— И ты будешь давать ему деньги… На мой взгляд, это самый глупый способ оказаться в числе разорённых.
— Не я, а ты. Он будет твоим кучером, поваром и девицей злоторучкой до тех пор, пока рабочие не отремонтируют его банк.
— Моим… Не понимаю, мне казалось, ты обещал всё подготовить…
— Я и подготовил. Повозка стоит в конюшне, несколько жеребцов готовы отправляться в дорогу, кучера я тебе нашёл, сундук с пятисотью тысячами ноксианских динаров оставил под сиденьем. Что ещё надо дорогому брату? Эскорт из бывших вояк будет сопровождать тебя повсеместно, каждый знаток своего дела, хоть некоторые… Не забивай голову, все они служат тебе. Вернее, твоему золоту.
Витус глядел на брата со смесью обожания и удивления. Его глаза стали очами верующего, что увидел звёздное сияние Кейл; очами бедняка, которому вручили золотую монету; очами нищенки, нашедшей кусок нетронутого вяленого мяса. То было восхваление вполне приземлённых трудов, но для лесного мальчика услуга, оказанная братом, была ничем иным, как любовью семьи. Он подпрыгнул с кресла, в крепкие объятья захватывая Гэвиуса.
— Эй, эй, эй, Витус, осторожней…
— Спасибо! Ты — единственный, кто поддерживает меня, единственный кто…
— Оставим слова, — ладони молодого человека проходились по голове брата с той ледяной нежностью, с которой настоятельницы храмов гладят послушниц, — И выпьем за семью Гальего.
Выпили, а после ещё, следом ещё по одной… На Витуса это не оказывало никакого эффекта, зато Гэвиус нахрюкался достаточно быстро и стал подговаривать брата устроить дебош. Что для трезвого безумие, для пьяного смех. Этой ночью случилось многое, но повествователя попросили не выносить тайн из избы, а потому мы не можем распространятся на этот счёт.
Однако, отметим следующие факты, основанные на информации полученной из ночных событий: сыр старика Лувиена никакой не магический, а дурно пахнущий и, скорее всего, протухший; Антуанетта ложится спать не позже десяти вечера, а её отец имеет в арсенале здоровенный молот, который без труда может использовать, выпроваживая женихов из-под окон; на скамейках спать неудобно, даже если это скамейки, стоящие на площади рядом с памятником Кейл; дамы лёгкого поведения в Болхейме дарят не только скидку по ночам, но и возможность подцепить сифилис. Если подводить итог, ночь братья провели весело!
***
— Гэвиус, Гэвиус, напиши письмо на аванпост, меня же не пропустят! — тормошил спящего брата Витус, облачённый в дорожную одежду, готовый выдвигаться в путь.
— Меняю пиво на письмо! — воскликнул Гальего-старший, поднявшись с софы как статуя и снова рухнув на привычное место.
И, всё-таки, ночью было ну уж очень весело!
***
— У тебя есть письмо, но есть ли документ, подтверждающий личность? — спрашивала Антуанетта, кокетливо склонив голову на бок; сегодня она надела бирюзовое платьице с пышной юбкой, желая встать на место героини баллады, что провожает своего рыцаря, махая ему платком; платка не оказалось, потому устроили репетицию.
Витус стоял, точно стручок, возвышаясь на две головы над девушкой. Говорил голосом твёрдым, но шутливым: хохотушка привлекла зрителей. То были баронессы и бароны, совершающие променад.
— Есть, господин, первый капитан, самый сильный из сильнейших, важный из важнейших, первый наш…
— Отставить подлизывания! Вы — шалопай и плут, нечестивец, желающий проникнуть за границы Демасии.
— Вы не правы!
— А как докажите? Может быть вы — тот самый юноша, влезающий по ночам в окна честных дам, орудующий вместе с братом, со скверным слухом.
— Хороший у меня слух! — донёсся голос Гэвиуса позади, все обернулись.
***
Прощания — это тоже самое, что точка и следует надеяться, что речь идёт об предложении, а не о рассказе. Ведь, что такое рассказ? — всего лишь очередная жизнь очередного героя или героини, в конце которой их ожидает точка. Буквы складываются в слова, слова в предложения, и наступает момент, когда приходится ставить точку. Да, можно обратится к мастерству маэстро Т…, научится излагать свои мысли, как многоуважаемый нами мастер М…, или же говорить столько красиво, что из ушей вырастают маки, как господин Т…; но всё это — белый шум, блеклый фон нашего монолога. Точка — это конец, но не всегда жизни, возможно это лишь конец предложения, какой-то проблемы или же, если позволите говорить модным демасийским сленгом, арки. Если бы жизнь Витуса была романом, то сейчас самое время ставить точку и переходить к следующему акту.
