На мне была эта розовая блузка, когда кое-кто впервые назвал меня красивой. Кое-кто, кого я уважала. Уважаю. Кое-кто, кого я любила.
Люблю.
Люблю?
Качаю головой и запихиваю блузку в самый дальний уголок чемодана. Никогда не знаешь, когда тебе понадобится новая занавеска. Или туалетный коврик.
Мама помогает мне загрузить вещи в машину. Я беру с собой свой старый верный синий чемодан и потрепанный школьный рюкзак. Школа. Привет, школа. Прощай, школа. Я слегка вздрагиваю, понимая, что больше в ней не учусь. Я официально выпустилась. Часть меня хочет выпить девятнадцать «Ред Булов» и нон-стоп танцевать долбанный хоки-поки, другая же часть хочет заползти обратно в школу, завернуться в нее, словно в любимое одеяльце, и никогда не вылезать. Я решаюсь поваляться на лужайке, стоная от ужаса, как грязная гусеница, которая отказывается покидать свой кокон.
Когда мама закрывает багажник, на нашу подъездную дорожку заезжает Кайла. Я вскакиваю с газона и бросаюсь к ней. Она приехала как раз вовремя для нашего ужина-свидания. Нашего последнего, заключительного, прощального ужина-свидания. Она выходит из машины в ослепительно красивом белом платье и сандалиях, ее темные, шоколадные волосы идеально выпрямлены. Подруга приветствует мою маму с изяществом семи французских королев и затаскивает меня в свою машину с силой семи викингов.
– В багажнике все твои вещи? Это все, что ты берешь с собой? – негодует она, когда мы выезжаем со двора. – Кочевые цыгане и то путешествуют с большим багажом, чем ты!
– Зато, – я поднимаю палец, словно мудрец, – у кочевых цыган нет в чемодане целого кармашка, отведенного под мармеладных мишек «Харибо».
Кайла закатывает глаза.
– Ты сумасшедшая.
– Я предпочитаю сумасшедшепомешанная на мармеладе.
– О, правда? – Кайла заламывает бровь в ужасно отвратительной манере двусмысленности, и мне приходится подавлять возникшее желание вырвать эту бровь с ее лица, ведь ее лицо – произведение искусства, отвратительная бровь или нет. А я не порчу искусство. Ну, за исключением случаев, когда порчу, а затем меня ругают.
– Как бы то ни было, – говорю я, – это наша последняя встреча до рождественских каникул, так что нам лучше пойти в гей-бар или еще в какое-нибудь столь же крутое и незабываемое место.
Кайла улыбается, выезжая на шоссе.
– Я знаю одно подходящее место.
Я узнаю улицу раньше, чем ресторан. «Красный папоротник». Место, где я устроила первое свидание Джека и Кайлы. Свидание, на котором я за ними шпионила. Но Кайла, конечно же, этого не знает. Она выбирает кабинку у окна и, как только мы садимся, заказывает чай со льдом, а я прошу рутбир.
– Если бы мы были в Европе, то могли бы заказать вино. – Кайла мечтательно вздыхает. – Боже, оно у них там такое хорошее.
Я хмурюсь, вспоминая билет, который оставил мне Джек, и от этого воспоминания остается неприятный привкус во рту.
– О да. Все обожают черную чуму.
– Айсис, это было несколько веков назад. Больше ни у кого нет черной чумы.
– Эмо всего мира позволят себе не согласиться.
Кайла закатывает глаза и заказывает спринг роллы на двоих. Я нервно осматриваю декор. Те же красочные райские птицы украшают вазы, а хрустальные светильники походят на морские водоросли, заключенные в лед.
– Никогда здесь не бывала, – говорю я. – Здесь мило.
– Ох, не ври.
Холодная волна омывает мой позвоночник и ударяется о пятую точку. Это, мягко говоря, неприятно.
– Что?
Кайла потягивает чай.
– Джек рассказал мне, что ты шпионила за нами на нашем свидании.
– Только потому, что он был, объективно говоря, гнойножопым едоком букашек с противным лицом, и мне пришлось…
– Я знаю, что ты ему заплатила, чтобы он меня пригласил, – перебивает она. Я широко открываю рот, как исключительно немая рыба. – Все хорошо. Меня это больше не беспокоит. Кажется, это было так давно.
– Ты… – Я сглатываю. – Ты не суперзла?
– А с чего мне злиться? Это был один из лучших вечеров в моей жизни.
– Когда он…
– В ту ночь, когда мы расстались. Точнее, на следующее утро после вечеринки у Эйвери, когда она…
Когда она заперла Рена и накаченную наркотиками Кайлу в комнате. Но я этого не говорю, об этом действительно не стоит говорить. Кайла откидывает волосы назад.
– Когда вы с Реном отправились разбираться с Эйвери, мы с Джеком о многом поговорили. В том числе и об этом. Он мне все рассказал.
