Что-то кроме магии - Akana again

о корабле, — улыбнулась Пандора. — В семнадцатом веке у здешних берегов затонул испанский галеон с золотом, отсюда и название. Это магловский паб, так что вам прежде придется поменять ваши деньги на фунты стерлингов. Тут неподалеку живет один из наших, он меняет по выгодному курсу.

— Вы так хорошо ориентируетесь в этих вопросах...

— Я маглорожденная, — просто ответила Лавгуд. — Мне привычно.

Он закрыл за собой дверь и огляделся: вот, значит, где ему предстоит провести ближайшие две недели. Кровать под лоскутным одеялом, шкаф у стены, стол, стул, кресло... Чисто, тихо, солнце просвечивает сквозь белые гардины большого, в полстены, окна.

Отодвинув ткань, толчком распахнул створки. Все тот же солоноватый ветер омыл лицо, где-то проехала машина, коротко взлаяла собака, донеслись обрывки музыки и чьих-то голосов... Неспешная жизнь отдыхающих людей наполнила комнату. Из окна виднелись темные черепичные крыши, зеленая пена древесных крон и за всем этим — сизо-голубая полоса моря, из которой белыми кораблями вырастали меловые утесы. Их снежные громады тянулись до горизонта, разделяя синь воды и неба ломаной линией зеленовато-рыжих обрывов и выступов.

Северус вспомнил, с какой неохотой согласился он на это путешествие, как пришлось подробно объяснять Дамблдору, с кем и где он проведет отпуск, как он, уже держа в руках собранную сумку, хотел плюнуть на все и никуда не выходить из подземелий... Море вздохнуло, точно хотело сказать: «эх ты, упрямец глупый...»

В кухне он застал Квиринуса, уже переодевшегося в магловскую одежду. Пандора наливала ему кофе в большую глиняную кружку. У дальнего конца стола на специальном стульчике сидела годовалая дочь Лавгудов. Девочка перебирала ворох цветных лоскутков, сбрасывая на пол то один, то другой, и сосредоточенно наблюдала за их полетом. Поглощенная своим занятием, она не обратила никакого внимания на появление еще одного взрослого.

— Северус, ты и по утесам в мантии намерен лазить? — весело удивился приятель. — Сдует — и полетишь, как на парашюте!

— Лазить? Что, в этих местах отменили трансгрессию? — парировал Снейп, присматриваясь к толстым сэндвичам.

— В долгих прогулках есть особое удовольствие, — возразила Пандора. — Вам стоит попробовать... Но, конечно, не помешает переодеться во что-то более удобное.

— Ходи! — неожиданно выговорила девочка, уставившись на него светлыми, как у матери, глазами.

— Вот и Луна со мной согласна, — рассмеялась женщина.

Ботинки на толстой упругой подошве сами свернули с асфальтовой дороги на утоптанную каменистую тропу. Чертополох и кусты ежевики напрасно цеплялись за брюки — их колючкам не пробиться сквозь плотную грубую ткань. Ветер, заметно окрепший, раздувал полы куртки, холодил шею в расстегнутом вороте рубашки. Но застегиваться не хотелось: наоборот, так и подмывало побежать по распахнутому зеленому простору, и чтобы куртка вздулась за спиной, как парус!

Не сговариваясь, направились к ближайшему холму, утюгом выдававшемуся над морем. Квиринус захватил с собой колдокамеру и теперь неутомимо щелкал затвором на все вокруг.

— Гляди-ка!

Далеко впереди из-за зеленого гребня выплыла в небо странная краснокрылая птица.

— Забыл, как называется эта магловская штука... Но она управляется ветром, а не мотором. А представь, если б рядом с ней оказались мы на метлах!

— Ну нет, — Северус завороженно следил за плавным движением алого лепестка, который поднимался все выше и выше, — Если уж летать, так без метел... Смотри, там еще!

Вслед за красной птицей показались синие, желтые, лиловые... Теперь это больше всего походило на отпущенную связку разноцветных воздушных шаров. Квиринус побежал вперед, чтобы снять их поближе.

...Много лет спустя эта картина, как живая, будет вставать перед глазами слизеринского декана: пологие зеленые холмы, опрокинутая чаша неба с пестрыми мазками легких крыльев и облитый солнцем человек, бегущий им навстречу.

* * *

К вечеру ноги, не привычные к долгой ходьбе, грозили вот-вот отвалиться. Пятки саднило, спину ломило, горели обожженные щеки и нос. Пандора, прохаживаясь насчет перебравших солнышка горе-туристов, смазывала в кухне красную физиономию Квиринуса противоожоговой мазью. Северус поспешил воспользоваться средством из собственной аптечки: мысль о том, что к его лицу могут прикоснуться женские пальцы, привлекала и смущала одновременно. К счастью, звенящая усталость во всем теле быстро вытеснила прочие чувства. Он повалился на кровать, не сомневаясь, что сегодня ни снотворное, ни Бессновиденческое не потребуются.

Ксенофилиус вернулся уже в сумерках. Посетовал на дела, которые имеют обыкновение сваливаться внезапно, и пообещал, что завтра непременно отведет их смотреть закат. «Такое зрелище пропускать нельзя. Оно не повторяется и никогда не наскучит».

Стемнело. На заднем дворе зажглись яркие фонарики в траве и на деревьях. Хозяин и гости расположились в плетеных креслах вокруг стола, на котором все было накрыто к чаю. Немного погодя к ним спустилась и хозяйка, уложившая ребенка спать.

Лавгуд и Квиррелл увлеченно обсуждали какую-то публикацию в «Придире», на которую ополчился «Пророк». Пандора молча налила всем чаю и, протягивая чашку Снейпу, спросила:

— Не разочарованы нашими утесами? Днем у вас был не слишком веселый вид.

— Да, поначалу я был против идеи провести здесь отпуск, но теперь могу сказать, что не жалею.

— Гудят ноги?

— Просто кошмар какой-то! — охотно признался он. Отчего-то с этой женщиной ему хотелось быть откровенным.

— Завтра еще поноет немного, а потом отмахаете десяток миль — и не заметите, — подбодрила она его. — Проверено личным опытом.

Скрывшись в темноте дома, она вскоре вернулась с гитарой.

— Превосходная идея, Дора! — оживился Ксенофилиус. — Я так люблю, когда ты поешь...

— Надеюсь, у гостей уши не завянут от моего музицирования, — усмехнулась Пандора, подкручивая колки. — Начнем с веселого, да?

Северус прохладно относился к музыке и уж тем более не стремился запоминать песни. Какие-то обрывки сохранились в памяти со времен радиолы, которую когда-то любил слушать отец, но это было совсем другое...

Голос Пандоры подчинялся ей полностью. Сейчас он звенел озорным весельем, потому что в песенке говорилось о неунывающем разбойнике, который знает, что не все потеряно, пока есть виски в кружке[1]. Лавгуд прихлопывал в такт и ладно подхватывал припев.

Закончив первую песню и ответив шутовскими реверансами на заслуженные аплодисменты, начала следующую — неторопливую, немного грустную, о девушке в платье с зелеными рукавами[2]. И вновь изменился голос: стал мягким, мечтательным,