Она упала на колени, пачкаясь в чистой крови слизеринца, пропитывающей ее запыленные джинсы. Она приподняла его потяжелевшую голову и положила к себе на колени. Кровь тонкой струйкой стекала из уголка его рта, окрашивая губы в неестественно ярко-алый цвет. Цвет смерти. Ртутные глаза горели угасающим пламенем, выжигающим все живое, что было в девушке. Слезы, блестящие словно звезды на ночном небе, и горячие, будто угли в потухающем костре, капали на его бледное лицо, пока Гермиона бессмысленно водила пальцами по его спутанным волосам.
В глубине души она понимала, что ему не помочь, но ее сердце — ее упрямое сердце — не могло сдаться, даже когда разум набатом твердил очевидное. Она попыталась зажать его рану чуть ниже сердца, из которой лилась кровь, но Драко перехватил ее руку своей дрожащей и слабо сжал. Легкая фирменная усмешка появилась на его лице, пока он неотрывно смотрел на нее. Она видела в его глазах ночное небо, усыпанное искорками звезд, поочередное переливающихся бледно-лунным светом. Драко медленно моргнул, и его длинные светлые ресницы вздрогнули.
Сейчас он скажет, что это пустяки, что все хорошо. Все поправимо. Встанет и обнимет ее, а она лишь прижмется к его плечу в беззвучном рыдании, ведь все обошлось, ведь он жив.
Он жив.
Она верила в это, хотя все прекрасно понимала.
— Грейнджер… — тихий шепот, более похожий на гул ветра за плотно закрытыми окнами — такой далекий и одновременно такой настоящий, — сорвался с его губ. Теперь его лицо и вовсе казалось размытым из-за слез, которых становилось с каждой секундой все больше и больше. — А вот и мой предел.
Она почувствовала, что его пальцы расслабились, сжимаемые ее собственными. Голова безжизненно лежала на коленях, резко потяжелевшая, будто свинцовая. Серые глаза, в которых потухли те самые искорки, подернулись безжизненной пеленой и смотрели словно сквозь нее, сквозь потолок, прямо в небо, затянутое почерневшей от дыма ватой облаков. А усмешка так и осталась на тонких губах, там, где было ее идеальное место.
Гермиона аккуратно положила его голову на свою кофту, которая тотчас из серой превратилась в бурую, пропитавшись почти насквозь его кровью. Ей казалось, что она лежит и в своей крови, которая бурными потоками вытекала из дыры в сердце. Слез больше не было. Как не было больше ничего, кроме неистовой дрожи в каждой клеточке тела. Она рассыпалась на мелкие кусочки, растворялась в пространстве, сером и безжизненном.
Гермиона легла рядом, положив голову на плечо того, кто еще пару секунд назад был для нее всем. Она закрыла глаза, вдыхая металлический запах крови. Его крови, в которой она сейчас лежала. Гермиона положила руку ему на грудь, еще дарящую свое растворяющееся тепло. Туда, где должно было биться сердце, и казалось, что она чувствует слабые удары. Но оно упрямо молчало, застыв, тем временем как ее собственное сердце превратилось в хрупкий лед.
Как жить в мире, где больше нет его?..
Пальцы Гермионы с неистовой силой впились в перила балкона, а из груди вырвались тихие всхлипы. Слезы вновь покрыли собой щеки, скатываясь до подбородка и срываясь вниз, чтобы утонуть в темной ткани футболки и смешаться с призраком запаха его одеколона, чтобы хоть самая маленькая ее часть могла бы быть с ним. Было не вздохнуть, будто кто-то пережал горло. Она вновь подняла голову, устремив отчаянный взгляд в небо.
Гермиона смотрела в чернильную бесконечность и видела его глаза, наполненные звездным мерцанием. Еще один порыв ветра, и она услышала в нем его далекий бархатный шепот.
«Предел для меня только небо, потому что там я буду слишком далеко от тебя».
Тихий голос обволакивал теплом, даря ложную ядовитую надежду. Воспаленное сознание слишком хорошо способно создавать иллюзии, заставляя верить в них. Девушка встряхнула головой, отпихивая от себя сладостное наваждение, которое одновременно дарило эйфорию и подводило ближе к грани, переступив через которую пути назад уже не будет. Она не позволит себе сойти с ума, …если только чуть-чуть, лишь бы хоть изредка слышать его шепот или вдыхать запах. Совсем ненадолго, всего лишь на пару минут. Чтобы поверить, что он когда-то был жив, чтобы не позволить себе забыть ни одну деталь. Чтобы не сойти с ума от одиночества.
В венах застыл лед. Казалось, Гермиона с каждым днем все больше превращается в ледяную статую — бессмертно красивую снаружи, но совершенное мертвую изнутри. Еще немного, и она превратится в кристально чистый соленый лед. Настолько хрупкий, что даже мимолетный порыв ветра будет способен разрушить его на мелкие блестящие осколки.
Лед.
Цвета его глаз.
Его блестящих серых глаз.
Небо тянуло к себе, приглашая в свои нежные успокаивающие объятия, готовое окутать прозрачной пеленой лунного света. Оно ждало девушку, звало к себе, нашептывало низким голосом. Оно скучало по самой яркой своей звезде, которая была слишком далеко от него.
Карие глаза неотрывно смотрели вдаль, потрескавшиеся губы шептали, едва шевелясь:
«Как слышать голос твой,
Если ты так высоко?
Просто дай знак мне,
Есть ли ты там высоко?»
