Федерико Феллини - Джинджер и Фред

— А когда же мы будем репетировать? — интересуется Джинджер Но тот уже отвернулся и не слушает. Он оставляет нашу пару в большом и неуютном зале бара, где царит лихорадочная спешка и беспрестанно снуют репортеры, наладчики аппаратуры, рабочие, артисты, ведущие; а надо всем этим плывет слитный шум голосов, восклицаний, акустических сигналов, телефонных звонков, фотовспышек и неумолчный рев динамиков.

Джинджер и Фред садятся за стол и оказываются между писателем, который, прижимая к груди свою книгу, отвечает на вопросы молоденькой репортерши, и промышленником, просидевшим восемьдесят дней в Калабрийском лесу, где его — связанного, с залепленным пластырем ртом — продержала заложником одна из самых свирепых банд.

Джинджер и Фред обсуждают номер, с которым им предстоит выступить, воскрешают в памяти последовательность фигур знаменитого «тип-тапа» и. упираясь кончиками пальцев в крышку стола, пытаются воспроизвести па этого танца.

— А луч прожектора будет выхватывать нас из темноты? Прожектор — это очень важно, — говорит Джинджер, жадно, как ребенок, макая свой бриош в кофе с молоком. Фред же не притрагивается к чашке: он терпеть не может молочной пенки.

— Да сними ты ее ложечкой, — советует Джинджер. Она уже забыла, какой привередливый у нее партнер. Качая головой с видом заботливой мамы, уставшей от капризов сыночка, она направляется к стойке и заказывает чашку кофе с молоком, но без пенки.

Тут молоденькая репортерша спрашивает у Джинджер, не она ли — та дама с собакой.

— С какой еще собакой?

— Да той, что воет с тех пор, как умер папа римский.

У Фреда между тем завязывается разговор с промышленником, спасшимся от похитителей.

— А знаете, я ведь тоже как-то просидел под замком целых десять дней... в одной гостинице. Вышла какая-то история с неоплаченными администрацией счетами. Десять дней строгой изоляции. Вместе с ней, — добавляет он, указывая на Джинджер, которая между тем вернулась к столику с чашечкой кофе без пенки. — Она готовила мне еду в номере. Помнишь?

Но Джинджер не только не помнит, а вообще утверждает, что ничего подобного никогда не было. Она смотрит на Фреда, молча покачивая головой, словно не понимает, как можно вести себя подобным образом. Да, Фред совершенно не изменился. По-прежнему рассказывает всякие небылицы. Пожалуй, это тоже одна из множества причин, вызвавших их окончательный разрыв тридцать лет назад. Джинджер была не способна поддерживать в нем эту его потребность все время придумывать себе жизнь и неизменно старалась разоблачить его фантазии. Из-за этого они постоянно ссорились.

Что же было после разрыва? Сначала она пыталась найти себе другого партнера, а потом связала свою жизнь с молодым летчиком, добрым малым, восторженным и верным своему долгу; он хотел на ней жениться и уговорил бросить варьете.

Джинджер распрощалась со сценой и стала ждать возвращения своего жениха с греческого фронта, но прошло два года, и из министерства пришла бумага: ее любимый пропал без вести.

Фред, потеряв партнершу, решил сменить амплуа и одно время выступал на подмостках провинциальных театров в качестве иллюзиониста. А в один прекрасный день он женился на своей давней любовнице, владелице бара в Урбино; правда, через четыре года жена от него ушла. Тогда Фред нанялся коммивояжером в какое-то издательство и снял полуподвальное помещение, где не только держал тома энциклопедии, которые должен был продавать, но давал еще и уроки танцев.

И вот теперь, встретившись с Джинджер после долгой разлуки, Фред рассказывает об этом последнем периоде своей жизни, как всегда все приукрашивая и уснащая рассказ всякими фантастическими подробностями. Джинджер поначалу делает вид, будто не замечает преувеличений, выдумок и явных противоречий в рассказе своего старого друга, но потом, как и раньше, какая-то мелочь вдруг выводит ее из себя, и она, такая положительная, любящая во всем конкретность, кипя от возмущения, беспощадно и последовательно разбивает в пух и прах всю эту вдохновенную ложь и нелепые выдумки, которые Фред с нахальным и самодовольным видом выдает за правду. И если их пререкания на сей раз не оборачиваются, как когда-то, яростной стычкой, то лишь потому, что Фреда и Джинджер окружают знаменитости: присутствие посторонних вынуждает их держать себя в руках.