– Я не хотела ничего плохого. Черт, я не хотела ничего плохого, – мгновенно говорю я. – И мне действительно очень жаль…
– Не будь идиоткой. – Она пинает меня под столом. – Все уже закончилось, это было давным-давно, к тому же я бы простила тебе все на свете. Ну, за исключением убийства своего брата. Хотя, может быть, простила бы тебе даже это, в зависимости от того, сколько бы он плевал в меня на предшествующей убийству неделе.
Нам приносят наши спринг роллы, и я топлю свою благодарность в рисовой бумаге и простой начинке из тофу. Кайла говорит о Массачусетсе и всех местах, которые она собирается посетить вместе с Ренам. Ей идеально подойдет восточное побережье. Она великолепная, смуглая и высокая, так что большой город – это именно то, что надо, ведь таким образом максимальное количество чернорабочих сможет греться в ее великолепии, пока она расцветает в самую красивую женщину в мире, а в конце концов превращается в королеву Вестероса.
– Мне даже не нравится «Игра престолов», – возмущается она. – Там все слишком… белые.
В книгах меньше белых людей, и она бы это знала, если бы больше читала.
– Я читала «Войну и мир».
Поправка: она бы это знала, если бы больше читала хороших, не глупых книг.
– О мой бог, да ты сноб! Я лучшая подруга книжного сноба.
Я поправляю волосы и заказываю жареный рис, а Кайла кокосовое карри. Где-то снаружи мужчина кричит «БЛЯДЬ», а другой «ОСТАНОВИСЬ», но нам их не видно. Все это так драматично. Кайла ковыряет ногти, и ее слабо раздраженную радость заменяет мрачный взгляд.
– Я буду скучать по тебе, сноб.
Я тянусь через стол и накрываю ладонью ее руку.
– Я всегда буду с тобой, – говорю я, и она улыбается. – Как парочка бестелесных глаз. Наблюдать за твоими ягодицами с великим восхищением убийственной зависти вкупе с защитным материнским инстинктом.
– Фу-у.
– Рен не поймет, что ударит его, когда я материализуюсь прямо из воздуха в ночь вашего первого полового сношения и заеду ему в рот.
Кайла сверкает сердитым взглядом.
– Слегка. Я слегка его ударю, – исправляюсь я. – Мизинцем.
Подают наш заказ, и мы едим, словно оголодавшие гиены, что само по себе прогресс, потому что на лестнице прожорливых едоков девушки-подростки находятся чуть ниже огромных белых акул и выше оголодавших гиен, а это означает, что на самом деле мы ведем себя хорошо. Однако официантка, кажется, так не считает, поскольку она морщит нос, когда забирает наши блюда, демонстрирующие кольца оставленной еды, словно ореолы славы. И несварения желудка. Я на секунду удаляюсь в уборную, чтобы смыть с лица арахисовый соус. И вот тут на меня обрушиваются воспоминания с особо гнусной местью. Джек опирался об эту стойку. Джек прикасался к этой раковине. Между этой стойкой и стеной Джек впервые прикоснулся к моему лицу. Джек присутствует в каждой плиточке этой уборной, и я не могу этого изменить.
Да и не хочу.
Он может уйти, исчезнуть из моей жизни, словно призрак, но здесь? Он все еще здесь. Здесь я могу представить себе его высокую фигуру. Могу закрыть глаза и снова оказаться в прошлом.
Это просто глупая уборная в тайском ресторане. Но для меня это гораздо больше, чем просто уборная.
Я умываюсь и смотрю на себя в зеркало.
Это наш с Кайлой последний ужин, повторить его мы еще долго не сможем. Минимум четыре месяца. Я уезжаю завтра. Она уезжает через неделю. Здесь заканчивается старая и начинается новая жизнь. Никто не знает, что произойдет дальше, но я намерена сохранить Кайлу в своей жизни. Я не потеряю ее.
Не так, как потеряла Джека.
– Все в порядке? – спрашивает Кайла, когда я возвращаюсь к столику. – Диарея?
– Ох, постоянная. Это моя суперсила. Полуавтоматическое извержение.
Кайла молчит, а это означает, что она либо не поняла моей шутки, либо не слушала.
– Ты по нему скучаешь, да? – тихо спрашивает она.
Я знаю, о ком она говорит. Трудно не догадаться, ведь он словно маячащий перед нашими лицами гигантский розовый слон. Образно выражаясь. Образно маячащий перед нашими лицами. Но я разыгрываю из себя дурочку, потому что так легче.
– По Рену? Конечно, черт возьми, я по нему скучаю. Вчера вечером я отправила этому заучке сообщение в Фейсбуке, но он не…
– Я имела в виду Джека, тупица. – Я молчу. Кайла вздыхает и скрещивает на груди руки. – Это несправедливо. Он просто взял и бросил тебя.
Я смеюсь горьким смехом.
– Да ничего. В любом случае, между нами ничего не было.
