Вильгельм: ты думаешь, из этой встречи будет толк? — без обиняков спросил Оккам, откладывая в сторону послание Климента с его личными пышными печатями и подписью.
— Я думаю, мы должны использовать любую возможность. Очевидно, мы не договоримся, иначе бы уже сделали это во время предыдущих встреч. Но честь нашего ордена обязывает нас выполнить все от нас зависящее.
— Очень хорошо. Я сам бы не сказал лучше, — бледно улыбнулся Оккам. С наступлением холодов он заметно ослабел, и молоко ему почти не помогало. Тем не менее, он решил выехать в Авиньон сразу после Рождества, когда дороги вновь сделаются проезжими после осенней распутицы. Вильгельм остался в Мюнхене, коротая время за переводом стихотворений из книги Манесса с немецкого на латынь.
В конце зимы Оккаму стало хуже. Азирафель увидел хорошо знакомую черную тень у него за спиной и понял, что придется отступиться. К счастью, философ не испытывал мучений — он просто тихо угасал, благословляя каждый день, который удалось провести с друзьями и книгами.
Умер Уильям Оккам десятого апреля 1347 года. Император, отдавая дань своему верному сподвижнику и духовному наставнику, отменил все дела и присутствовал на погребении. Оно состоялось во францисканской церкви Мюнхена.[1]
— Вильгельма уже ничто не держало в Мюнхене, а я к тому времени получил новое задание. Так что в Авиньон мы выехали вместе.
— А что стало с той книгой, которую ты упоминал?
— Вильгельм передал ее королевской библиотеке. После Оккама осталось множество рукописей, он во что бы то ни стало хотел взять их с собой, поэтому пришлось расстаться с очень многими вещами. А книга благополучно дожила до наших дней и хранится в библиотеке Гейдельбергского университета. И, должен сказать, сегодня она известна далеко за пределами Германии.[2]
______________
[1]В честь английского философа одна из улиц Мюнхена до сих пор носит его имя.
[2]Речь идет о Манесском кодексе, памятнике истории и литературы первой половины XIV века. Его иллюстрации, наверное, видел каждый, кто хотя бы раз искал в интернете картинки по запросу «средневековье». История создания кодекса автором не выдумана: поэтический сборник действительно был создан в Цюрихе между 1300 и 1340 годом по заказу Рюдигера Манесса, главы богатейшего городского семейства.
Капитан поскреб в короткой смоляной бороде и хрипло заявил:
— Пятьсот монет. И половину вперед.
— То есть пиратов вы не боитесь? — уточнил Кроули.
— Их только дураки не боятся. Я же говорю, пять сотен. Иначе плывите своим ходом, синьор.
— И когда отплываем?
— В Андреев день. Но деньги приносите сегодня, синьор: надо подготовить тариду[1].
— Э-э... а когда у нас Андреев день?
На смуглом обветренном лице капитана отразилось нескрываемое удивление:
— Так это ж первый день рождественского поста!
Кроули понял, что придется изучить текущий календарь. Похоже, он несколько изменился со времен фараонов.
Когда живешь на планете несколько тысяч лет, успеваешь, кажется, побывать в каждом ее уголке. А затем легким усилием воли можешь в одно мгновение переместиться, куда заблагорассудится.
Так оно и было, пока смертные не занялись массовым строительством. И там, где на протяжении столетий цвел зеленый луг, вдруг оказывалась каменная стена, а в нее очень неприятно впечатываться лицом — даже если оно принадлежит бессмертному существу. Особенно тяжело стало с мгновенным перемещением в Европе, где города росли, как грибы после дождя. Волей-неволей приходилось пользоваться человеческими средствами передвижения, медленными и неудобными.
По мнению Кроули, после изобретения колеса процесс совершенствования транспорта сильно замедлился. Если тебе надо куда-то поехать, или трясись в повозке, или отбивай зад в седле.
К счастью, остается вода. Здесь изобретательская мысль заметно продвинулась со времен выдолбленных древесных стволов, и большинство сооружений из досок и бревен не только не тонули, но и перемещались от одной пристани до другой, иногда даже против ветра и течения. В Неаполе путешественник мог найти корабли, пригодные к долгому плаванию по морю. Но самое главное — демоны не страдают морской болезнью, и это стало основной причиной, почему Кроули решил отправиться в Авиньон по воде, а не по суше.
Правда, он не учел пиратов. Вернее, ему не приходило в голову, что у лесных разбойников могут быть морские коллеги. А вот капитаны кораблей много о них знали — и ни за какие деньги не желали отправляться в Марсель, потому что острова по пути к нему облюбовали пиратские ватаги. Согласился лишь тот чернобородый, что запросил полтысячи золотых монет. Кроули, поторговавшись для порядка, сосредоточился на том, чтобы запомнить счастливую посудину среди десятка точно таких же, покачивающихся на волнах в гавани. На ее корме белой краской было выведено «Santa Reparata». Да, иногда демонам приходится запоминать имена святых.
Уточнив, что Андреев день наступит ровно через неделю, Кроули, сам удивляясь собственной добросовестности, к вечеру принес капитану оговоренную сумму.
— Видать, вам позарез надо в Марсель, синьор, — заметил тот. — Что ж, моя тарида будет готова в срок. Слово капитана Петруччо! А вы бы пока сходили в церковь, помолились святой Репарате о попутном ветре и хорошей погоде.
Кроули было прекрасно известно, что климатом вообще и ветрами в частности когда-то занималась компания, позже в полном составе ухнувшая в преисподнюю. Работа осталась незаконченной, доделывать ее, похоже, не спешили, и местная святая никак не могла этому помочь.
Тем не менее, ветер в день отплытия выдался попутным, хоть и по-зимнему холодным, с ясного неба светило солнце и вся команда тариды во главе с капитаном восприняла это как добрый знак.
— Если благополучно минуем остров Монтекристо, считай, пронесло с пиратами, — сообщил Петруччо своему единственному пассажиру.
— Надо же, и в море имеется своя Голгофа[2], — проворчал Кроули.
Путешествие по воде имело свои недостатки: тарида насквозь провоняла тухлой рыбой и гнилыми водорослями, к тому же она постоянно качалась, так что приходилось все время хвататься руками за разные толстые веревки, которые так и норовили запутаться. Матросам это не нравилось, и Кроули уже услышал в свой адрес