– Да и вообще, Элиас просил тебя соваться в его битвы? – вставил Ра.
Слова отозвались в душе странным, звенящим ощущением; прислушавшись к нему, Сэм неспешно сообщил:
– Нет. Но у Барнса не было права втягивать его в свою битву… в свое желание убивать.
– Убивать? – послышалось от входа; все резко повернулись к двери. Сэм – последним.
Сержант был явно навеселе; улыбка кривила губы, шрам на щеке выделялся особенно явно.
– Об убийстве, значит, говорите… Ты говоришь, Хаммер, – Барнс двинулся к Сэму. – Ты знаток? Ты тут в убийстве разбираешься? Да никто из вас… Сидите, трепетесь, дерьмо курите – лишь бы от реальности сбежать.
Он стукнул кулаком по стене.
– Вот, я – ваша реальность, ясно?! Элиас – придурок. Ни хрена не понимал в том, как тут живут… хотите вступиться?
Барнс вновь улыбнулся, и солдаты невольно попятились.
– Вас тут шестеро, я один. Ну? Давайте, парни. Убейте меня.
Повисло краткое молчание; солдаты нерешительно переглядывались, не трогаясь с места. Сэм вновь ощутил прежнее странное спокойствие, ощущение, что он смотрит на происходящее со стороны. И когда с губ сержанта уже была готова сорваться презрительная фраза, Хаммер проронил:
– Не время.
– Что? – поперхнулся Джуниор.
– Еще не время, – повторил Хаммер. – Каждому человеку есть свой срок и приговор, Барнс. Твой срок еще придет.
Воцарилось молчание; солдаты непонимающе смотрели на товарища, из глаз сержанта исчезло пьяное веселье. Сэм сухо усмехнулся и вернулся к своей койке; растянулся, заложив руки за голову.
Барнс ушел молча, бросив на Хаммера взгляд, из которого исчезло всякое выражение. Остальные разошлись по собственным местам, и больше в этот вечер не прозвучало почти ни слова.
Казалось, конфликт на этом угас, хотя Сэм нередко чувствовал на себе пристальный, опасный взгляд сержанта. Потянулись дни, и Хаммера вновь затопила спокойная отстраненность… но и ощущение битвы звенело где-то на краю разума. Вплоть до ночи, когда взвод разделился, засев в засады и укрытия. Были спокойные дневные часы. Была вечерняя болтовня с Фрэнсисом, напарником по посту.
А затем ночь обратилась в поле боя, когда внезапная атака вьетконговцев прорвала оборону, и мир вокруг затопили выстрелы, крики и грохот взрывов. Враг перешел в наступление и сделал это умело и жестоко.
Видеть Сэм мог только маленький кусочек боя, то, что обрушилось на их с Фрэнсисом окоп… но почему-то осознавал, что их стрельба и побег как раз перед тем, как прилетит граната – лишь часть куда более крупного и сложного рисунка битвы. Неожиданно ярко вспыхнувшее чутье послушно развернуло перед Хаммером сотни связей, придало значение каждому слышимому выстрелу и взрыву.
Он понимал, что далекий грохот означает гибель азиата-смертника, со взрывчаткой ворвавшегося в командный бункер. Что выстрелы уносят жизни Банни и Джуниора, что Фрэнсис, исчезнувший в темноте, умудрился спрятаться от врага, и что еле слышное гудение – это приближающиеся самолеты, призванные капитаном Харрисом.
А еще Сэм чувствовал, что он переживет этот бой, который он так хорошо понимал. Ночная темнота, торчащие из земли корни, ветви и листья вокруг – все это не мешало ему двигаться и стрелять; сейчас Хаммер самому себе казался то ли совершенной вычислительной машиной, то ли актером, играющим сотни раз отрепетированную роль.
С каждой секундой крепло ощущение того, что он действительно в своей стихии. Что он поступает правильно – и при этом близится к границе, за которой лежит что-то очень важное.
И когда Сэм услышал треск выстрелов, а потом яростный вопль и звуки ударов, то сразу понял, к кому приближается, снимая врагов короткими очередями.
Да, сержант Барнс дрался с вьетконговцами – вернее, как раз добивал врага, вонзив ему в горло лопатку. Движения сержанта потеряли солдатскую отточенность; он бился как зверь, яростно и жестоко.
– Барнс, – окликнул Хаммер, останавливаясь.