Как бы тaм ни было, но именно из этих перепалок и благодаря умению Джинджер расставлять все по своим местам, а также наивным попыткам Фреда оправдаться мы можем представить себе, какими были прежде эти два танцовщика, чем они жили, на что надеялись. Да, пусть их жизнь была жизнью богемы — такова уж судьба артистов, беспечных, инфантильных, эксцентричных, — все равно в ней было здоровое начало, позволявшее им сохранять душевную чистоту, простодушие, скромные желания, детские иллюзии: все это в них яростно восстает против людей, толкущихся сейчас в баре.

Похоже, что для программы, в которой должны участвовать Фред и Джинджер, специально подобраны монстры, наиболее характерные для жестокой хроники наших дней. И как странно и неожиданно подобраны: здесь и жертвы и преступники, выведенные из психического равновесия различными жизненными обстоятельствами. Сегодня все они втянуты в эту празднично расцвеченную круговерть, ошеломлены оглушительной музыкой и шквалами аплодисментов клюнувшей на приманку разношерстной публики.

Конечно, Джинджер и Фреду трудно отождествить себя, прежних, с кем-нибудь из присутствующих. Никакой доброй воли, никакой беспристрастности нашей героини не хватило бы. чтобы принять и понять бывшего священника — вполне светского и несколько женоподобного типа, сидящего рядом с миловидной, но мрачноватой девицей в джинсах. Он явился на телевидение, чтобы поговорить о тайне исповеди, которая, как он считает, сегодня уже себя изжила, и представить телезрителям свою беременную невесту. Вот он сидит сейчас перед Джинджер; слащавым и в то же время нахальным тоном, не выпуская изо рта сигареты, он развивает идеи относительно воспитания своего будущего ребенка.

Или депутата парламента, объявившего голодовку и ничего не берущего в рот уже тридцать восемь дней. В этот момент его как раз показывают по трем или четырем мониторам, установленным во всех углах бара. Для пожилых танцовщиков депутат — существо, принадлежащее к какому-то неведомому, чуждому им миру. Джинджер, не веря своим ушам, то и дело обмениваясь с Фредом комическими испуганно-негодующими взглядами, слушает пояснения врача, сопровождающего депутата, относительно состояния его пациента. Видим мы и самого депутата — бледного, тощего, в изнеможении откинувшегося на спинку кресла.

«Если депутат Дж. Т. будет по-прежнему отказываться от еды и питья, изменения в его организме могут принять необратимый характер. Сейчас я скажу вам — поскольку господин депутат сам говорить не в состоянии — к чему же он призывает на протяжении многих месяцев. Дело в том, что он хочет привлечь внимание всего народа и парламента к вопросу о безотлагательной необходимости закона, запрещающего охоту и рыбную ловлю, которые пробуждают в человеке инстинкт агрессивности».

Оглушенные, растерянные, охваченные все усиливающейся неуверенностью, которую Джинджер пытается скрыть, призывая себе на помощь весь свой кураж и оптимизм, наши танцовщики извлекают из чемоданчиков старые костюмы; именно в них они когда-то исполняли знаменитый «тип-тап». Сейчас мы их видим в просторном пустом помещении со множеством зеркал и раковин. Это туалет телестудии, а попали они сюда скорее всего по ошибке, открыв не ту дверь.

Фред, стесняющийся своих трусов и тощих безволосых ног, скрывается в одной из многочисленных кабинок и запирает ее изнутри.

Джинджер, пользуясь его отсутствием, быстро переодевается, не переставая между делом отвечать на тревожные, но в то же время ироничные вопросы Фреда, доносящиеся из-за двери.

— Как по-твоему, мы правильно сделали, что приехали сюда? — говорит он и со смешком добавляет: — А что, если я не смогу, как прежде, трижды поднять тебя на руках?

После непродолжительного молчания снова раздается его голос:

— Послушай, а тебя не мучает бессонница?

Джинджер, стоя перед зеркалом, поднимает руки, пытается увидеть себя в профиль, сзади, «примеряет» свои обольстительные улыбки.

— Как ты меня находишь? Только говори правду, — обращается она к Фреду, вышедшему из кабинки во фраке и цилиндре.

Старый партнер протягивает к Джинджер руки, чтобы подержаться за нее и выполнить несколько приседаний. Но в этот момент гулкий металлический голос из динамика велит им немедленно явиться в гримерную. И снова коридоры, лестницы, неизбежная путаница с лифтами, пока они не сталкиваются нос к носу с «переодетым», которого мы уже видели в микроавтобусе. Теперь он с видом всезнайки, торжественно ведет их в большой зал с огромным количеством зеркал и парикмахерских кресел, возле которых суетятся гримеры и их помощники, пудрящие, причесывающие и опрыскивающие лаком головы участников передачи.