Уже не было чуждым сидеть на софе в гостиной, где по обе стороны находились брат и отец. Со временем мальчик стал вставлять ничего не значащие фразы в обсуждения тех или иных тем, не боялся переспрашивать, если ему было что-то непонятно. Гэвиус всегда с энтузиазмом объяснял мелочи Витусу, а вот барон делал это с большой неохотой, будто бы объяснил разницу между ложкой и вилкой. Время шло, природа укрыла леса покрывалами из листьев, разукрасила в оранжево-жёлтые тона; деревья обнажили свои ветви, а вечер наступал на несколько часов раньше. Двумя словами, пришла осень, а за ней день, что стал роковым для мальчика.
Это случилось ранним утром. Гэвиус, как и обычно, поднялся на чердак к Витусу и, разбудив брата, объявил:
— Сегодня едем на прогулку! Я ведь обещал свозить тебя в лес, вот, держу слово!
Отпрыск Овечки и правда был рад полученной новости; где-то внутри него теплилась надежда на встречу с матерью, на один короткий разговор. Пару слов — большего он и не просит. Душа жаждала этого, как нищий куска хлеба, но разум подсказывал, что подобному не бывать. Увы, что правда — то правда: это никак не могло случится.
В экипаж они сели под ласковые лучи солнца, цокот нетерпеливых лошадей. Витус укутал своё тело в плащ и с прищуром поглядывал на проходящих мимо людей. И пусть кучеру было велено объезжать густонаселённые места, сын барона в сопровождении незнакомца изредка попадался на глаза ноксианцам. В телеге они были одни, наслаждаясь приятным днём и тёплыми лепёшками, взятыми из усадьбы.
— Тётя Грестилия и правда чудесно готовит! — заявлял Гэлиус, согревая брата своей улыбкой, точно солнце, дающее тепло подрастающему ростку, так и молодой человек намеревался вырастить из ягнёнка полноценного барана.
Их путь был быстрым, потому как огибал городские стены и оживлённые дороги. За неопределённое количество времени они добрались до окраины леса; братья покинули повозку и отправились на пение пташек, входя в дикое царство, где хозяйничают бурые медведи, грозные кабаны и дикие волки. Но сейчас их встречали лишь пищащие белочки, пролетающие над головами синички и шуршащие в траве кролики. Это был тот самый мир, который Овечка желала бы своему отпрыску — безопасный, спокойный.
Витуса распирало от желания сорваться с места, последовать за вольными ветрами, как три месяца назад, кажется, в другой жизни. Но Гэвиус сжал его ладонь, и вместе они прогуливались по пустым полянам, опушкам, лугам. У этой прогулки была цель, но об этом лесной мальчик пока ещё не догадывался.
Отпрыск Киндред наслаждался прогулкой, ощущал, как к нему протягиваются эфемерные ладони прошлого, осколками ностальгии толкают в спину. Беги, ну же, беги! — кричит сознание, и сын Овечки срывается на трусцу, тянет за собой брата; тот падает от неожиданности, вскрикивает от красных полос, оставленных когтями Витуса. Слишком крепко держал, слишком сильно опекал.
— Ягнёночек, я знаю, что ты попал к нам, при условиях странных… можно даже сказать, магических, — замолк, подбирая слова, скрывая лукавый взгляд. — Не мне держать тебя как лошадь за узду. Хочешь — уходи, и мы больше не увидимся. Но если останешься, я могу гарантировать тебе, — обещаю тебе брат! — достойную жизнь и наследие рода.
Витус замер, точно вкопанный, всполохи его глаз округлили глазницы, толстыми язычками пламени пожирали распластавшегося на земле брата. Он помог ему подняться и тут же отпрянул, будто бы ожидая наказания за провинность. Мальчика объяло сожаление; аспид пустил яд раскаяния в его кровь. Несмотря на огорчённый взгляд Гэвиуса, думы его знавали корысть, юноша ликовал в душе.
«Да-да, мой маленький ягнёночек, думай, думай и решай. Только вот думать-то не о чем, всё уже решено. Три месяца ты пробыл у нас дома, и всё это время я сближался с тобой, прикладывал усилия, чтобы сегодняшним днём поставить точку в этом спектакле. Решай, Витус, ибо близится час перемен, время пешкам делать ход».
