Ознакомительная версия.
– Храм искусства скоро превратится в политический бордель!
Завадский в ответ шипит:
– Думайте над тем, что говорите, Фаина Георгиевна!
Та неожиданно соглашается:
– Вы правы, это просто бордель, и ему даже превращаться не нужно.
* * *
– В зрительном зале нужно поменять кресла.
– Это еще зачем? – подозрительно щурится Завадский.
– Подголовники нужны высокие.
– Фаина Георгиевна, с задних рядов и без того сцену плохо видно.
– Еще одна производственная пьеса, и в театр будут ходить только те, кому дома выспаться не дают. А спать удобней с подголовником.
* * *
– Боже мой! Скоро докатимся до того, что «Дядю Ваню» будем ставить в декорациях скотного двора, а играть в ватниках, чтобы соответствовать названию и духу времени.
– Стремление режиссеров все осовременить может уничтожить театр быстрей самых жестких запретов и чиновничьей дури. Разве можно ставить на современный лад классические пьесы?
* * *
– Так и хочется нарисовать огромный транспарант «Не троньте Чехова!», – жалуется Раневская.
* * *
– Вчера была приятно удивлена.
Зная, что Раневская ходила на спектакль в другой театр, Завадский несколько ревниво интересуется:
– Чем это?
– Оказывается, бывает хуже, чем у нас.
* * *
– Фаина Георгиевна, какие спектакли вы советуете посмотреть?
Раневская вздыхает:
– Вы не сумеете. Не получится.
Чиновник, уязвленный одним только подозрением, что он неспособен достать куда-либо билеты, морщится:
– Ну, почему же, я все могу.
– Тогда достаньте и мне билет на Качалова!
Понадобились пара мгновений, чтобы самоуверенный тип сообразил:
– Фаина Георгиевна, но Качалов же умер?!
– Я же говорю, что не сможете. Вы не Господь бог.
* * *
– В стране столько талантов, но почему же в актеры идет сплошная бездарь?!
Раневскую возмущало нежелание молодых актеров полностью выкладываться на репетициях.
– Для кого вы себя бережете?!
* * *
– Новый спектакль обойдется Завадскому куда дороже прежних.
– Это почему? – недоверчиво интересуется Марецкая, зная, что декорации на сей раз самые простенькие, костюмы тоже, даже программки напечатаны на серой бумаге.
– Именно потому. Заманить зрителей на этакую серость можно будет только раздавая контрамарки принудительно или к продуктовым наборам в нагрузку.
* * *
– Еще немного, и зрителей будет больше в анатомическом театре, чем в нашем.
* * *
– В театре соцреализм. Чем он отличается от просто реализма? Если у нас в стране социализм, так любой реализм должен быть социалистическим.
* * *
Скоро третий звонок, а зрительный зал наполовину пуст.
За кулисами паника: что случилось, ведь до сих пор спектакль пользовался успехом, хотя аншлаги не собирал. Наконец, кто-то из актеров соображает:
– В фойе Раневская! Пока она оттуда не уйдет, зрители в зал не пойдут.
Действительно, Раневская, решившая посмотреть спектакль как все остальные зрители – из партера, купила билет и пришла.
Режиссер по громкой связи сообщает, что пора в зал.
В зале повторяется нечто похожее – зрители-то расселись, но по рядам ходят программки, которые передают Фаине Георгиевне, чтобы подписала, и обратно, большинство голов повернуты от сцены в ее сторону.
Тогда Раневскую решают вызвать на сцену, чтобы не отвлекала тех, кто в зале.
– Раневская, на сцену. Скоро ваш выход! – вещает помощник режиссера.
Проблема состояла в том, что Раневская пришла посмотреть, как миссис Сэвидж играет Вера Марецкая. В результате Марецкая весь спектакль просидела в своей гримерке, надув губы, а Раневская играла на сцене. Зрители решили, что это такая режиссерская задумка.
Позже Раневская «уступила» роль Марецкой, а потом Любови Орловой.
Ролей! Ролей! – этот возглас Раневская с полным правом могла бы издавать ежедневно. Великая актриса играла очень мало, для нее не писали роли специально, да и в написанных пьесах тоже не находилось.
Как она завидовала белой завистью тем, кто был загружен работой, занят в спектаклях!..
Режиссеры, даже если понимали это, предпочитали не связываться, помня о непростом характере требовательной актрисы.
* * *
– Дурной характер Завадского куда тяжелей моего!
– Ты уверена, Фаина? – сомневается Марецкая.
– Конечно! Я свой переношу легко, а его трудно.
– Куда едет отдыхать Завадский, когда пойдет в отпуск?
