— Бан, заткнись.
— Прости, Аврил.
— Надо найти ночлег подешевле. Этот урод-хозяин содрал с нас как за дворец! — возмутился Гумбольдт из своего угла, потягиваясь со скрипом и щелчками, будто кто-то ломал на части старую прялку.
— Заткнитесь вы все! Я хочу спать! — закричала Аврил, перепугав Клячу. Лошадь отчаянно заржала и ударилась боком в стенку.
— У-ук! — заявил о себе макак.
— Ты еще не выспалась? — сочувственно поинтересовался Гумбольдт.
— Сколько раз нужно сказать об этом?!
— Ладно, утром разберемся, что делать…
— Приятных снов.
— Ага.
После минутной тишины из темноты выдал тираду Хряк — оттуда, где, по разумению, никого не могло быть:
— Если кто пойдет в сортир, не наступите на меня. Тут у двери прохладнее… — толстяку вечно было жарко, и он искал, где бы прилечь на сквозняке.
— Сходим тебе на голову, — живо пообещал ему Гумбольдт.
— Поцелуй меня на ночь, безмозглая каланча, — ответил Хряк старому другу. — Ай-й-о!
— Еще слово, Хряк, и я кину в тебя поленом, — пообещала добрая фея Аврил, снова заваливаясь на подстилку.
— А это что было?!
— Первое полено.
— Ты мне чуть глаз не выбила!
— В следующий раз буду точнее. И заткнитесь вы все, ради всех богов! И ты тоже, Гум, — строго предупредила девушка, по звуку нащупывая следующий метательный снаряд.
— Я ничего и не говорил.
— Гум!
Тишина.
— Пойду пройдусь.
— Я с тобой.
Шаги и шорохи в темноте.
— Ай! Я же просил! Ты наступил мне на лицо, кретин!
— Проваливай с дороги, жирдяй, ты припер дверь.
— У-ук?
— Аврил, ты идешь с нами?
— Да!!!
* * *
Пока комедианты заняты разведкой ночного города, соберем часть разбросанных камней, ибо безусловным упущением со стороны автора является то, что мы еще ни разу не остановились на жизнеописании и чувствах весьма необычного молодого человека, каковым, бесспорно, является спасенный комедиантами оборванец, угодивший в яму в зарослях ежевики.
Не будем юлить: в его голове и без того, чтобы прибиться к странствующей труппе, хватало тараканов, жуков-древоточцев и других куда более крупных тварей. Скажем, он был одним из немногих, у кого там прогуливались бизоны и мамонты — к тому же стадами, тесня друг друга на тощих пастбищах.
«Такие рождаются раз в столетье», — далеко не всегда является комплиментом. В Трех Благополучных Прудах этакого чудака не было со времен первой хижины, сооруженной безымянным неандертальцем, и многие, включая родителей Кира, вздохнули с облегчением, когда тот решил покинуть дом, «направившись в мир в поисках себя».
Пара дней, проведенных им в яме с вывихнутой ногой, дали немало пищи для размышлений. Ее количество вообще возрастает с недостатком пищи телесной, что объясняет число непреложных истин, явившихся человечеству из разного рода пустынь и отдаленных горных монастырей. В тех случаях, когда скудную диету разнообразят вдыханием дыма некоторых растений, откровения становятся особенно захватывающими. Чудища, котлы с грешниками и тотальное нашествие жаб — те еще темы для разговора. Но предмет этот, хотя и прелюбопытный, выходит далеко за границы нашего рассказа…
Кир, присоединившись к труппе, впервые за годы после младенчества почувствовал себя в собственной тарелке. Дело тут было не только в соблазнительной Аврил, не сторонившейся, к его удивлению, общества молодого человека, но и во всех остальных, казавшихся ему чуть ли не воплощением идеалов равенства и свободы.
«Прыгающая лягушка» и вправду существовала неким подобием коммуны, хотя ни один ее участник понятия не имел, что это такое, и не прочитал в жизни ни одной книжки, не считая скабрезных стишков, какие продавались рулонами на сельских ярмарках с прицелом на удобное использование после чтения.
Приходится только удивляться, где сам отпрыск рыбака и домохозяйки, не умевших даже читать, нахватался либерально-демократических идей, щедро спрыснутых уксусом коммунизма. Ответ был прост: родной дядя Кира, ездивший ежегодно на заработки в большие города, привозил оттуда массу обескураживающих изданий, питая страсть к печатному слову без разбора и разумения. Были тут и «Искусство ночных услад» ярчайшей госпожи О, и «Помесячник огородных дел» Иссоха Реппа, и «Социальный портрет современника» Кривва Ходда, и многое другое, чего нормальному человеку в голову не придет читать.
