так надо, а откуда — не помню, — виновато ответил рыжий.
Баабыр обхватил ладонями запястья подозреваемого и закрыл глаза. Представшая перед внутренним взором картинка дрожала, словно пламя свечи на сквозняке. Рыжий боялся, но очень старался держать себя в руках.
— Чего ты боишься?
— Что пострадает моя семья, — голос рыжего был хриплым и прерывистым.
— Я их не трону. Даю слово. Даже при самом плохом варианте, родные не понесут ответственность за твои прегрешения.
— Спасибо! — облегчением, сквозившим в голосе парня, можно было умыться, словно родниковой водой. Дыхание подозреваемого выровнялось. Картинка перестала дрожать, проступая всё более чёткими очертаниями.
Мысли о безопасности семьи всколыхнули самые светлые воспоминания. Баабыр проваливался всё глубже, взирая на мир глазами подозреваемого. Вот гремит княжеская ярмарка, с музыкантами, молодецкими соревнованиями и девичьими смотринами. После победы в конкурсе ловкачей ему подмигнула огненно-рыжая лисичка, увлекая за собой в круг веселящихся у вечерних костров. Круговорот танца закружил, лица сливались с языками пламени. Мгновение спустя сердце подскочило к горлу от волнения, когда надевал брачный венок своей плутовке перед духами праотцов. Калейдоскоп воспоминаний сделал ещё виток, и вот он уже вырезает из дерева подарки для двух очаровательных малышек с рыжими косичками и янтарными глазёнками.
Картинки сменялись, показывая светлую, искреннюю, беззаботную жизнь. Давно Баабыр не ощущал такой лёгкости от использования своего дара. Никакой грязи или подвоха, лишь любовь, долг, уважение. Участие в отборе в княжескую дружину, заслуженная победа и возвращение к семье с радостной вестью. В этом месте воспоминания обрывались. Перед Баабыром зияла бездонная про́пасть, окружённая обугленными остовами древнего леса. Виде́ние было ненастоящим, но очень чётко передавало выжженный провал в памяти. Баабыр озирался по сторонам, пытаясь обнаружить хоть какие-то зацепки.
«Это какой силой надо обладать, чтоб начисто выжечь кусок воспоминаний?»
Сам Баабыр ни разу не использовал свою силу в таком направлении. Ему даже не приходило в голову, что можно так варварски обойтись с личностью другого человека или оборотня. Он мог считать воспоминания, сделать внушение, но подчинить и сделать мотивационные закладки, а затем начисто выжечь этот этап из памяти… Невозможно.
Ведь тогда должна была исчезнуть и заложенная программа. А она сработала, раз нападение состоялось. Баабыр подошёл к разлому. Страха не было, скорее любопытство подталкивало его к краю. Пепел рассыпа́лся под ногами, бесшумно оседая на безжизненной земле. Из разлома фонило такой тоской и безысходностью, что волей-неволей пришлось отступить на шаг назад. Внутренности скрутило в тугой комок, каждый вдох давался с трудом. Баабыр опустился на корточки и всё же приблизился к пропасти.
«Должно же быть хоть что-то?»
Взгляду предстала абсолютно сюрреалистическая картинка. На дне провала закручивался водоворот воспоминаний, то и дело засасывая всё доброе и светлое, что ранее видел Баабыр. В центре водоворота торчал чёрный стержень, который притягивал к себе личность носителя памяти и медленно растворял в себе воспоминания. Сперва они утрачивали яркость, теряли краски, выцветали, а затем серели и рассыпались пеплом у подножия стержня. Баабыр присмотрелся. Расстояние было приличным, калейдоскоп воспоминаний бурлил красками и отвлекал. Спустя мгновение удалось рассмотреть на фоне шпиля едва заметные деревянные бусики, моренки, выдаваемые деткам при первом самостоятельном обороте. Моренки — предмет гордости наследственных оборотней. Неважно, чей ген ты унаследовал, важно, что тебе не придётся играть в генетическую лотерею по достижении шестнадцати лет. Именно тогда дети всех смешанных пар обязаны пройти Единение. Если тотем и духи праотцов посчитают их достойными, то наделят второй ипостасью, если же нет, то придётся попытать счастья на втором круге Единения в лесу. А оттуда со зверем-покровителем уже очень давно никто не возвращался. Судя по маленькому, практически детскому, размеру моренок, кто-то из рыжих малышек обернулся, а может, и обе сразу, гарантируя себе спокойную жизнь внутри княжества. Дети — самое дорогое богатство любого социума, гарантия его выживания и сохранения традиций. И эти же дети — безусловный триггер для всех любящих родителей, прошитый на подкорке головного мозга звериными инстинктами.
Вот и причина, по которой ментальные закладки сработали. Там, где исчезают социальные и моральные нормы, остаются голые инстинкты, которые невозможно вытравить из любого живого существа. У рыжего это была забота о потомстве. Не случайно ведь он сразу выказал беспокойство о семье. Значит, обезопасив потомство, можно попробовать ещё раз провести обследование и попытаться обнаружить другие зацепки.
Баабыр вынырнул из воспоминаний рыжего, словно из вязкого затхлого болота. Во рту чувствовался вкус пепла.
Подозреваемый смотрел на него со смесью надежды и страха, ожидая вердикта от молодого княжича.
— Пока под стражу, — устало отозвался Баабыр Кару. — Семью перевести в княжескую резиденцию под защиту. Приводи следующего.
Ночь прошла беспокойно. Опять снилось чёрти что. Вокруг меня сражались с волками насмерть огромные чёрно-белые кошки, похожие на тигров. Визг и рычание сливались в непрерывную какофонию, от которой закладывало уши. Некогда белоснежный снег превратился в кровавую кашу. Посреди всего этого безумия я стояла на коленях с окровавленными запястьями, но кровь не текла в привычном нам смысле, а изливалась бурным огненным потоком, устремляясь в темноту. Языки пламени облизывали всё вокруг, очищая и уничтожая следы бойни. Огонь ласкался, обнимал, поглощал моё тело, обещая покой и забвение. В один миг жар взметнулся ввысь огромной воронкой, и я проснулась.
Всё тело пылало от высокой температуры. Изображение в глазах двоилось и троилось, а то и вовсе покрывалось мутной плёнкой с оранжевыми и тёмно-синими пятнами. Пить хотелось неимоверно. Ни одно студенческое похмелье не оборачивалось для меня такой жаждой. Я кое-как доковыляла по стеночке до кухни, набрав воды из-под крана, не стала дожидаться, пока она очистится в фильтре, и вылакала залпом пару чашек. Однако чувство облегчения не наступало. Казалось, что вода испарилась в моём теле за мгновения, не утоляя жажды и не даруя прохлады. Следующей на очереди была таблетка жаропонижающего, но почему-то вспомнился старый папин рассказ, как они во время одного из боевых заданий сбивали жар дяде Мише в горной реке. Реки у меня под рукой не было, оставалась ванна. Сознание путалось, по-хорошему, нужно вызывать скорую, вдруг так столбняк начинается или сепсис из-за ран на спине. Но телефон был где-то далеко в спальне, а ванная ближе, потому инстинкт самосохранения потребовал нырнуть в холодную воду в первую очередь. Все последующие действия были как в тумане: открыть вентиль, заползти в чугунную чашу, и бог с ней с пижамой, сил нет снимать, заткнуть пяткой слив, подставить ладони под