– Кажется, в Крым, – отмахивается Марецкая. – А тебе зачем?
– Хоть бы раз поехал в местный санаторий.
– Зачем? – снова вопрошает Марецкая.
– Крым для меня дорог, а в санатории я бы ему отпуск испортила с удовольствием.
* * *
– Есть разные народные артисты.
– Чем?
– Одни отдыхают в Крыму, другие у тещи на даче, третьи, как я, норовят в санаторий угодить.
– Езжай и ты в Крым, в чем дело? – пожимает плечами Марецкая.
– Не могу. Меня обчистят еще по дороге, в море я непременно утону, а когда буду возвращаться, в поезде простыну и домой вернусь с насморком.
* * *
Раневская рассказывала:
– Инициативный дурак страшен везде, в театре тоже. Неделю назад в спектакле «Странная миссис Сэвидж» вместо кресла на сцену огромный диван вытащили. Половину спектакля только и думала, как бы по неосторожности синяков не наставить, обходя это чудовище. После спектакля спрашиваю, мол, зачем поставили? Рабочий отвечает:
– Дык вам же лучше хотели. Чтоб сидеть вольготней было.
– А ходить как?! Вы же места не оставили совсем!
Советуют:
– Не ходили бы. Сядьте и сидите, а речь вашу и так услышат, кто захочет.
И смех, и грех. Хотели как лучше, а получилась глупость. Вчера перед началом спектакля заглянула на сцену – монстр снова стоит. Требую, чтоб убрали, отвечают, что теперь этот реквизит к этому спектаклю приписан, чтобы Раневской угодить. Пока добилась, чтобы утащили, минут пятнадцать прошло, даже занавес задержали. Снова слух прошел, что Раневская капризничает, мебель заставляет на сцене менять. И ведь никто из актеров не заступился, словно у них синяков не было…
Актриса, извиняясь за неудачно исполненный куплет песни на сцене, кокетливо пожимает плечиком:
– Прошу простить, мне медведь на ухо наступил.
Раневская фыркает:
– И по всему остальному тоже потоптался?
* * *
Раневская вспоминала, как они в годы разрухи где-то в маленьком клубе пытались играть «Гамлета». Публика сидела в ватниках и валенках, на сцене изо рта шел пар, но это не мешало актерам вдохновенно играть, а зрителям реагировать на каждое слово.
Во время монолога Гамлета после слов «Быть или не быть – вот в чем вопрос…» зритель в первом ряду сочувственно воскликнул:
– Забыл, что ли? Валяй по-своему без ентих стихов. Мы привычные, мы поймем.
Настрой был сбит, но спектакль удалось довести до конца, хотя часть монолога пришлось пропустить, потому что при следующей попытке после тех же слов раздалось уже с другой стороны:
– Да сказано ж тебе: не тушуйся, валяй дальше. Чего там было-то?
* * *
Раневская много играла в провинции в те годы, когда в Москве для нее работы не находилось. Сама она говорила, что ролей в ее жизни было больше трех сотен. Как и самих городов, в которых она выходила на сцену.
– Где я только не играла… Я только в Вездесранске не играла. Впрочем, наверное, и там тоже, только забыла об этом.
* * *
Раневская почти восемь лет пыталась играть в знаменитом Московском драматическом театре имени А.С. Пушкина, очень надеясь на серьезные драматические роли. Но не прижилась там, в театре достаточно своих прим, кроме того, репутация язвительной нарушительницы спокойствия вовсе не способствовала получению тех ролей, которые Раневской были нужны.
– Примы во всех театрах всех городов похожи между собой, как очковые змеи. Они готовы играть Джульетту до восьмидесяти лет, только бы та не досталась сопернице.
* * *
Незадолго до смерти Марецкая мрачно пошутила:
– Фаина, теперь все роли будут твоими…
– Только не это! Играть тебя на трибуне я никогда не смогу.
* * *
Раневская «уступила» роль миссис Сэвидж в спектакле «Странная миссис Сэвидж» Марецкой по просьбе Завадского, поскольку та была смертельно больна, и предстоящие гастроли могли стать в ее жизни последними.
Но и после гастролей роль не вернулась к Раневской, ведь еще одной примой, игравшей миссис Сэвидж, была Любовь Орлова, тоже больная раком и скрывавшая свою болезнь ото всех.
Марецкая боролась со страшной болезнью долго, проходила сеансы лучевой терапии, соблюдала режим и все врачебные предписания, и пережила не только Орлову, но и Завадского.
Из-за этой весьма выигрышной роли между двумя примами началась холодная война. Раневская сокрушалась:
Ознакомительная версия.