Сержант мгновенно обернулся; лицо его исказилось яростью и Барнс замахнулся лопаткой, едва не раскроив Хаммеру череп – но тот успел уклониться, удивительно стремительным движением перехватил и выкрутил руку; лопатка полетела в траву. Быстрый точный удар по ноге сержанта лишил ее подвижности, толчок швырнул на дерево.
– Ну! – выдохнул Барнс, в глазах которого блестели отблески рассекавших ночь очередей. – Ты этого хотел, Хаммер? Давай! Попробуй убить меня!
Солдат смотрел на него, осознавая, что тело привычно скользнуло в боевую стойку, гармоничную и отточенную. Неизвестно где – никто никогда не учил Сэма Хаммера из Аризоны так сражаться.
– Попробуй! – рычал Барнс. – Скажешь еще, что я погиб в бою!
В бою.
Слова зазвенели в ушах Хаммера, закружились мириадами алых искр в глазах. Лицо исказила странная улыбка – словно творившееся вокруг было шуткой, доступной лишь избранным; кровь на лице сержанта, казалось, засверкала алым сиянием.
– Нет, – промолвил он. – Мне не нужно тебя убивать, Барнс. Просто не обязательно. Ведь тебя не существует.
– Ты свихнулся? – выдавил сержант.
– Нет, все верно, – ответил Сэм, опуская руки и выпрямляясь во весь рост. И в голосе его звучала такая уверенность, что Барнс смог лишь спросить:
– Почему?
Хаммер поглядел на него, отстраненно улыбнулся и произнес:
– Потому что некогда жила дева…
И мир расцвел алыми лентами.
Сияющие полосы кружились вокруг Хаммера, рассекая темноту; он двинулся с места, даже не глядя на землю – и легко переступая корни и тела. Казалось, он чувствует бой, что продолжает кипеть вокруг; онемевший Барнс смотрел ему вслед.
– …чьи битвы увели ее далеко от дома, – продолжил Сэм, проходя мимо тела вьетконговца и рухнувшего неподалеку американского солдата.
Вверху уже гудели самолеты; секунду спустя воздух разрезал вой падающих бомб и взрывы разорвали ночь, перекрывая стрельбу и крики. Но даже на фоне взрывов ясно звучал холодный, спокойный голос:
– Она убила существо, которого более всего страшилась, и завоевала землю, пугавшую ее.
Бомба разорвалась неподалеку, и высокое дерево накренилось в сторону Хаммера; тот не замедлил шаг и с идеальной точностью прошел под ним за долю секунды до того, как ствол рухнул, вздымая пыль.
Сквозь стягивающую лоб повязку, сквозь грязь и пыль, пробивался свет – красный, яркий свет, что сплетался в странную фигуру, замысловатый знак.
Вскинув голову к звездам, Сэм прорычал:
– Пока она сражалась вдалеке – она знала, что ее детям требуется наставление.
Автоматная очередь вспорола воздух и листья; чуть повернувшись, Хаммер встретил ее открытой ладонью, и пули бессильно ударились о нее, разлетелись в стороны, рассыпались по земле.
Порожденное взрывами пламя металось по лесу, окрашивая мир вокруг желто-багровыми отблесками – и вплетаясь в бешеный темно-красный ореол, в ауру, что все сильнее расцветала вокруг солдата, шагавшего сквозь хаос боя.
Она знала, что к ним явились тираны, – лилась с губ чеканная тихая литания, вплетающаяся в грохот бомб. – Она знала, что к ним пришел страх.
С каждым шагом он менялся; кожа стала немного темнее, черты лица заострились, на подбородке густой тенью взошла борода, карие глаза окрасились все тем же отблеском красного огня.
С каждым шагом Сэм Хаммер погибал, растворялся в охватившем его яростном багровом сиянии. И из света войны, среди грохота рвущегося металла, заново рождался тот, кем он был на самом деле.
Сэн Хамар. Избранный Марс. Сторонний касты Битв.
– В родных землях все шло не так, – прогремел его голос, звучавший теперь гораздо ниже; тени шарахнулись прочь, когда острые лучи алого звездного света вокруг фигуры ужалили их.
Солдат – воин Бюро Судьбы, Щитоносец – шел сквозь битву, теперь понимая, почему он чувствовал себя здесь как дома. Это и был дом. Это была его судьба.
– И потому она воздела руку к солнцу, отбросила тень на мир и утопила беды своего дома во тьме, – произнес Сторонний, шагая на открытое пространство и останавливаясь.
