— Но чтобы получить этот рисунок, будь уверен, дорогой мой, нужно же переживать, переживать нужно, — горячился Иван Платонович.
— Ведь я же тебе сказал, что без переживания не обойдется. Но одно дело почувствовать роль внутри, чтобы познать ее рисунок, а другое дело переживать в момент творчества. Научи его пока почувствовать линию роли и грамотно, хотя и условно, передавать эту линию или рисунок роли. Но для этого, конечно, надо исправить, облагородить, переменить и заменить новыми все его ужасные штампы и приемы игры.
— Что же получится? Назвать-то как такое «самочувствие»? — продолжал нервничать Иван Платонович. — Актерское?
— Нет, — заступился Аркадий Николаевич. — Актерское основано на механическом, ремесленном действии, а тут все-таки есть маленькие следы переживания.
— То есть то, что ты показал, — заметил Рахманов.
— Может быть. Пусть, — ответил Торцов. — Тем не менее это маленькое переживание давно называют «полуактерским самочувствием», — придумал Торцов.
— Ну ладно. Черт с ним. Полуактерское так полуактерское. Ладно, говорю, — страдал Иван Платонович.
А с нею, с кокеткой-то, что делать? — волновался он. — Самочувствие-то ей какое вырабатывать?
— Постой, дай понять, — сказал Аркадий Николаевич и стал внимательно всматриваться в нее.
— Ах, эта Вельяминова! — страдал Аркадий Николаевич. — Все показывает, показывает и показывает себя. Никак не может собой налюбоваться. В самом деле, для чего она играет эту сцену? Так ясно, что кто-то похвалил или она сама увидела в зеркале свою искривленную позу, красивую линию торса, и теперь весь смысл ее игры в том, чтобы вспомнить и повторить облюбованное движение и живую картину.
Видишь, забыла о ноге и сейчас же ищет, по зрительным воспоминаниям, как она тогда лежала… Слава богу, кажется, нашла… Нет. Все еще мало. Видишь, как оттягивает носок ноги, отброшенный назад.
Теперь послушай-ка то, что она говорит по своей роли, — почти шептал Торцов Рахманову. — «Я стою перед вами как преступница». Стою, а она лежит. Слушай дальше, — продолжал Аркадий Николаевич. — «Я устала, у меня болят ноги». Неужели ее ноги болят от лежания? Она их отлежала, или оттого, что она оттягивает носок.
Разгадай-ка, какое у нее самочувствие. Чем она живет внутри, если слова так противоречат действию? Курьезная психология. Внимание так сильно ушло в ногу, в самолюбование, что у нее не хватает времени вникать в то, что говорит язык. Какое презрение к слову, к внутренней задаче! О каком же сценическом самочувствии можно говорить!
Оно заменено состоянием самовлюбленной кокетки. У нее свое особое «дамское самочувствие», с которым она не расстанется. И элементы, из которых оно складывается, тоже дамского происхождения. Как назвать то, что она делает? Ремесло? Представление? Балет? Живая картина? Ни то, ни другое, ни третье, ни четвертое. Это «публичный флирт», — нашел наконец название Аркадий Николаевич.
……………………… 19… г.
— Теперь, после того как вы познали, что такое сценическое самочувствие, после того как вы поняли, что без него нельзя подходить ни к самому творчеству, ни к подготовительной работе, ни тем более к изучению самой природы и законов искусства, я ставлю вам такое требование. Впредь, к моему приходу в класс, ученики должны быть в соответствующем, необходимом для урока внутреннем сценическом самочувствии.
На первое время пусть об этом позаботится Иван Платонович. Пусть он собирает всех учеников за четверть часа до начала урока и помогает им проделать упражнения для создания необходимого самочувствия{1}.
Рахманов произнес в ответ только два слова:
— Будьте уверены.
Мы поняли то, что нас ожидает впредь перед каждым уроком Торцова.
— Начни с сегодняшнего же дня, Ваня. А я вернусь через четверть часа, — сказал Аркадий Николаевич и вышел.
Нужно ли описывать то, что происходило во время его отсутствия. Можно только признать, что Иван Платонович вполне оправдал свои слова «будьте уверены» и что мы все встретили Аркадия Николаевича во внутреннем сценическом самочувствии.
……………………… 19… г.
На доске вывешено объявление, призывающее нас, учеников школы, на репетицию пьесы [ «Горячее сердце»]{2}, которая готовится в театре.
Я остолбенел, когда прочел это, и сердце забилось от предчувствия дебюта в настоящем театре, в настоящем спектакле, с настоящими артистами.
