Мария Лиманская - Во имя Арты!

Мир изменился. Я чувствую это в земле, в воде, в воздухе. Арта умирает. Медленно, будто угасая от продолжительной неизлечимой болезни. Арта. Куда подевались твоя красота и сила?

Мгновения сплетают узоры минут, часов, дней. лет. Года складываются в паззлы веков.

А я всё это время смотрю на мир, не в состоянии ни помочь ему, ни даже закрыть глаза и заткнуть уши, дабы отрешиться от происходящего.

Люди перевозят меня с места на место, выставляют в музеях, измеряют, изучают, восторгаются совершенством линий и пропорций. Не спорю, комплименты слушать приятно. Было. первые сколько-то там лет. Потом надоело. А после начало злить. Теперь я буквально закипаю от еле сдерживаемого гнева! Честное слово, так бы и взорвалась!..

Не будь я камнем.

Статуей.

Долбаным произведением искусства.

Отец. Я часто вспоминаю его. Сильные руки, обнимающие меня за плечи. Как он гладил непокорную дочь по голове, вместо того, чтобы ругать за очередное своеволие. Высокий, сильный телом и духом, он никогда не выпячивал своей мощи, не кичился ею. Старался быть как все.

Да только трудновато это для Майя. В кузнице, на охоте или в гуще сражения он был прекрасен. Вечно юный ангел смерти. Мы не раз вместе попадали в передряги, и отец всегда исправно прикрывал мне спину, но не защищал, как наседка перепуганного цыплёнка.

Увидев копну его каштановых волос и огромные чёрные глаза, женщины уже не могли их забыть. Странно, но он никогда не рассказывал мне о моей матери. Человек она или Перворожденная? За долгие века счастливой жизни в Аст Ахэ я так ничегошеньки и не узнала. «Гортхауэр надёжно хранит свои секреты…» — говорили Тёмные эльфы. Но не от родной же дочери?

Однажды — давным-давно — меня купили на аукционе. Не знаю кто. Понятия не имею где. Мне это не интересно. По барабану. Пофигу. Абсолютно. Целиком и полностью. Запаковали в мешок, долго везли по тряской дороге, потом заволокли на крышу здоровенной домины толстого чванливого аристократа. Как бишь его там? Графа Не-Помню-Мне-Плевать. С тех пор я, то смеясь, то впадая в отчаяние, то взрываясь невидимыми людям вспышками злости, то зеленея от апатии, смотрела, как граф-уродец и его не менее противные друзья прохаживаются по крыше дома, восторгаясь окружающими красотами (вид, хвала богам, и правда открывался замечательный), а навосторгавшись, поют хвалу радушию, богатству и художественному вкусу хозяина поместья. Расспрашивали, где-как-за-сколько он отхватил такую прелесть (в смысле, меня). Многие — брррр!!! — щупали, гладили, а некоторые откровенно лапали драгоценную статую (как же хотелось поотрубать сволочам руки!).

А когда очередная графская гулянка заканчивалась, меня на некоторое время оставляли в покое. Люблю вспоминать тихие ночи, свет звёзд и шелест леса далеко внизу. Только иногда вскрикнет птаха, пролетит мимо, хлопая крыльями, будто здороваясь, да отправится дальше по своим птичьим делам. Или завоет, закричит внизу волк, догоняя перепуганного зайца. Люди в тёплом доме вздрагивают, глубже зарываются в мнимую безопасность перин и подушек, иногда — поддавшись минутной паранойе — бегут лишний раз проверить, заперты ли двери и окна. А мне хорошо. Никто не мешает думать, мечтать. Будить зверя воспоминаний.

Да, мой отец был великим магом, непобедимым воином. Но не он был светочем Аст Ахэ. Не он вёл нас к истине, к совершенству. Гортхауэр был просто первейшим, лучшим, самым талантливым учеником Крылатого.

Мелькор. Где ты теперь? Что с тобой?

Тюрьма за Гранью.

В обожжённых глазницах запеклась чистая-чистая кровь.

Твои прекрасные глаза больше не увидят света, цвета, движения. Ветерок так же шевелит листву вековых деревьев в лесах Старого мира… На полянах так же пасутся олени, а хитрые серые волки подстерегают добычу. И только ты ввергнут в непроницаемую чернильно-чёрную пустоту.

Плакать нет больше сил.

Я любила тебя.

Думала, ты будешь бороться.

И победишь.

Зачем? Зачем, зачем, зачем???!!!