Когда дядя этот не покупал книг, то начинал пить, просаживая заработок под ноль. Его супруга быстро сообразила, что к чему, и прекратила придираться насчет необычной страсти, тем более что другие мужья и того хуже — привозили из города домой в основном триппер шести замечательных разновидностей. Пусть уж пылятся в сундуке бумажки, авось пригодятся кому потом… И пригодились, если считать эту смуту в голове племянника должным накопительству результатом.
С младых ногтей Кир был убежден, что должен жить в столице или типа того, занимаясь по-настоящему важным общественно-полезным делом. Лучше, конечно, именно в столице, ибо там «творилась история», туда стекалось все и оттуда во все уголки замшелой и косной Кварты разносились идеи, способные изменить судьбу целого мира, хочет он того или нет.
Воздухом проселков и окраин он уже вдоволь надышался и теперь решил взять быка за рога, ковать, пока горячо, и тому подобное. Всегда существует вероятность ухватиться за хвост спящего тигра… А ведь кому-то достает ловкости держаться за него всю жизнь, попутно состригая купоны. Отчего же не юному книгочею из рыбацкой деревни, зараженному идеей социальной справедливости?
В голове его, и без того полной всякого бурлящего в совершеннейшем беспорядке, теперь происходили сложные эволюции, выводы из которых должны были дать ответ на фундаментальные вопросы бытия.
К сожалению, юноша не имел склонности к алкоголю и не был страстно увлечен женщиной, оттого не мог вовремя разгладить лишние морщины на полушариях, изводя мозг пляской воображаемых идеалов. И вот теперь он был в главном городе Кварты! Справедливости для отметим, что все еще за ее юридическими пределами, но такие тонкости в нашем деле не в счет.
Теперь же его страстно увлекла новая идея: двигаться вместе с армией, отправившейся на север, чтобы защитить кантон от объединившихся с какого-то перепоя гномов и троллей, спустившихся с гор и громивших селение за селением. Каждый день долетали слухи о том, что на севере творилось неладное. Пропустить главное сражение века, столкновение цивилизаций, что бы это ни значило, — не тут-то было!
(Это утомительное эссе важно для понимания сюжета — потому, отдавая должное терпению читателя, но опасаясь им злоупотребить, двинем дальше!)
* * *
Вечером следующего дня «Прыгающая лягушка» в полном составе собралась в оккупированном за грабительский прейскурант сарае.
Кир, весь день просидевший взаперти, страдая желудочным расстройством, заговорщицки вышел на видное место у стены и кашлянул, как способны кашлять ораторы и подавившиеся шерстью кошки:
— Кхе-кх! Друзья. Эмм… Я хочу кое-что обсудить, будьте так добры, — обратился он к расположившейся на пустых бочонках компании.
К стене были приделаны две скрученные в рулон облезлые козьи шкуры, годившиеся разве на растопку. Когда все взгляды устремились на них, парень дернул за бечевку, раскатав первую.
На умащенной плесенью шкуре ушедшей в Лету козы углем были изображены три соединенных стрелками квадрата и еще какая-то клякса наверху, вестимо, обозначавшая сумму всего мыслительного процесса. Квадраты могли бы быть поровнее, и стрелки тоже… Но во главу угла был поставлен смысл в ущерб изяществу.
Гумбольдт, отложив куриную ногу, резко моргнул, будто кто-то дунул ему в лицо. Бандон завороженно смотрел на угольные фигуры, скрестив огромные руки на груди. Хряк расплылся в идиотской улыбке — единственный вид улыбок, на который он был способен. Хвет прикинулся, что его тошнит, и, согнувшись, укрылся за занавеской. Аврил восхищенно впилась глазами в Кира. По всему судя, ей было все равно, что он скажет, лишь бы продолжал говорить.
Оратор выставил вперед узкий подбородок, расправил плечи (та еще сцена!) и показал рукой в направлении «плаката»:
— С тех пор как началась эта заваруха с троллями и гномами, все бегут с севера на юг, правильно?
— Ну? Да ты гений, блин! — отреагировал Хряк, сплевывая под ноги.
Неизвестно откуда в руке у Кира оказалась ветка, указующая последовательно на квадраты:
— Это — три причины, почему нам нельзя оставаться здесь. А это, — он дернул за шнур, раскатав на стене вторую шкуру, — почему мы должны двигаться на север.
— Два ежа тебе в зад, Кир! Что за хреновину ты устроил? — Хряк готов был выйти из себя, хотя его мятущемуся духу должно было быть вполне просторно в обширной туше.
