обрубок пальца торчала на холме. К юго-западу начинался лес, здесь пышный, зеленый, но дальше переходивший в чернолесье и темную пустошь — она тянулась до отрогов Западного Карнасса, которые вставали в полусотне лиг.
— Приведите ее! — распорядился Малгар, когда установили его шатер.
Он вошел, откинув полог, постоял с минуту и опустился на табурет. Странно, но перед появлением эльфийки граф Малгар Арэнт начал испытывать трепет. Легкий, едва уловимый, но он был. Граф припомнить не мог, чтобы в последнее время хоть одна женщина вызывала у него волнение.
— Шетовка!.. — вслух произнес он, вспоминая вчерашнюю ночь. Вспоминая в деталях то сумасшествие, охватившее его. И что самое странное ее Иону тоже. Обладая ей, он дважды превращался в оборотня. Она кричала, царапая его мохнатое тело и даже вырвала клок шерсти. Она кричала от боли и удовольствия. И Малгар точно знал, что она хотела его еще и еще. В конце от дикого оргазма эта остроухая сучка даже потеряла сознание: лежала, неподвижно распростершись на подушках, исцарапанной спиной и бедрами. Безумно манила его своей кровью и плотью.
Теперь Малгар не сомневался — в ней живет зверь. Он не знал, как это может быть, если она не оборотень. Но это он чувствовал так же ясно, как и то, что сама богиня Калифа свела его с Ионэль.
Эльфийку привел барон Герх. Когда она вошла в шатер, Герх подтолкнул ее в спину. Иона резко повернулась к нему, прожигая барона гневным взглядом. Наблюдая за этим, Малгар подумал: «Если бы у этой шетовки не были связаны руки, то она бы, непременно, расцарапала Герху лицо». Малгару даже захотелось, чтобы было так.
— Оставь нас! — граф отослал Герха из шатра нетерпеливо и небрежно, точно не дворянина, а собственного слугу. Затем встал в полный рост напротив эльфийки и, развязав ей руки, сказал: — На колени!
Иона не шевельнулась, с вызовом глядя в его темные глаза своими серыми с пронзительной искрой, таившейся в черных рачках. Пожалуй, с любой другой женщиной, Малгар обошелся бы иначе: заставил бы ее сделать то, что повелел, но сейчас он лишь довольно усмехнулся и приподняв пальцем ее подбородок, спросил: — Тебе понравилось, что было вчера?
— Ты хочешь, чтобы я стала твоей женщиной? — неожиданно спросила Тетива Ночи.
— Ты сумасшедшая! — Малгар расхохотался. — Разве ты не собираешься умереть на алтаре Калифы?
— Уже нет. Ты сам не желаешь этого. Так же, граф? — спросила Ионэль. Она сама не знала, откуда в ней такая уверенность. Но уверенность пришла еще днем, когда эльфийка вспоминала прошедшую ночь — первую безумную ночь Двоелуния. Ионе сначала показалось, что темная богиня наконец ответила на ее мольбы. А потом где-то глубоко в теле она почувствовала нечто… Нечто необъяснимое и сильное, похожее на черный с красными прожилками комочек, в котором скрыто огромное, но пока неясное могущество. Конечно, это и было ответом богини, ясным и потрясающим до глубины. А раз так, то вся ее прежняя жизнь больше не имела значение. Важно было лишь то, что будет теперь.
— Ответь мне, Малгар! — Иона с силой сжала его руку.
— А знаешь… Шет с тобой. Я найду кого положить на алтарь — поселок рядом, — граф Арэнт мрачно усмехнулся.
— Ты не ответил. Я спрашиваю, желаешь ли ты, что бы я стала твоей женщиной? Понимаешь же, это не просто делить по ночам страсть друг с другом. Это нечто большее, — произнесла Ионэль не отпуская его руки.
Малгар был сбит с толка. Как она вообще смела об этом говорить⁈ Как она, его пленница, жизнь которой должна была скоро закончится на жертвенном камне, посмела ставить ему какие-то условия⁈ Он с изумлением заглянул в ее глаза и спросил:
— Что ты хочешь еще?
— Верни мой Эрок, — сказала Ионэль.
Силы восстанавливались очень медленно. Больше всего Яркусу помогало сырое мясо. Увы, он понял это слишком поздно. Лишь к исходу ночи кое-как нагнал зайца на берегу речушки, разорвал когтями жирную тушку и съел. Ел с жадностью, пережевывая мелкие кости, старясь грызть так, чтобы в пасть не лез заячий мех — от него жутко чесался язык.
Вообще, быть оборотнем — состояние очень странное, ведь в какой-то мере в мыслях все равно остаешься человеком. Да, эти мысли едва слышны, искажены сущностью зверя примерно, как звуки под водой, но они все равно есть.
Говорят, некоторые, обращаясь зверем, вообще теряют все человеческое, однако с Яркусом все было не так. Стоя на четырех лапах перед своей первой добычей, Борода даже попросил прощение у Аолис за вынужденное убийство, ибо знал, что длинноухий зверек — часть светлой природы и принадлежит великой богине. А светлых существ без крайней необходимости убивать нельзя. Другое дело существа темные, такие как он сам — от таких избавить мир под двумя лунами вовсе не грех. Уже после еды, чувствуя с огромным удовлетворением, как незначительная тяжесть в желудке превращается в силу, Яркус снова воззвал к эльфийским богам, благодаря их и упрашивая дать ему силы спасти свою сестру.
За этим сил у Бороды явно добавилось. Он смог бежать, не останавливаясь, еще часа два. Более того: солнце уже встало над лесом, а Яркус все бежал, оставаясь быстрым, неутомимым зверем. Казалось бы, такого не могло быть, но было. Было именно так: при свете дня он оставался зверем! Яркус помнил, что на такое способна только добрейшая госпожа Арэнт, благодаря способностям, данным ей великим магом Райсмаром Ирриндом. Видимо, боги в самом деле пришли на помощь брату Ионы. Яркус бежал, срезая угол дороги, там где развилка на Торгат и Старый Калнгар, бежал, отталкивая сильными лапами землю и держась кустов, чтобы его не приметили всадники — их и повозок с окрестных ферм стало много с рассветом. Явно вечные дали Яркусу силу и удачу, и он с сожалением думал, что Иона зря так скверно отзывалась в последние дни об эльфийских богах. Быть может, они наказали ее за то горькое злословие. Нельзя было гневить Наирлесс и Эббела! Ведь у небесных много забот помимо тех, которые им хотела подбросить Ионэль, и боги — не ее слуги, чтобы сразу бросаться исполнять желания его сестры.
Хотя Яркус был очень несогласен с Тетивой Ночи за ее отношение к богам, да
