроме тебя, вообще никто никогда в руки не брал! Сама там выросла!
— Или с мылом ее успели вымыть! — ответил я ему.
Максим Иванович был рад по-своему:
— Все подтвердилось: и следы на шее, и на затылке кровоизлияние.
Двое агентов, Попов и Лентович, протягивали мне папки с бумагами:
— Это Аркадий Францевич просил срочно подготовить для вас.
Отдав фотографическое стекло Воробьеву, я зашел в комнату при картотеке и стал рассматривать собранные в папках бумаги. Там оказались копии документов по наследственным делам Белостаева, по рентам, выписки из церковно-приходских книг и тому подобное. Наши агенты успели за столь короткий срок раскопать сведения и о том, что Белостаев участвовал в акционировании неких, якобы доходных дел, довольно странных, как-то строительство грузоподъемного дирижабля и какого-то большого прогулочного аэроплана, разработка редких руд в N-ской губернии. Трудно было определить, какие убытки или доходы принесли ему эти предприятия, но, во всяком случае, на палубу «Титаника» он взошел еще далеко не бедным человеком.
Наконец от одного «фактика» я чуть не подпрыгнул до потолка! Оказывается, помещик Белостаев был женат вторым браком, с 1899 года! И от второго брака имел дочь Анну, родившуюся на свет в январе 1900 года! Первый же брак был зарегистрирован в году 1886-м, а в марте 1887-го у Всеволода Михайловича Белостаева родился... разумеется, наследник! Сын! Всеволод-младший!
Я немедля кликнул из коридора Лентовича и поручил ему срочно отыскать следы младшего Белостаева, который в завещательных бумагах отца не упоминался вовсе!
Потом я вернулся за стол, откинулся подальше от всех бумаг и решил немного посидеть в тишине, ни о чем не думая.
Дело неясное и с самого начала основанное на одних домыслах (в самом деле и убийства-то никакого могло не быть!) вдруг продвинулось без напряженной работы рассудка, - даже не потребовало изощренной дедукции, -стало выглядеть банальным и даже скучным. Честное слово, с привидениями оно показалось мне теперь куда интересней.
Я так и продолжал сидеть, когда Воробьев принес мне «на блюдечке» новую фотографическую карточку с отпечатка 1912 года.
Помещик Белостаев так же восседал в кресле. Теперь оно было строгим, кожаным и находилось посреди кабинета. Его супруга и дочка находились на тех же самых местах, только супруга стояла прямо и только едва касалась мужниного плеча одной рукою, а дочка выросла и больше не боялась оставить папину руку.
Позади них, как бы смущаясь своего присутствия, видом своим показывая, что он здесь лишь по воле или просьбе «главного героя», находилось еще одно действующее лицо: человек лет тридцати, худощавый, с темными волосами, тщательно