Зачем ты принёс себя в жертву?! Ради кого? Эльфов? Они давно превратились в бледное подобие себя прежних. Отдали мир — твой мир, Арту, политую твоей кровью и потом — на разграбление младшим братьям. Людям. И последние воспользовались даром на полную катушку. Развернули бурную деятельность: заводы, машины, города, джинсы и дешёвое пастеризованное пиво, макдональдсы и шаурма. Вот на чём держится их так называемая цивилизация — огромная дурно пахнущая опухоль на теле Арты. Они убивают твоё детище, слышишь?! Рубят сук, на котором сидят! Как дети малые, ломают всё в неуклюжей попытке познать истинную суть вещей. И никто — никто! — их не останавливает. И Валар, и Майяр, и Перворожденные, кажется, наслаждаются, наблюдая длинный-длинный спектакль. А может, эта развесёлая компания давно обсуждает сценарий апокалипсиса? Может, Айнур уже приспичило спеть Вторую Песнь?

— Учитель, а что там, за гранью мира?

— Ох. Как бы тебе объяснить, Эльвинг. Ничего. Пустота.

— Неужели совсем ничего? Ничегошеньки? Ты же Вала. Ты же всё знаешь, всё можешь. Должны же быть где-то там другие миры, другие Арты?

— Всё может быть, девочка. Не знаю. Я не видел других миров.

— А откуда пришёл Эру?

Мы сидели в саду возле Аст Ахэ. Мелькор растерянно поглядел по сторонам. Будто искал ответ на небе, в деревьях, в траве. А я пыталась прочитать это в его бездонных глазах.

Внезапно будто из ниоткуда вынырнул отец. Позвал Крылатого в кузницу показать свои новые творения. И тот натуральным образом сбежал.

Я хотела что-то сказать, но только успела открыть рот, как их уже и след простыл.

А потом началась война. И наши мечты развеяло по ветру, наши желания чёрной золой печали покрыли сапоги тех, кто называл себя Светлыми. Но мы не сдались, не покорились. Потому что просто не могли. Некуда было бежать, негде спрятаться, да и незачем: мы всю жизнь славили Арту, с самого рождения служили красоте! Мы не могли оставить то, ради чего пришли в этот мир!

И поэтому гибли. Страшно и бессмысленно, ибо силы с самого начала были неравны. Моя подруга Ойолоссэ пошла на разведку с отрядом и не вернулась. или вернулась. Это смотря как воспринимать произошедшее: молодые, горячие — многим не было ещё и трёх сотен лет от роду — разведчики ввязались в драку с превосходящими силами противника. Как показало вскрытие, Майя Оромэ приспичило поохотиться на нашей земле. Видимо, на сочных юных эльфиек. Когда её принесли домой, девушка походила на решето.

И это был лишь первый звон колокола погибели. С тех пор он не утихал. Каждый день мы недосчитывались одного, двоих. Пятерых, семерых.

А ты, Крылатый, ты, наш светоч, наша надежда, наш учитель, наш идеал? Что делал ты в то время? Не выходил из тронного зала. Не вставал со своего железного кресла, будто был прикован к нему наручниками скорби и безысходности. Не отвечал на наши вопросы, на наши мольбы. Не сочувствовал нашим потерям.

Понимаю, ты, должно быть, оплакивал своих детей, свои мечты. Но почему ты не стремился сохранить то, что осталось? Почему не повёл в бой тех, кто ещё мог поднять меч, когда поле перед нашей крепостью почернело от воинства Манве?

В тот ужасный день я в последний раз пришла в твои покои, уже больше похожие на древний склеп. Темнота оглушала, тишина сдавливала череп когтями хищника, довольно урчавшего в предвкушении. Но я не слышала, не видела, не желала понимать, что мой идеал превращается в гниющий труп.

— Учитель. Мы ждём тебя. Ты нужен своим детям.

А в ответ — тишина. Ты даже не встал из глубокого кресла. Зарылся в складки мантии, будто мог найти в них ответ на все заданные и незаданные вопросы.

— Крылатый, ну что же ты молчишь? Не бросай нас! Ты — наша надежда, наш лидер, наш бог! Выйди же и освети поглотившую нас тьму!

На твоём совершенном лице не дрогнул ни один мускул.

— Орды Манве штурмуют замок! Помоги! На кого ещё нам уповать?

Ты будто окаменел.

— Ну уж нет! Мелькор!!! Ты, конечно, Вала, наш учитель и всё такое прочее, но там, — я указала в сторону начавшегося уже сражения за нашу твердыню, — там гибнут мои братья и сёстры! Ты обязан — слышишь, обязан — оторвать от кресла свою божественную задницу и спасти положение!!!

На секунду я даже пожалела о сказанном — прежний Мелькор в приступе гнева за такое мог и испепелить на месте, — но только на секунду.