Аркадий Николаевич объяснил нам на сегодняшнем уроке смысл и педагогическое значение предстоящего выступления на сцене. Он говорил:
— Театр призывает учеников совсем не потому, что они ему нужны, а потому, что им самим стал необходим театр.
Ваше выступление в народных сценах — лишь очередной этап в школьной программе. Это тот же класс, но только на публике, в полной обстановке спектакля и в условиях публичного творчества.
То, что для нас, актеров, — репетиция, для вас, учеников, лишь подготовка к публичному выступлению; то, что для нас — спектакль, для вас — урок на публике.
В стенах школы, без посторонних зрителей, мы намекнули ученикам на то, что со временем им придется испытать на подмостках театра в момент публичных выступлений.
Теперь этот момент настал, и надо, чтобы вы пережили на самой сцене то, о чем говорилось в школе.
Только после того, как это совершится и вы на собственном ощущении познаете на сцене правильное самочувствие, вам удастся по-настоящему оценить то, чему мы вас учили в школе.
В самом деле: где, как не на подмостках театра и не в условиях публичного творчества, можно лучше всего понять практическое значение «если бы», концентрирующего внимание артиста на самой сцене в рассеивающей обстановке спектакля? Где, как не перед тысячами зрителей, можно испытать подлинное «публичное одиночество» или важность общения с объектом? Где, как не на сцене, перед черной пастью портала, нужно создавать, вырабатывать и утверждать в себе правильное сценическое самочувствие? Таким образом, после ряда подготовительных работ, направленных на выработку элементов творческого самочувствия, мы подошли к самому созданию этого самочувствия на сцене в условиях публичного творчества.
Знаете ли вы, что именно к нему-то и подводили наши предыдущие работы всего этого года?
Я не говорил об этом раньше, чтобы не подытоживать того, что еще не было сделано, и чтобы не усложнять ваши восприятия, но теперь, post factum, объявляю вам, что первый курс школьной программы целиком посвящен созданию общего (или рабочего) сценического самочувствия и первоначальному его закреплению на театральных подмостках, перед зрительным залом, в условиях публичного творчества.
Мы начинаем с этого потому, что никакая дальнейшая созидательная работа не мыслима без правильного сценического самочувствия.
Поздравляю вас с новым этапом в нашей программе, то есть с публичным сценическим выступлением, ради создания и укрепления на сцене правильного самочувствия.
Оно будет постоянно усовершенствоваться и исправляться вами на протяжении всей вашей артистической карьеры.
Тем более важно, чтобы теперь, в самом начале, при первых же ваших выступлениях, работа на публике была верно направлена. Однако это потребует от вас исключительного внимания и добросовестности, умения разбираться в ваших невидимых внутренних ощущениях и действиях. Но мы, преподаватели, можем лишь угадывать их, и если вы будете нам говорить неправду, то есть не то, что чувствуете, тем хуже для вас, потому что обман повредит в первую очередь вам же самим. Он лишит нас возможности правильно судить о том, что происходит внутри вас, и мы с Иваном Платоновичем не сможем дать вам полезный совет.
Поэтому не мешайте, а всячески помогайте нам понимать то, что будет невидимо происходить в вас во время публичных выступлений.
Если вы всегда, неизменно, при каждом выходе перед рампой будете исключительно внимательны, пытливы, добросовестны, если вы будете относиться к вашим творческим задачам на сцене не сухо, формально, а сознательно, с увлечением, отдавая им всего себя, наконец, если вы будете при каждом выступлении выполнять на сцене то, чему мы вас учили в школе, то вы постепенно овладеете правильным самочувствием.
Мы же, со своей стороны, позаботимся о том, чтобы ваши публичные выступления были хорошо организованы в педагогическом отношении. Но помните, что в этой работе нельзя останавливаться на полпути. Необходимо доводить ее до победного конца, до того предела, при котором правильное самочувствие на сцене становится единственно возможным, нормальным, естественным, привычным, органичным, а неправильное, то есть актерское самочувствие, — невозможным; да, именно невозможным! Беру себя в пример: после того как я нашел и однажды навсегда закрепил на сцене правильное рабочее самочувствие, мне стало уже невозможно выходить без него на подмостки. Только при нем я чувствую себя там как дома, а при актерском самочувствии я становлюсь на сцене чужим, лишним, ненужным, и это убивает меня. Необходимо большое усилие, чтобы вывести себя из привычного мне теперь общего, рабочего самочувствия, так крепко оно внедрилось в меня после огромной и правильной работы в народных сценах и после долгой артистической практики. Мне почти невозможно теперь безнаказанно перекинуть объект по ту сторону рампы, где сидит зритель, и не общаться с партнером на сцене. Еще труднее стоять перед тысячной толпой без творческих задач. Если же это случается, то я теряюсь, как новичок.