— Если на то твоя воля, Витус, ты можешь уй…
— Прости… — голос мальчика дрогнул, кулаки его сжались, готовые поколотить себя за глупое, ужасное решение! Нет, он не сможет уйти, ведь в таком случае ему придётся отгрызть руку, которая его кормит, забрать с собой ставший родным чердак усадьбы, шушуканье работников в доме барона и даже глупые, не имеющие ничего общего с ним разговоры отца. Всё это он не сможет забрать с собой на родную подстилку Овечки, пахнущей шерстью и терпким ароматом боярышника. Мальчик сделал выбор; сжал ладонь брата.
— Спасибо, Витус, спасибо. Вместе мы преодолеем всё, вместе мы поднимемся на бастион …
***
Возможно, братьям и правда было суждено покорить небеса, оставить след в истории Ноксуса и переломить ход судеб большинства, но это в далёком будущем. Ныне же они движутся по окраине дорог, скрестив ладони, многозначительно молча. Кучера они отправили домой; в его услугах не было нужды, до усадьбы Витус и Гэвиус решили добираться пешком, тем самым дав себе время на размышление. Лесной мальчик до сих пор чувствовал себя виноватым, в то время как юноша, подобно истязателю, растягивал его мучения во славу планов своих.
Они двигались не спеша, возможно, даже слишком, а потому не заметили подходящих со спины четыре фигуры разной длинны и телосложения. Они тенями легли на землю, обошли идущих и окружив полукольцом, внимательно вглядывались в Витуса, подобно пьянчуге, что не может сконцентрировать взгляд. Ноксианцы не привыкли иметь дел с ушастыми жителями Ионии — страны, где духи живут бок о бок с загадочными существами, называющимися вастаи.
— Смотрите: милсдарь Гэвиус и его зверёк, — заявил один из подошедших — юноша лет двенадцати в красной рубахе и с таким же красным носом.
— Да, да, — поддакивал напарник в широких шароварах.
— Откуда этот страхолюд? — вмешался в разговор третий, хозяин потёртого колпака.
— Никогда не видел настолько уродливого вастаи.
— Ты вастаи вообще не встречал, — парировал первый, но явно не вставая на сторону братьев.
— Прочь с дороги! Нам нужно…
— Господин Гэвиус, а, господин Гэвиус. Скажите-ка нам: великий и ужасный барон получил право на держание вастайских рабов?
— Да, да, получил ли он право? — нарочито громко вторил хозяин шаровар.
Витус сжался, разжал когти, попытался по охотничьей привычке припасть к земле, но Гэвиус держал его под руку и, проталкиваясь через толпу шпаны, нашёптывал слова утешения. Эти недоумки могли испортить его планы, сбить великие цели, требующие щепетильной подготовки. Он ощущал, как брат насторожился, как был готов прыгнуть в толпу и устроить какофонию душераздирающих звуков.
— Дела моего отца вас не касаются, и если вы не хотите увидеть своих отцов на прощальном одре, советую не переходить дорогу Олусу Гальего!
То ли угроза подействовала, то ли шпана потеряла всяческий интерес к странной животинке и сыну барона, но пути их разошлись. Братья отправились дальше, толпа осталась позади, как и путь к прежней жизни для Витуса.
Начало познания
— Учение — не только свет, оно также и свобода. Ничто так не освобождает человека, как знания.
— Да, отец, поэтому ты хочешь отправить его в военную академию. Туда, где будут суровые нравы, сердца, переполненные невежеством и…
— Твоя мягкотелость, Гэвиус, порою не знает границ.
В гостиной повисло молчание; отец и сын расположились в противоположных сторонах комнаты, точно на ринге; их дебаты касались Витуса и его обучения. Его брат боялся за травмы, что могут быть оставлены ягнёночку в храме знаний. Следует заметить: ноксианские школы отличались суровой боевой подготовкой, где делался упор на знание воинского ремесла, нежели чтение или же живопись. По этой причине Гэвиус требовал домашнего обучения для мальчика, в то время как барон, ведомый планами тайными, скрытыми даже для нас, предпочитал предоставить отпрыска в руки лучших профессионалов в одну из элитных школ.
— Это уже решено, Гэвиус, твой брат будет перенимать знания Эрнеста Криано, Себастьяна Бучлети…
