— Да, полагаю, что такие исследования необходимы, — Иден кивнул головой. — Однако меня мои опыты убедили: ведь я собрал и много других свидетельств. Но рассказ о каждом из них займет не один час, а, судя по запахам, пир уже готов. Мне, как старику, много не надо, но вы молоды, и значит голодны?
Тут Альфонс как по команде почувствовал, что он и в самом деле невероятно хочет есть, и что кабинет Идена наполняют более чем аппетитные запахи. Мэй сконфузилась, и Альфонс понял, что у нее тоже в животе урчит.
— Прошу прощения, — произнес Альфонс, — но могу я сначала скопировать эти печати? Мне нужно подумать над ними.
— Печать светящейся крови можете просто забрать, — кивнул Иден, — это копия, — Альфонс благодарно кивнул и, сложив лист бумаги, сунул его в карман брюк. — Что же касается второй печати, то, думаю, разумнее будет вернуться к ней после пира или в следующий ваш визит. Тэмила будет рвать и метать, если узнает, что я удерживал гостей вдали от ее стряпни.
* * *
Представьте себе пресную рисовую лепешку, пропитанную пряно-соленым мясным соусом; в нее завернуты обжаренные кусочки говядины с чабрецом и укропом и тремя видами перца, тушеными помидорами и яблоками, и все это насажено на палочки свежего и сочного сельдерея… вот что такое были шарпи, и воистину прав оказался старый Иден, говоря, что такое нужно пробовать, а говорить о нем бесполезно! А кроме шарпи на пиру были еще мясо, жареное на металлической решетке в лимонном соке, салаты в синском стиле из морских тварей вперемешку со свежими овощами и салатными листьями, обжаренные в карамели фрукты и маринованные сливы, рис в самых разнообразных видах и сочетаниях, а также сладкие пампушки и другая необыкновенно вкусная, непохожая на синскую, выпечка, и не было, слава богу, никаких выдержанных в извести яиц и жареных кузнечиков. Зато, по синскому простонародному обычаю, все выставлялось на длинный стол одновременно. Никакого подобия перемены блюд; все накладывали что и сколько хотели, весело шутили и смеялись — ничего похожего на чинное молчание обеда в клане Чань!
Да что там говорить, еда была настолько хороша, что Ал даже обнаружил, что практически выкинул из головы проблему наследственности алхимии и агента светимости крови — а это уже кое-чего стоило. Правда, он вообще испытывал слабость к хорошей еде…
Довольно скоро алхимик осознал, что ему действительно трудно остановиться, и что если дело так пойдет и дальше, от дома нахарра до дворца его попросту придется катить. С сожалением он отодвинул от себя третью порцию шарпи и постарался втянуться в разговор, чтобы поменьше жевать — а то не успеешь опомниться, как превратишься в этакий колобок!
Нахарра показались ему очень славными. Здесь, в общинном доме в Шэнъяне, как ему объяснили, жили те члены племени, которые промышляли торговлей и ремеслами — они снабжали товарами других, которые жили в горах. Поэтому в город по большей части отправляли молодежь. Людей постарше здесь было всего двое-трое, Иден из них самый старый. Альфонс так понял, что он присматривал за этой оравой.
Вся эта молодежь: парни, периодически отправляющиеся в дальние походы, их жены и подруги, ждущие дома — не испытывали ни малейшего почтения перед «чистой кровью», как того опасался Альфонс.
Алхимика они приняли как своего, просто с некоторой толикой уважения.
Большее внимание все, особенно молодые парни, уделяли Мэй — уж она-то, девочка из аристократических кланов Син, была им в диковинку!
Щеки Мэй раскраснелись, когда она пыталась соответствующим образом скромно ответить на комплименты сразу четверых или пятерых удалых ребят в национальных одеждах нахарра. В конце концов, вместо того, чтобы расцвести и купаться в лучах внимания (как Альфонс от нее ожидал), девочка окончательно сконфузилась и просто ковырялась в своей тарелке непривычной для нее вилкой.
«Может быть, ее бы лучше отправить домой?» — подумал Альфонс.
И только он так подумал, как вернулся посланный Иденом с запиской гонец — Ланьфан отвечала, что, раз уж они задерживается, пошлет по указанному адресу записку позже вечером.
Альфонс сказал об этом Мэй и спросил, может быть, она хочет вернуться сейчас?
— Нет, — ответила девочка, почему-то кидая неодобрительные взгляды вдоль стола, только Альфонс не мог понять, на кого же она злится, — я тебя подожду.
Альфонсу очень нравились нахарра. Нравились их традиции, нравилась их близость друг к другу: они были все как большая и хорошая семья. Об этом он и сказал Тэмиле, которая по ходу пира — здесь все то и дело вставали и пересаживались без какой-то явно видимой системы, приходилось все время держать свою тарелку в руках — оказалась рядом с ним.
