ЭЙДЕТИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА
Эта качественно новая стадия начинается в VII–VI вв. до н. э. в Греции и первых веках нашей эры на Востоке, а завершается во второй половине XVIII в. в Европе и в конце XIX — начале XX в. на Востоке. По мнению С.Н. Бройтмана, понятие «эйдос» — нерасчлененность «идеи» и «образа» — наиболее точно характеризует суть риторической поэтики этой стадии в эпоху индивидуалистического самоутверждения личности. Слово перестает восприниматься как действительность и уже не совпадает с ней — оно по своему статусу выше человека, оно уже — посредник между человеком, Богом и миром. Поэтому слово, с точки зрения эйдетического художественного сознания, обладает независимым от человека существованием, не подчинено ему, но само направляет высказывание по своим предустановленным путям [Бройтман С.Н., 2001].
Притом слово — необходимый посредник, ибо, в рамках заданной картины мироздания, человек может вступить в контакт с Богом и миром только через слово и отнюдь «не располагает прямым и непосредственным сообщением с действительностью» [Михайлов В.А., 1994, с. 331]. Так, по образному выражению М.М. Бахтина, слово становится «готовым»: «прямое, непосредственно направленное на свой предмет слово как выражение последней смысловой инстанции говорящего» [Бахтин М.М., 1972, с. 340].
В единстве эйдоса, образа-понятия, акцентируется понятийная его сторона. Такое очищенное и «пресуществленное» слово, как показал Бахтин, хочет быть понято в строго определенном (идеальном) и предзаданном смысле и не предполагает возможности никаких других существенных суждений о том же предмете [Бахтин М.М., 1972]. Поэтому оно является одноголосым, довлеющим одному и единственному сознанию автора, приобщенного к абсолютной точке зрения, — все остальные сознания, поскольку они не приобщены к ней, либо не принимают участия в формировании его смысла и выражают несущественную (а то и прямо «ошибочную») точку зрения, либо дублируют авторское сознание [Лучников М.Ю., 1989, с. 33–34]. Эту «предзаданность смысла» подтверждает история религии, если вспомнить, в каких кровавых ситуациях рождалось христианство, затем внутри него — католицизм, протестантизм, лютеранство…
Эйдетическая поэтика обязана своим появлением трансформацией тропа: это не «иносказание», это — из «иного сказывания мифологической семантики» на стадии синкретизма — в самостоятельный образный язык и с претензией на единственный образный язык [Бройтман С.Н., 2001]. Такую возможность тропу обеспечивал заложенный в него принцип понятийного различения как результат рефлексии, связанной с появлением новой модели мира. Веселовский считал, что «этот принцип» вырос из сравнения и отрицательного параллелизма и рассматривал его как «прозаический акт сознания, расчленившего природу» [Веселовский А.Н., 1989, с.189], связывая его появление «с развитием человеческого самосознания, с обособлением человека из той космической связи, в которой он исчезал как часть необъятного, неизведанного целого. Чем больше он познавал себя, тем более выяснялась грань между ним и окружающей природой, и идея тождества уступала место идее особости. Древний синкретизм удалялся перед расчленяющими подвигами сознания: уравнение «птица-молния», «человек-дерево» сменилось сравнениями: молния, как птица, человек, как дерево» [Веселовский А.Н., 1989, с. 132].
Формирование на стадии эйдетической поэтики образного языка, в котором слово обретает понятийную ясность и в то же время становится одноголосым и объектным, создает при этом новое качество, которое Бройтман определил как «тропеичность» и «без которого отныне литература будет немыслима». Эта «способность к тонкой и непрямой образно-понятийной игре, создающей сложную и многоплановую смысловую перспективу» [Бройтман С.Н., 2001, с. 43], приведет к появлению различных форм поэтической образности: аллегории, эмблеме, символу, басне.
Тенденцию к еще более «тонкой и непрямой образно-понятийной игре» показал Бройтман при анализе стадии эйдетической поэтики в индийской, китайской и японской поэзии, отметив при этом, что для понимания всей глубины поэтических образов этих народов необходимо глубокое знание их психологии и культуры [Бройтман С.Н., 2001].
С психологической точки зрения в эпоху синкретизма «Я» было нерасчленимо с «другим». На стадии эйдетической поэтики происходит отделение личности от мирового единства, но «Я» и «другой», разделяясь, еще не автономны: «другой» — это тот, с кем я встречаюсь в собственной душе, кто является гарантом моей самости [Бройтман С.Н., 2001, с. 21].