Они стояли, смотря на него, а герой нашего рассказа потупил взгляд, стеснительно пряча глаза. И в чём же дело, юный рыцарь? Почему очи ваши опущены к земле? Разве вы не желаете лицезреть лица тех, кто был близко к вам; тех чьи имена навеки будут в наших сердцах. Вот же они: Патриций с укоризненным взглядом и всепрощающей улыбкой; Гэвиус, облокотившийся на повозку с бутылкой вина в руках; Антуанетта, мило улыбающаяся нам; старый банкир Винуен, ныне кучер; сэр Мольцепани и его отряд рыцарей, готовых отдать жизнь за нанимателя. Вот они — вёсла в жизни Витуса, без которых его шлюпка — жизнь, не сдвинулась бы с места. А, быть может, юношу объял стыд за некую небрежность по отношению к самому себе, ведь, что он сделал, дабы эта поездка прошла, как по маслу? Разве что положился на брата и всецело доверил ему свои сборы, будто у того своих дел нет! Как бы то ни было, сейчас эти думы уходили на задний план, а на передний выходил Патриций.
— Эх, двинул бы с тобой, да возраст не позволяет. Ну, а что? Вдвоём на шибенице висеть точно веселее! Хотя, с твоей-то шеей, повесить тебя будет тяжко, — заливаясь смехом, говорил учитель; сердце его тосковало.
— Как прибудешь в Демасию, сразу обменяй динары на руниты и не забывай: чуть что, ты можешь воспользоваться правом долговой расписки. Все чемоданы собрал, всё взял? Клинок от Бернара получил? Угу, хорошо… Та-ак, о, письмо на аванпост взял, чтобы тебя пропустили? Молодец. Та-акс… Ну, вроде, всё, во имя Кейл, меня так отец на учёбу не собирал. — раздался смех Гэвиуса, а после были крепкие объятия, рукопожатия.
— Ты, конечно, боец хоть куда, да и парень не промах, но всё-таки будь осторожен, — коротко сказала Антуанетта, робко дотронувшись пальцами до ладони Витуса.
— Целуй её, дурень! — брат спешил дать совет, за что был награждён подзатыльником от Патриция.
Витус смутился, но пылающее жаждой приключений сердце, обладание тем огнём, который заставляет великие умы денно и нощно творить, он наклонил голову и кротко чмокнул девушку в щёку. Баронессы ахнули, их мужья с улыбками на лицах захлопали. Что за представление?! Почему все хлопают, они, по-вашему, что, актёры?! Но такова участь главных героев — они всегда на первом плане, разделяя со слушающим беды и победы, невзгоды и счастья.
— Я привезу тебе настоящую розу, самую красивую, — обещание сорвалось с уст Витуса, став самыми важными словами для сердца молодой особы.
О, что это были за чувства! Мы хотим, чтобы читатель понимал всю радость ситуации, ведь, возможно, сам совсем недавно проходил через подобное. Да, для нас, чьи сердца затвердели под тоннами бумаги, чьи пальцы от ногтей до запястья испачканы чернилами; для нас подобная романтика — чушь, детский лепет. Но Антуанетта была ещё молода, она входила в тот возраст, когда девушка уже может стать женщиной, и когда сказки про рыцарей на белом коне — надо же, Витуса повезёт четвёрка белых жеребцов! — особенно прекрасны. Что ж, вернёмся к прощанию.
— Юный господин, нам пора, а то так, глядишь, до вечера простоим. Нет, мне-то дела нет никакого. Хоть день, хоть ночь буду служить вам, добрейший паничек наш, самый, что ни на есть…
Здесь сделаем небольшое отступление, чтобы познакомиться со стариком Винуеном чуть ближе. Это был низкий, худощавый тип с короткой бородой и лысой головой. Он всегда носил малиновый берет и донашивал уже протёртые шоссы и порванный на левом плече сюртук; прошлое заставляло его выглядеть достойно, но реалии были беспощадны. Это такой приятель, который всегда обедает жирным карпом за десять динаров, вместо скромной пахлёбки за два, а после снова жалуется на нехватку средств. Гэвиус был прав, когда говорил о нём, как о плуте и прохиндее. Он старался всячески подлизываться к Витусу, а рот у него вообще не закрывался! Он говорил столько, что наше перо было не в состоянии записать, да и, признаться честно, в этом не было нужды, потому как большая часть информации являлась пустозвонством. Но, к его чести, следует добавить: говорил он так же и на темы интересные, вёл рассказы важные. О них мы расскажем чуть позже, а сейчас станем наблюдать, как Витус в очередной раз машет всем рукой, садится в повозку, запирая дверцу, и видит за спинами близких четыре ярко горящих огонька, голубыми всполохами волнующихся в кустах. Киндред.