— Конечно, — ответила Тэмила, — мы и есть семья! Здесь мы как братья и сестры, а в горах живут наши родители, дядья и тетки. Там совсем по-другому, но тоже очень хорошо.
— Хотел бы я побывать там! — воскликнул Альфонс.
— Я с радостью тебе все покажу, — улыбнулась Тэмила. — Тебе нравится драмма?
Драммой назывался местный слабоалкогольный напиток на основе молока. Сперва Альфонсу пришелся не по душе, но, выпив из вежливости пару небольших чашечек, алхимик вполне его распробовал. Не крепче пива, но гораздо приятнее, и в голову так не ударяет.
— Очень.
— Тогда я налью еще немного? — Тэмила улыбалась, с каждой секундой становясь все больше похожей на Ану — вот-вот волосы завьются вокруг лица золотым ореолом…
— Конечно, — отвечал Альфонс, чувствуя, как вокруг разливается золотое сияние пустыни. — Конечно…
История 5. Мэй. Общинный дом нахарра и Центральный рынок
На пиру у нахарра Мэй не понравилось. Сначала она была ошеломлена тем, что им рассказал Иден, и прижимала к груди надколотую руку, словно боясь лишний раз посмотреть на собственную ладонь. Потом немного оттаяла, стала оглядываться по сторонам. Еда пришлась ей по вкусу — нахарра прекрасно готовили как синские, так и чужеземные блюда. Понравилось ей и то, что молодые парни-нахарра весело и по-простому говорили с ней. Поначалу даже драмма показалась вкусной, но старик Иден, который усадил ее рядом с собой — Альфонс оказался напротив, через стол — отставил кувшин прочь и сказал:
— Не стоит, барышня Мэй. Девочке твоих лет может стать нехорошо.
От этого «девочке твоих лет» вдруг стало тошно. Сразу припомнилось и то, что в кабинете Иден говорил, в основном, с Альфонсом, а не с ней; и то, что в гости Тэмила тоже звала ее только за компанию; и что все эти люди вокруг — незнакомые, и, хоть и молодые, но совсем взрослые, а у нее тут никого нет. Даже Чжэ уехал в лагерь Лина для подготовки противоалхимического отряда. Не то чтобы общество Чжэ можно назвать интересным — он никогда не заговаривал с ней — но, по крайней мере, он был примерно ее возраста…
— Не расстраивайся, — сказал ей старик Иден, словно прочитав мысли. — То, что ты считаешь своей бедой, исправится через год, два… То, что ты считаешь другой своей бедой — твоя женская суть — не уйдет, но это и не беда.
— Откуда вы знаете? — пораженная, спросила Мэй.
— Ты смотришь, как юный Альфонс разговаривает с моей внучкой, и у тебя краснеют щеки и сжимаются кулаки, — чуть улыбнулся старик. — Ты жалеешь, что нельзя сразиться с Тэми врукопашную. Но у тебя еще все впереди. Года через два ты поймешь, что у всякой женщины — своя сила.
Иден не вовремя вспомнил про Альфонса и Тэмилу: Мэй заметила, что они говорят о чем-то, склонившись головами друг к другу. Вдруг Тэмила встала, подала Альфонсу руку — он оперся на нее и пошел из комнаты, даже не взглянув на Мэй.
— Аль… — начала было девочка, но тотчас осеклась. Кричать было слишком далеко, и неловко: кроме нее, казалось, никто не обратил внимания на уход алхимика.
— Почтенный господин! — Мэй в панике чуть было не схватила старика Идена за рукав. — Куда она его повела? Мы же должны возвращаться…
Иден посмотрел на нее с грустью и ответил:
— Не знаю точно, куда именно, но думаю, что недалеко.
Мэй резко села прямо, ей сразу стало холодно. Так вот на что намекал старик, говоря про женские чары! Но ведь Альфонс эту женщину второй раз видит… Мэй вспомнила: Ланьфан говорила ей, что за ним следят люди из триады, и тоже из-за какой-то женщины, может быть, даже не одной. Что поделать — Альфонс ведь молодой, но мужчина… И в Аместрис у него тоже была девушка, Уинри… Он говорил, что она любит его брата, но кто знает…
А какая разница? Кто ей Альфонс Элрик? Никто. Она же сама ему сказала: романтические фантазии для принцесс хороши только в сказках. Хорошо было мечтать в другой стране, на том берегу пустыни, почти в другом мире. А здесь, дома, где все знакомо и привычно, сказки кончились.
Разве она не справится одна?
Бабушка Лоа вот всю жизнь одна и со всем справляется.