О взаимосвязи развития человека, его познания себя и формирования как личности и развития поэтических образов в эпоху эйдетической поэтики прямо говорят и Веселовский, называя этот процесс «подвигом сознания», и Бахтин, и другие исследователи — философы и литературоведы: именно в это время в Европе создаются формальная логика и риторика, складывается новая философия слова, вырабатываются аналитические процедуры мышления и новые принципы образного сознания [Бройтман С.Н., 2001].
Возникает очередное противоречие, но на новом качественном уровне: с помощью известных слов повысить информативность — передать больше возможных смыслов. Для его разрешения поэтическое воображение должно выйти на очередной этап своего развития, чтобы опять изменить принцип действия создания образов: если на стадии синкретизма субъекты создавали образы, сопоставляя природные объекты и их действия (принцип тождества), то на стадии эйдетической поэтики субъект, используя характерные и/или латентные признаки различных объектов (принцип различия), создает образы, объединяя эти признаки в тропы — разнообразные, порой парадоксальные сочетания. В тропе смысл (содержание, признак) отрывается от объекта — от прямого значения слова, что создает новое качество — иносказательность, появление переносного смысла, который имплицитно присутствует в образе.
ПОЭТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ МОДАЛЬНОСТИ
Эта стадия поэтики (другие именования этой стадии — нетрадиционалистская, неканоническая, индивидуально-творческая) утверждается во второй половине XVIII в. в литературах Европы и в ХХ в. в некоторых восточных литературах [Бройтман С.Н., 2001].
Каждая из стадий развития литературы реализуется в таких основных понятиях: автор и герой, слово и образ. На протяжении нескольких тысячелетий развитие поэтического образа по мере развития человеческого сознания шло от стадии синкретизма (неразрывности, единства человека и природы) к стадии эйдетической поэтики (комплекс «идея–образ»), на которой слово выступало как посредник между человеком, Богом и миром и «вещало» от лица истины. Для этого был создан особый, искусственно украшенный «риторический язык» для обслуживания ритуалов, культовых обрядов, общественного красноречия, общения в высших слоях общества — язык, оторванный от практической жизни. Примеры тому в российской поэзии — оды М.В. Ломоносова и Г.Р. Державина.
Со второй половины XVIII в. в поэзию буквально врывается прозаизм — «простое слово», живой язык, который описывает конкретную ситуацию, реальное психологическое состояние. При этом, отмечает М.М. Бахтин, акцент общения переносится с отношений надличностных — на межличностные [Волошинов В.Н., Бахтин М.М., 2000]. Так в литературе начинается эпоха художественной модальности, раскрывающая уникальность личности, ее неповторимость, самоценность, ее отличие от других. Уже одним названием стихотворения «Я и Вы» противопоставляет себя Николай Гумилев обществу «залов и салонов»:
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришёл из иной страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
<…>
Я люблю — как араб в пустыне
Припадает к воде и пьёт,
А не рыцарем на картине,
Что на звёзды смотрит и ждёт.
(Н. Гумилев)
Природа, объекты и явления которой использовались для создания условного поэтического образа по сходству, становится живой буквально:
Есть радость у огня.
Есть муки у железа.
Есть голоса у леса...
Всё это — про меня.
В моём пустом дому —
Большое ожиданье,
Как листьев оживанье
Неведомо к чему.
(Б. Окуджава)
Словарь определяет понятие модальность (лат. Modus — способ, вид) как способ, вид бытия или события; элемент некоего конечного множества; модальный — обусловленный обстоятельствами; модальность… ничего не прибавляет к содержанию суждения… а касается только значения связки по отношению к мышлению вообще [Модальность. Словарь]. Из определения «обусловленный обстоятельствами» видно, что данное понятие может трактоваться неоднозначно и является спорным.
С.Н. Бройтман определяет поэтическую модальность как отношение образных языков, создающее особую художественную реальность, которая не может быть понята однозначно [Бройтман С.Н., 2001, с. 58]. В художественной модальности образ, создаваемый автором (замысел автора), чем-то сходен с действиями Комнаты в Зоне из кинофильма «Сталкер», исполняющей только самые сокровенные желания [Стругацкий А., Стругацкий Б., 1979]: никто не знает истинного смысла этого образа, может быть, и сам автор, как никто не знает и своих самых сокровенных желаний…
